Они друг к другу тянутся

Из всего, что можно было почувствовать, он выбрал пустое, никчёмное «ничего», упорно смещавшее с лидирующих позиций злость и желание разорвать эту идиотку пополам. Никто его ещё так не злил, хотя разговоры о его человеческой сущности заходили с каждой новой невестой. У всех них был довольно общий ответ: «Как ты можешь так говорить, ты же был человеком!». Неко не отличилась. Но то, как она подала это стандартное, типичное и приевшееся возмущение, взбеленило Руки почти до трясучки. Она не пыталась защищаться. Она пыталась на него… Нападать? Мелкая скотина пыталась уколоть его, заставить взыграть совесть? Если так — у неё получилось, и это изрядно огорчало. Мысли о том, в кого он превращается, не покидали Руки последние пару лет. Ему не давали отрезвляющих оплеух, не пытались обуздать, только слабенько защищались от обвинений и оскорблений, которые он сыпал на невест так самозабвенно, будто каждая из них была лично ответственна за его судьбу и за всех тех ублюдков, которые её изрядно искорëжили. Муками начал забывать, что уже давно продолжает дело своих обидчиков, мучает и терзает так, как получал сам. Но в голове всегда играло тихое «заслужили», и было абсолютно плевать на то, что те, кому стоило мстить, давно валялись в гробах и сточных канавах, таких же, как те, что становились всё глубже в голове самого Руки. Возможно, Муками был бы рад найти достойный спасательных круг, который оказался бы готов вытащить его на поверхность вместе со всем тем багажом дерьма, упорно называемым жизненным опытом, и не перевернуться к чертям собачьим. Возможно. А возможно Муками был только рад тому, что его тянула на дно собственная многотонная память, в которой каждый день был отпечатан почти посекундно, а лица представлялись чётче, чем на фото. Возможно, Руки был искренне уверен в том, что только ежедневно прокручивая в голове события всех своих столетий, он сможет сохранить образ маленькой набожной девчушки, искренне жаждавшей подарить ему спасение. Любовь всегда была для него совершенно неясным, иррациональным чувством, которое не хотелось хранить под полушкой на выцветшей фотокарточке, а испытывать — тем более. Так что, наверное, Юи он никогда не любил. Может, потому и не сработал этот чертов план Карлхайнца, а может просто продумывать весь этот цирк надо было лучше. Так или иначе, каким бы глупым и изнуряющим это тогда ни было, сейчас значение имело только то, что Руки очень не хотел испытывать ничего даже отдалённо похожего на то, что он чувствовал к ней. Пусть лучше наивная и глуповатая Комори поселится в его голове до скончания века, чем он вновь пройдёт через этот Ад. Руки молился на то, чтобы его вампирской любовью была погибшая Ева. Заново это он не был готов пережить. Осознав, что всё ещё сверлит взглядом то место, где стояла Такуго, Руки слегка встрепенулся и вновь опустился в излюбленное кресло. Любовь. Он хмыкнул, шумно выдохнув, и аккуратно взял со столика очередную книжечку. Глупейший бульварный роман, повороты сюжета которого предсказуемы до смешного, а детективная линия, судя по всему, давно загнулась. Но картонные герои, от которых Руки почти физически становилось плохо, так искренне любили друг друга, что Муками готов был перечитывать этот литературный бред вечность. Ему нравилось изучать, рассматривать, осмыслять то, как люди проживают это дурацкое чувство. Во всех книгах, какими бы шаблонными они ни были, герои вожделели друг друга по-разному, со своей незаметной, но значительной изюминкой, которую хотелось разглядеть. Стук в дверь. Руки, не шелохнувшись, тихо произнес «входи» и понял по шагам — вошёл Коу. Каждого из братьев старший Муками знал от и до, вызубрил все повадки, манеры, привычки и интонации, мог просчитать действие любого на три шага вперёд, а уж узнать по походке — раз плюнуть. Коу несвойственно тяжело приземлился напротив кресла, туда, откуда только-только встала Такуго, и совсем невесело вздохнул. Что-то крошечное защемило у Руки в районе желудка, завязавшись в тугой узел. — Что не так? — Муками отложил томик на столик и сосредоточенно посмотрел на брата, надеясь считать всё по его лицу, но не выходило. Казалось, что у него случилось что-то настолько непредвиденное, что он сам не понимал, насколько серьёзную проблему предстояло обсуждать, и проблему ли. — Случилась Кира. — узел в животе Руки завязался ещё плотнее, начиная захватывать новые органы. По имени. — Только не говори мне, что ты умудрился влюбиться. Ты же знаешь, как многого это стоит. — Руки старался держать голову ровно, не вздыхать лишний раз и смотреть максимально холодно. — Это не ко мне, хоть на том спасибо. — Коу выдохнул и потёр лоб о запястье. — Но я начинаю беспокоиться, знаешь. — старший Муками расслабленно опустил плечи. — Думаешь, она может сломаться? — Руки перевел взгляд на стеллаж, стоявший у брата за спиной. — Честно? Я бы на её месте уже развалился. — Коу поднял голову и Руки краем глаза увидел быструю красную вспышку. Внутри привычно щелкнуло, и он, спокойно повернувшись, сказал: — Пить её кровь или нет — дело твоё, но я бы не злоупотреблял. — старший Муками сделал короткую паузу, — И принёс бы ей успокоительного, знаешь. Выглядит она так, будто не вернулась вчера с того света и всё ещё бродит там. Коу молча кивнул и, опустив голову, продолжил сидеть. Руки вновь взял книгу, открыл на странице с безбожно четко заломленным уголком и принялся было читать, как что-то с шумом влетело в окно. Муками поднял голову и его сердце, не бившееся уже очень долго, пропустило гулкий удар, отдавшийся эхом по телу: на подоконнике плашмя разложил крылья перемазанный кровью ворон. — Дурная предмета в нашем доме. — буркнул Коу, глядя на птицу. — Да… И правда дурная. — Руки почти выронил эти слова. Вспомнилось, как такая же птица ударилась о стекло за несколько ночей до смерти Комори Юи. Руки поднялся и открыл окно: ворон, глухо каркнув, начал заползать внутрь, подтягиваясь одним крылом. Старший Муками аккуратно взял птицу в руки и перенëс на письменный стол. Пара капель крови тихо разбилась о пол, ещë несколько ударилось о стопку бумаг на углу столешницы, а потом под еле живым вороном начало разрастаться багровое пятно. Руки смотрел на птицу пристально, будто надеялся, что та ему что-то скажет, передаст послание, но она лишь тихо умирала. — Нужно рассказать Карлхайнцу. — Коу тоже смотрел на ворона. — Если в прошлый раз эмэ-неко не была кем-то особенным, то сейчас у нас дома наследница адского престола, это не шутки. — Нет. — Руки сгорбился над вороном, глядя ещë внимательнее. — Что? — Коу выпрямился и натянулся, словно струна. — Ты знаешь, я уважаю тебя и твои решения, но не сказать сейчас о таком предзнаменовании — самоубийство! Если Юи отравили и она смогла уйти спокойно, то здесь такое уже не пройдëт, у нас здесь демонов развелось почти на каждый квадратный метр! — Муками почти дымился, голос выдавал подступающую дрожь. Руки знал, почему Коу так переживал, и совсем не нуждался в напоминании о том, что крылось за тем утром, когда Комори нашли мëртвой в постели. Юи выбирала Адама слишком долго, а время совсем не играло на руку планам Карлхайнца, наоборот, каждый час промедления стоил ему успеха. Руки всë время давил на Комори, пытался заставить еë думать быстрее, но она выбирала так, словно этот выбор стоил бы ей жизни. Так и оказалось. Когда Адам наконец-то был выбран, Руки выдохнул так легко, словно сбросил с плеч парочку тонн груза — план не просто наконец перешëл на новую стадию, нет, старший Муками оказался непосредственной и, можно сказать, важнейшей его частью. Его жизнь наконец пришла к точке, где стало возможным отплатить за прошлое, помочь Карлхайнцу так, как он помог ему и братьям, вернуть тот долг, который за пару сотен лет успел осточертеть и потерять былую силу благодарности. В ту ночь Руки засыпал почти счастливым. Только вот в доме Муками счастье не могло длиться долго: утром крик Коу сиюсекундно поднял всех на уши, братья мгновенно оказались в комнате Комори и с первого взгляда поняли одно — она не дышала. Более того, еë тело уже частично закоченело, кожа начала просвечивать голубизной вен, а веки были прикрыты лишь наполовину. Юма ушëл из комнаты первым, все знали почему, но не подали вида — всë, что не было вампирской любовью, проходило достаточно быстро. Потом Адзуса и Коу, которых Руки отправил за Карлхайнцем. Старший Муками остался один. Он стоял над телом, которое распробовал не так давно, и пытался обуздать тот ворох чувств, который начинал закручиваться внутри в смерч. Теперь план Карлхайнца невыполним, возможность оправдать собственное спасение упущена, а в груди появилось странное щемящее ощущение, которое в своë время Руки испытал, стоя над телом мёртвого отца — горечь утраты. Коу был прав — не рассказать о таком знаке было рисковано, но Руки чувствовал, что разносить новость о предстоящем бедствии было ещë опаснее, потому что ни одна из девушек в доме не была готова узнать, что впереди будет ещë хуже. Муками смотрел на птицу, которая хрипела, но пыталась куда-то ползти по столу. Руки поднял еë и сделал несколько шагов в ту сторону, куда ворон показывал клювом, потом шаг вправо, когда тот дëрнул соответствующим крылом, обернулся, и понял, что было целью птицы: на полке стоял ящик с зельями, растворами и отварами, которые Рейджи присылал каждый месяц, чтобы жертвенные невесты могли протянуть как можно дольше. В следующую секунду птица вновь оказалась на столе, а Муками, взявшись окровавленными руками за боковины коробки, перевернул еë вверх дном за окном. Послышался звук бьющегося стекла, а потом и треск дерева. Руки обернулся и взглянул на брата, пристально наблюдавшего за ним. — Это только первая птица. — промолвил Коу и старший Муками кивнул. — И что мы будем делать? — было видно, что паника и нервозность сошли на нет. — Рас уж Шу и Райто были сегодня здесь — расскажем им, эти двое явно ещë не раз окажутся рядом. — Руки открыл ящик стола, на котором лежала уже мëртвая птица, достал оттуда платок и начал оттирать руки от крови. — Юме ни слова. — поймав удивлëнный взгляд брата, он поспешил объяснить. — Мне не нужно узнавать от вас, что он влюблëн, это слишком очевидно, особенно после стольких лет вместе. Если он узнает, то приклеится к Ороку с опекой, а так не далеко до того, что они либо поубивают друг друга сами, либо он всë ей расскажет. — Руки вздохнул. — Ты ведь знаешь его не хуже меня. — Ладно, ты прав. — Коу отвëл глаза в сторону и почесал затылок. — Но вечно скрывать мы не сможем, Руки-кун. — в его голос вернулась уже приевшаяся сладковатая и инфантильная интонация. — Не сможем. — подтвердил старший Муками, — Главное — выкроить время, чтобы успеть разобраться, в чëм дело. Коу кивнул, оглядел кабинет брата и, попрощавшись до обеда, ушëл к себе. Руки выдохнул, оперевшись на стол. Плохо, плохо, очень плохо. Он не знал, в какую сторону и думать: если врагов Карлхайнца можно было вспомнить и исчислялись они парой десятков, то с врагами самого Дьявола ситуация обстояла значительно хуже, а значит Муками могло и года не хватить на то, чтобы разобраться с тем, кто решил испортить жизнь Сатане, его дочке, а за одно и всем остальным в радиусе пары километров. Сердце снова пропустило удар — это начало напрягать. Руки стало казаться, что к концу дня ему придëтся замерять пульс. Эти разборки заденут всех, он это знал, понимал, что в опасности его братья, семья. Во второй раз он потерять еë не мог. Не имел права дать осечку, подставить их под удар, допустить хоть малейшую ошибку — непозволительно, нет-нет-нет. Выдохнув, Руки сел в кресло и, уперевшись локтями в колени, схватился за голову. Всë его самообладание, вся выдержка, каждая деталька его образа — всë летело к чертям. Он не просто не знал, представить не мог, что эти чëртовы птицы появятся снова. На Юи у них была неделя — в тот раз живность не протянула и пары секунд. В этот раз прошло больше — сколько? — с минуту. Руки надеялся, что это означало отсрочку хотя бы в несколько месяцев, почти молился внутри, чтобы это было так, потому что на кону стояло самое ценное, что у него когда-либо было. Весь день прошëл словно в тумане. Мысли путались, он старался молчать больше обычного, после обеда закрылся в кабинете, сказав, что хочет немного поработать над проектом для компании Карлхайнца. Так он делал часто, подозрений это не вызвало. По крайней мере, Руки очень надеялся, что никто не догадается, что происходит на самом деле. Ближе к вечеру, часам к восьми, Муками вызвал к себе Шу и Райто. Если с первым он ещë мог комфортно взаимодействовать, то второй вымораживал его до мозга костей, поэтому встречу Руки провëл как можно быстрее, с первой секунды начав жалеть, что решил посвятить, пусть и незначительную, часть семейства Сакамаки в свои дела. Как бы то ни было, оба гостя вняли его словам, качнули головами, показав, что поняли всë точно и верно, и удалились. Тот факт, что взаимоотношения с сыновьями Карлхайнца становились всë более частыми и плотными, несколько напрягал Руки, учитывая все косые взгляды, перепалки и стычки, итогом которых становились попытки разнять Юму и Субару. Однако, выбора не было и в данный момент приходилось искать помощь там, где раньше не хотелось искать даже войну. Лечь Руки постарался как можно раньше: нервный зуд внутри не давал покоя и Муками надеялся, что сон позволит на время оставить переживания, но напряжение не только не уходило, оно усиливалось соразмерно тому, как старательно Руки его отгонял, накатывало волнами, сбивавшими его с отвлечëнных мыслей. Муками казалось, что его органы выжимают, полощут и выжимают вновь, живот крутило, тело отказывалось слушаться, а налитые веки, так жаждавшие закрыться, не поддавались. Все конечности были тяжëлыми, почти неподъëмными, и Руки понял, что эти ощущения почти человеческие. В голову пришла дурацкая, но единственная чëткая мысль: справиться с этим поможет только тот, кто испытывает такое чаще, чем раз в вечность. Дверь в гостевую комнату Неко была закрыта, Руки подумал, что она, наверное, спит, но, стоило на шаг отойти от двери, как послышался одинокий всхлип и шевеление. Выждав несколько секунд, Муками постучал. — Кто? — реплика вышла испуганной. — Руки. Открой. — его тон был как всегда спокойным и холодным, будто он пришëл просить помощи не для себя. Замок щëлкнул, дверь приоткрылась и из-за неë высунулась Неко. Убедившись, что это правда он, она позволила Муками войти. Такуго села на кровать, Руки на кресло. Окинув комнату взглядом, Муками понял, что жить здесь Неко точно не рада: пыль лежала тем же слоем, каким была изначально, вещи оставались в убранном под кровать чемодане, только воздух был чуть свежее — видимо, она недавно открывала окно. Оба молчали. Руки не чувствовал себя неловко, скорее наоборот, тихие жертвенные невесты не были редкостью, а вот Неко ëрзала, перебирала пальцы, всем видом показывая, что ей так сидеть не очень приятно. — Ты что-то хотел? — она подняла на него глаза почти робко, настолько невинно, что Руки опешил от того, как сильно это не вязалось с утренним разговором. — Мне нужно… — Муками сделал небольшую паузу, стараясь сформулировать, чего он хочет, — чтобы ты поговорила со мной. Неко пару раз непонимающе моргнула и промямлила: — А… о чëм? — кажется, она начала думать, что Руки говорит не всерьëз и просто подводит еë к чему-то страшному, потому что стало заметно, как затряслась еë нижняя челюсть, а заламывание пальцев стало активнее. — Даже вампиров иногда захлëстывают чувства. — еë глаза округлились и она слегка отползла по кровати назад. Руки это немного позабавило и он неосознанно чуть улыбнулся. — В конце концов, я ведь тоже был человеком, помнишь? — кажется, обстановку это немного разбавило. Неко кивнула и, пусть неуверенно, села ровно, приготовившись слушать. Руки толком не знал, о чëм конкретно хотел поговорить, а просто открывать невесте свои чувства он не намеревался совсем, поэтому разговор начал издалека, надеясь, что легче станет до того, как он подберëтся к сути, но Такуго, будто хороший алкоголь, обладала удивительной способностью развязывать язык. От бессмысленных речей о том, чем Муками занимается в свободное время, что любит на завтрак и когда развлекался в последний раз они перешли сначала к отношениям с братьями, потом к обращению, а потом добрались и до подробностей жизни до него. Руки сам не знал, почему откровенничал, но его язык словно жил своей жизнью, говорил без умолку, совсем не слушая сознание, приказывавшее остановиться, зато потакая Неко, просившей продолжать. Такуго и впрямь слушала его с упоением: задавала вопросы, реагировала на каждую историю, по ходу диалога еë глаза несколько раз начинали слезиться, но она не плакала, не перетягивала одеяло на себя. Руки смотрел на неë и думал о том, что она словно чувствовала, что ему уже давно хотелось просто высказаться, рассказать о себе и своих внутренностях так много, как ему только могли позволить границы и самоконтроль, а она ненавязчиво подталкивала его к тому, что рамки всë расширялись и расширялись, давая волю языку. С каждой минутой на душе, о которой Муками в последнее время начал забывать, становилось всë легче, а в комнате темнее. Оба не заметили, как пронеслось время и часы стали показывать не десять вечера, а два ночи. Руки даже не запомнил, что именно и с какой долей эмоциональности рассказал Такуго, его сознание словно было выключено на протяжении всего их разговора. Зачесалась щека, Муками дотронулся до неë и почувствовал, что она не просто влажная, а мокрая от слëз. Он что, плакал? В голове что-то щëлкнуло, разум снова взял верх, позволяя Руки начать осознавать происходящее. Неко сидела перед ним такая же заплаканная, но словно светящаяся изнутри, и смотрела на него. — Я рада, что ты со мной поговорил. — Такуго шептала. — Спасибо. — в голос Руки ещë не до конца вернулась привычная холодность. — Ты уйдëшь? — впервые за много десятков, а может и сотен лет Муками не слышал в этом вопросе мольбы или раздражения, он слышал досаду, почти незаметную, но выдававшую, что эти несколько часов могли что-то значить. Что он сам мог что-то значить. Это подкупало настолько, что он покачал головой, прошептал в ответ «нет» и пересел на кровать. Руки давно не спал с девушкой в одной кровати, по правде сказать, почти никогда не спал. Для Коу и Юмы это могло быть почти привычно, они пользовались возможностью побыть и с жертвенными невестами, и с воздыхательницами в школе, но старший Муками не подпускал к себе никого уже очень давно. Второй день. Он знал еë второй день, но лëг рядом, и пусть даже он повернулся к Такуго спиной, стоило почувствовать, как она подползла сзади и боязливо к нему прижалась, желания оттолкнуть не возникло. Ему почти нравилось.