***
— Думаю, на сегодня мы закончим. — Карлхайнц, стоявший все это время неподвижно, явно снова почувствовал себя королём происходящего. Неко нахмурилась — он совсем ей не нравился: никто раньше не казался настолько мерзким и гнилым. — А мои родители? — голос Кагимото все еще был тихим и изрядно дрожал. — Когда они приедут? — Неко смотрела на Киру, потряхиваемую еле сдерживаемой истерикой, и была готова вот-вот задрожать вместе с ней. Но нужно было подождать. Нужно было первый раз хотя бы создать видимость опоры самой, а не надеяться на что-то от других. Подходящих других здесь не было. — Утром. — с этими словами Карлхайнц испарился, словно его и не было. Такуго позволила себе в честь этого шумный облегчённый выдох. Неко встала и повернула голову в сторону лестницы, по которой только-только унеслась Хигари. Если бы не знание того, каким человеком всегда была старшая Ороку, Такуго бы её даже пожалела. Но тёплых чувств к ней испытывать совсем не хотелось, а беспокоиться за неё — тем более. Слишком уж много неоправданной боли она причинила в своё время людям вокруг. — Здесь становится всё интереснее и интереснее. — Райто усмехнулся и тоже посмотрел в сторону лестницы. — Но на сегодня, кажется, основная часть шоу окончена. — Ты уходишь? — Неко посмотрела на Сакамаки. — Надеюсь, навсегда. — Юма буквально выплюнул слова, откидываясь на спинку дивана. — К твоему счастью, я тебя тоже не переношу. — Райто выдал почти снисходительный смешок и обратился к Неко: — Думаю, за сучечку мы можем не переживать. Получив от Неко кивок, Сакамаки привычно развернулся на пятках и вышел из гостиной. Через пару секунд хлопнула входная дверь. Неко задумалась. В этом новом мире, в который её так резко забросили, было совершенно неясно, как окружающие не перегрызлись. Муками взаимно не переваривали Сакамаки, вторые не ладили сами с собой, Карлхайнц вёл себя абсолютно безучастно, а его появления выглядели так, будто не ему нужно доказать, что нашлись достойные приемники бизнеса, а его сыновья боролись за место главы компании. Такуго совершенно не хотелось принимать тот факт, что в этой обстановке ей теперь придется жить (по крайней мере какое-то время), а в голове не прекращали крутиться мысли о том, как было хорошо дома. Привычный уклад вещей рухнул для неё слишком быстро, те, кого она знала большую часть жизни, оказались абсолютно другими, совсем незнакомыми. Это не было плохо. Но она была неготова. Такуго увидела, как Коу встал с дивана и подал полуживой Кире руку. Неко только хотела окликнуть подругу, как ей на плечо тяжело опустилась ладонь. — Не надо. — Юма смотрел, как его брат помогал Кагимото подняться по лестнице, аккуратно придерживая девушку за плечи. — Он справится. — Ей нужна помощь! — возглас получился слишком капризным. — Считаешь хорошей идеей нагрузить общением человека, у которого за пару секунд переломилась жизнь? — Юма усмехнулся, и Такуго подняла на него недовольный взгляд. — Это будешь говорить мне ты? — Неко тряхнула плечом и встала напротив Муками. — Если бы нас не было здесь, — Такуго особенно подчеркнула последнее слово, — ни у кого ничего не ломалось бы вообще! Неко надеялась, что выглядит серьезнее пятилетки, устраивающего скандал без повода. Эта же надежда её пугала — не хотелось, чтобы Юма, в сравнении с которым Такуго была похожа на камешек гальки, среагировал слишком остро и переломил Неко не судьбу, а позвоночник. Но он даже не смотрел в её сторону — его явно больше интересовала открытая дверь в коридор. — Если бы вас не было здесь, — начал он после минутной паузы, — я уверен, вас бы нашёл кто-нибудь гораздо хуже. — Он наконец перевёл взгляд на Такуго. — Если все мы всё правильно поняли, то Сатана сказал всё Карлхайнцу заранее, и это был очень правильный выбор. — Что?! — Неко продолжала смотреть на Муками, как на последнего предателя. — Почему это этот ваш?.. — Да потому, — Юма всё-таки взорвался, — что в мире, в который вы умудрились попасть, далеко не все станут слушаться даже короля Ада! Потому, что всё это вскрылось только сейчас явно не просто так! И потому, что ни я, ни мои братья не просили, чтобы по их дому вынужденно шатались какие-то незнакомые девицы, от которых слишком уж много проблем! Такуго выпрямилась и выдохнула чуть в сторону. — Думаешь, что бы такого ответить? — Муками скрестил руки на груди и вскинул бровь. — Дать подсказку? — Не надо… Наверное, в чём-то ты прав. — Неко снова посмотрела на Юму. — Но это никак не мешает мне злиться! — и опять вылезала инфантильная любовь Такуго к капризным интонациям. — Злись сколько хочешь. — Муками плюхнулся обратно в кресло. — Это всё равно ничего не изменит. — Он снова уставился в сторону двери в коридор. — Ага… — Неко тоже села и начала бубнить. — Интересно, какие такие проблемы мы успели ему доставить? — Главная сидит на балконе. — Такуго подпрыгнула на месте от испуга и услышала тихий смешок, — Я вампир, конечно я услышал. — И в чём же проблема с Лукой? — Неко повернулась к Юме и ей даже показалось, что после этого вопроса Муками начал краснеть. — Ты что?.. — Она подозрительно сощурилась, подумала пару секунд и почти задохнулась от восторга, когда в голове сложилась картинка. — Она тебе нравится! — Что? Нет. Точнее, ну, э… — взгляд Юмы забегал из стороны в сторону. — Заткнись вообще! — Точно нравится. — Такуго расплылась в довольной улыбке, которая тут же сменилась недовольством. — А почему ты тогда всё ещё тут сидишь?! — А что мне ещё делать? — Муками явно довольнее от напора Неко не становился, но её так воодушевило то, что даже у вампиров могут быть чувства, что резкое желание помочь Юме хотя бы поговорить с Лукой вытеснило из неё всю злость. — Идти туда и ждать возможности побыть с ней, конечно! Ей будет приятно, правда. Юма сделал глубокий вдох и резко встал с кресла, но остался стоять столбом. — Точно? — он повернул голову в сторону Неко, продолжавшей улыбаться. — Точно. — решительно кивнула она и довольно усмехнулась, когда Муками встряхнул плечами, вздернул подбородок и пошел в сторону балкона, где засели Лука, Шу и, боже правый, сам Сатана. Неко не могла поверить в то, что всё это правда происходило вокруг неё, что демоны, вампиры — все они реальны. Кто попадется ей в следующий раз? Оборотень? Нет уж, увольте! Новые приключения Такуго желала лицезреть только в комплекте с Дином Винчестером. Всё вокруг действительно походило на сериал: весь этот жуткий особняк с его пыльными гостевыми и абсолютно дурацкими натюрмортами на стенах, все эти невероятно разные лица, к которым совсем не тянуло, но которые очень хотелось понять. Вот только Неко, кажется, пропустила выкрик «Свет, камера, мотор!», потеряла режиссера и забыла сценарий. И не только она. В гостиной она осталась одна. Руки ушел в ту же секунду, когда испарился Карлхайнц, ничего не сказав, Адзуса, зачем-то пообещавший, что не тронет Хигари, отправился на второй этаж вслед за старшим братом. Такуго, признаться, уже успела забыть про существование младшего Муками: он был тихим, почти ничего не говорил, ходил медленно, и за два дня Неко ни разу не видела его гуляющим по особняку. Тем не менее, Адзуса заставлял её бояться и беспокоиться куда больше остальных. Почему-то те отрешённость и нерасторопность, которые Неко за ним заметила, казались отвлекающим манёвром. Младший Муками был похож на змею, тихо подкрадывающуюся в еле-еле шелестящей траве, а нападение от него, по крайней мере так думала Такуго, выходило крайне болезненным и жестоким. Проверять на себе не хотелось. — Всё ещё стоишь тут? — Неко дёрнулась и обернулась в сторону Руки, появившегося слишком резко и крайне близко. — Д-да, я… — но сказать она ничего не успела. — Поднимайся в мою комнату, как надоест проминать пол. Глядя вслед Руки, Неко невольно подумала о том, что жених ей достался действительно завидный. Он был статным, спокойным, размеренным, таким, каким Такуго всегда хотела видеть своего парня. В её мире никогда не хватало взрослого человека, который смог бы стать для неё уравновешивающей гирькой на противоположной чаше весов. Вот только Руки был ещё и чертовым вампиром, озлобленным и холодным, способным в любой момент убить Такуго, даже не моргнув. Неко тряхнула головой, оглядела пустую комнату, прошлась кончиками пальцев по спинке дивана и направилась к лестнице. Муками выглядел слишком суровым, чтобы его ослушаться. Постучав, Такуго приоткрыла дверь и заглянула в щель. Руки кивнул, и Неко юркнула в спальню. — Ты что-то хотел? — Она готова была молиться, лишь бы её догадки оказались ошибкой. Но Руки ответил, и было глупо полагать, что ответил бы иначе. — Садись. — почти приказной тон. Пронизывающий взгляд, такой острый, что им можно колоть лёд. Хотелось от этого убежать, закрыться на несколько замков и не высовывать и носа. Но ровно к этим же тону и взгляду почему-то тянуло. Неко казалось, что безразличие, которое словно пропитывало воздух вокруг Руки, гипнотизировало её и почти доводило до состояния коматоза. Такуго села, уперев ладони в коленки и нервно сглотнув. Руки отвел в сторону её голову, принюхался и медленно прокусил кожу под самым ухом. Неко пискнула и зажмурилась. — Если будешь так корчиться — будет больнее, — Муками сказал это словно заученную реплику, и Такуго поняла, что больно было ещё очень многим до неё. По всему телу словно колючими искрами рассыпалась лёгкая ломота. Она бегала под кожей, добиралась до кончиков пальцев, заставляла слегка дёргаться, отчего становилось только больнее. На самом деле Неко думала, что будет хуже. Что её положат на стол для жертвоприношения или ещё какую-нибудь дурацкую поверхность, которая превратиться для нее в труповозку, что боль будет такая, что невозможно станет дышать, но оказалось, что худшее крылось в продолжительности процесса: Руки пил медленно, буквально цедил, явно наслаждаясь тем, как Неко попискивала время от времени. Стоило ей дрогнуть и взвизгнуть особенно громко, как его клыки погружались глубже в кожу, царапали, заставляли ёрзать в желании сбежать от этой муторной пытки, которая уже начинала приобретать статус «бесконечной». Сколько пришлось так сидеть, Неко не знала, но как только Руки отстранился, Такуго подскочила и чуть не рухнула на пол — в глазах потемнело, ноги оказались ватными и держать совсем не хотели. Слегка качнувшись, Неко села обратно на пуфик и уставилась невидящим взглядом в угол комнаты, надеясь, что неподвижность приведёт её в чувство. — Первый послушный за всё время скот. — фраза прозвучала отдалённо, словно говорили за стеной, но Неко не смогла пропустить её мимо ушей. — Что?.. — голова продолжала кружиться, а тёмные пятна перед глазами не прекращали танцевать что-то совершенно неведомое. — Не сопротивляться это лучшее, что можете делать такие, как вы. — Муками всё ещё был невозмутим и, Неко была уверена, даже не смотрел в её сторону. — «Такие, как вы, «? — Такуго постепенно пыталась прийти в себя. — Люди. — Руки почти выплюнул это слово. — Жалкие, мелочные, думаете, что у вас есть право на гордость, а на самом деле не стоите больше самой больной и убогой свиньи. Внутри Такуго уже второй раз за день всколыхнулось пламя недовольства. — Видимо, ты слишком плохо знаешь людей. — Неко выпрямилась и с вызовом посмотрела туда, где смогла различить расплывчатый силуэт Муками. — Или знал не тех. Руки хмыкнул, и Неко поняла, что он не может скрыть интерес к тому, что она скажет дальше. — Люди слишком разные, чтобы судить их всех так легко. — Такуго чувствовала, как смелеет, и от этого даже начала проходить голова. — У вашего вида есть достаточно общих черт, чтобы судить. — Руки опустился в кресло напротив Неко, — Как бы много вы о себе не думали, каждый отдельно или все вместе — всего лишь скотина. — Ты и твои браться, вы ведь не родные сыновья Карлхайнца, мне рассказали. Как он нашёл вас? — почему-то Неко приспичило спросить именно это. — Тебе это так важно? — Муками спросил почти с омерзением и задумался на несколько секунд. — Допустим, за вкусную кровь ты заслужила ответ: мы жили в приюте, пока он нас не обратил. — Обратил? Значит, ты сам был человеком. — Это был совсем не вопрос. — Получается, вся разница между нами с тобой — твои вечность и жестокость. Мы оба — продукт человечества, тогда как ты можешь говорить такое? — Прекрати нести чушь, скот. — Неужели ты и себя так называешь перед зеркалом? — только договорив Неко поняла, что ляпнула, но резко созревшая внутри обида заставляла продолжить. — Ты ведь такой же. — и каждое слово рыло ей всё более и более глубокую могилу, потому что Муками начал подниматься, а замолкать она была не готова, — То, что ты можешь разодрать мне глотку, не сделало тебя лучше. — Такуго на свой страх и риск стала вставать сама. — Ты даже хуже меня! Потому что ты морально истрепанный, запуганный и обиженный на мир мальчишка в теле серийного убийцы, который считает, что в его прошлом виноваты все и вся. — Вон. — Руки встал совсем близко, и Неко видела, что он скалился так, что Такуго на секунду показалось, будто он разорвет её на куски, стоит ей сделать хоть шаг. — Вон! — еще злее и жёстче. Такуго, сдерживая себя изо всех сил, гордо прошла к двери, вышла в коридор и обернулась на Муками. Он стоял неподвижно, сверля глазами то место, где Неко только что стояла. Кажется, её слетевшие настройки задели его за живое. Обычно Неко звонче всех смеялась, чаще всех смущалась, просила помощи и ложилась спать в окружении мягких игрушек. Она позволяла себе то, что другие называли роскошью — не бояться того, что её ударят поддых, не обрастать защитным панцирем и не выпускать шипы, только-только чуя опасность. Всегда рядом были те, кто уже закрылся и спрятался за самовозведённой стеной и готов был укрыть и Такуго в нужный момент. Сейчас стены валились к чертовой матери, и Неко начинала жалеть, что вовремя не построила свои. У неё буквально было по кирпичу в каждой руке, которыми она должна была умудряться отбиться от опасностей и страхов, которые окружали её со всех сторон с такой скоростью, будто попала Такуго в самое пекло Ада. Хотя, впрочем, и Дьявол, и демоны, и тотальный мрак вокруг неё были. Плюшевый кролик Карамелька нелепо сжался в крепких, почти детских объятьях Такуго, закутавшейся в одеяло. Все силы, какие только были, Неко пустила на то, чтобы пререкаться с Муками, а на то, чтобы себя подклеить, их не осталось вовсе. Сердце пропустило глухой, особенно болезненный удар, и осознание стукнулось о стенку черепной коробки, рассыпавшись металлическим дождем — морально она была настолько слабой и никчёмной, что походила на ребенка, который всё время носился по дому с игрушечной гантелей в руках, упорно доказывая всем, что она правда весит пятьдесят килограмм. А на самом деле силёнок в ней хватало дай бог на полкило сгнившей картошки. Слёзы покатились сами собой, градом слетая со щек. Неко сжалась в комочек, прижимая любимую игрушку так, словно надеялась пропихнуть её под самые ребра и оставить вместо лёгких. Дышать было трудно, а в общем-то и не особо хотелось, вопросы начали сменять друг друга, путаясь в голове и превращаясь в бессмысленную кашу. И так хотелось крикнуть «Горшочек, не вари!», но остановить это было уже невозможно. Такуго не понимала, приедут ли завтра и её родители, не понимала, как всё это время под её носом жили, сами того не зная, демоны из глубин преисподней, как ей самой жить с ними дальше, да как ей вообще, черт возьми, жить в этом проклятущем доме, который хотелось сжечь к чёртовой матери вмести с этим чёртовым Руки, который сам, видимо, не знал, кого кем считать. Неко разбивало изнутри её фирменное, детское «не хочу!», от которого голова гремела до боли в перепонках, которое бы помогло ей, будь рядом друзья. Но она была одна. Тихо плакала, задыхаясь, в пустой пыльной комнате, где под кроватью лежал нетронутый чемодан с вещами, а с зеркала никто и не думал снимать паутину. В комнате, окно которой выходило на ворота, на выход из этого идиотского, пугающего места, на возвращение в старую, такую простую и такую любимую жизнь. Выход, который теперь навсегда опечатан километрами ограничительной ленты, выход, который никогда не получится использовать по назначению.***
Шу вышел с балкона и прикрыл стеклянную дверь, стараясь не слушать голос, который оставил за ней: лишние уши не нравились никому, а в делах семейных были особенно не к месту. В нос бил запах крови Луки, идеальный, сбалансированный, терпкий, такой, что мысль о том, чтобы вернуться и хотя бы каплю слизнуть с открывшейся раны на шее, буквально стучала в каждой вене вместо пульса. Вместо того самого пульса, которого у Сакамаки даже, черт подери, не было, а хотелось так сильно, что легкая дрожь бежала по всему телу, не разрешая сдвинуться с места хотя бы на шаг. Тяжёлый стук подошвы об идеальный кафель. Он знал эти шаги, как свои, буквально наизусть, даже мог мысленно с точностью до доли секунды предугадать, сколько длился каждый. Муками Юма. А может быть совсем не он. У Шу было слишком много мыслей насчёт этого парня, настолько много, что структурировать их не получалось от слова совсем, и понимание того, что над этим пазлом придётся еще долго ломать голову, утомляло Шу заранее — настольные игры, тем более такие тугие и муторные, он не переносил совершенно. — Она там? — голос Муками скрипел, как старая половица. Шу утвердительно промычал в ответ. — Он с ней? — и опять. Сакамаки открыл глаза и понял, что Юма уловил запах крови, продолжавший стоять в воздухе. Не прошло и секунды, как Шу оказался оторван от земли, наблюдая перед собой Муками, оскалившегося до хруста зубов. — Ты — мерзкий, ленивый, трусливый, убогий… — Шу остановил Юму сразу же. — Это кровоточит твой порез. По лицу Муками пробежало осознание и он резко отпустил Шу. Наблюдать за ним было крайне занимательно: спектр эмоций, которые водоворотом отражались у Юмы на лице, казался настолько разнообразным, что некоторые Сакамаки видел, кажется, впервые за все свои века. От ярости, способной воспламенить всё тело, до ужаса, готового засосать в пучину навсегда, — ничего ярче, чётче и поразительнее наблюдать еще не доводилось. Быть рядом с Лукой хотелось ещё больше от понимания того, что одно лишь наличие Шу в радиусе метра от Ороку гарантировало невероятный парад чувств, которые Юма не умел прятать от слова совсем. На самом деле, у Сакамаки не было ответа на вопрос, который ему наверняка хотел задать новоиспечённый жених: Луке Шу помогал потому, что просто мог позволить себе такую невероятную роскошь. Кусать её безусловно хотелось, да что уж там, в глубине души Шу готов был прикончить кого угодно, кто подойдет к ней, лишь бы не делиться кровью такого сорта, но зацепило его что-то помимо запаха, какая-то совершенно необъяснимая, непередаваемая черта, которую хотелось найти и понять даже больше, чем насладиться черешней с коньяком. И Юма, было видно, прекрасно это понимал, потому ревновал и жутко бесился. На его месте Шу вёл бы себя точно так же, но, к счастью, влюбляться в столь вкусную девчонку в планы не входило, влюблять её в себя — тоже. Более того, где-то в глубине души хотелось увидеть, как два совершенно непонятных для Сакамаки существа создавали бы еще более неясный, но очень гармоничный союз. Больше эмоций, которые так хотелось застать. Которыми хотелось подкрепиться. В последние несколько лет Шу Сакамаки не узнавал сам себя: он все больше общался с окружающими, все меньше пропадал, не избегал нравоучений Рейджи. Это было странно и изрядно волновало. Но сейчас — сейчас всё готово было встать на свои места. Теория, которая всё это время зрела в голове, начала обрастать нужными деталями и подробностями, самую значимую и неприятную часть из которых умудрился выдать брат, а момент для раскрытия всего этого буквально плыл в руки. Шу повернул голову в сторону балконной двери, голос из-за которой упорно старался игнорировать. Через небольшую щель, оставленную им, порывами плыл сквозняк, холодивший ноги и теребивший волосы, а с другой стороны почти обжигал взгляд Муками, от которого буквально шёл пар. — Знаешь, какой ты идиот? — Шу медленно перевел взгляд на Юму. Тот стоял, сжимая кулаки и зубы, упорно уводя взгляд в сторону. Кажется, Сакамаки его почти пристыдил. — Заткнись, пока я не решил расписать, какой ты гандон. — Муками почти рычал, выдавливая слова из горла. Такой неприязни, когда на лице играют желваки, а скрип зубов можно услышать, Шу не видел давно. — Она мне не нужна. — Сакамаки глубоко вздохнул и запрокинул голову. — У тебя очень вкусная невеста, но я её больше не трону. — Легкое удивление на лице Юмы Шу отметил для себя не без удовольствия. — На приёме отца вы неплохо смотрелись, кстати. Подумай. Как бы сильно не хотелось остаться и старательно разглядеть то, насколько сильная злость вспыхнула в мальчишке Муками, Шу стремительно ретировался, только закончив фразу. На сегодня он увидел достаточно, чтобы напитаться на пару дней вперед. Шу Сакамаки не узнавал сам себя. Последние несколько лет он только и делал, что выводил окружающих на эмоции. Получалось.