No one else will touch you.

      Зимний ветер больно обдувал мокрое от горьких слёз лицо. Казалось, мороз заковывает кожу в свои ледяные объятия, лишь оставляя прозрачную корочку льда.       Но вытирать влагу вечно тоже было невозможно. Костяшки на руках покраснели до такой степени, что можно было подумать на ожог, но никак не на холодную погоду. А слезы кончаться вовсе не хотели. Кажется, одна из них даже застыла.       Уши болели от сильного ветра так, что хоть вой во все горло, дери их в кровь и самого себя. Исак отчаянно пытался трясти головой, вжимался в куртку, пытаясь хоть как-то снизить боль от переохлаждения. Всё тщетно.       Больше не имея сил терпеть, он взвыл, вынул руки из кармана, и что есть сил начал тереть всё своё лицо, уши, волосы. Больно, холодно, ужасно.        — Эй, эй, ты чего кричишь? Ты в порядке?       Хрипловатый голос проник внутрь не сразу. Лишь отдался каким-то эхом, на которое подросток не сразу обратил внимание. Поэтому человеку пришлось повторить.        — Посмотри на меня. Ты слышишь? Тебе холодно?         Исак мигом вскинул голову, глядя на прекрасное светлое и симпатичное лицо незнакомца. В то время как у самого, он мог поспорить, было жутко красное. Красный, распухший нос, губы, щеки. Да, сейчас кто-то скажет — это красиво, но в -20, ребят, это нихера не красиво. Особенно, если ты одет по-осеннему.       — Боже! Да ты весь красный! Замерз сильно! И кто тебя в школу отпустил в такой мороз? Ты видел сколько градусов? Занятия отменили! Ты чего бродишь здесь? — Парень громко возмущался и размахивал руками, глядя на беспомощного и до костей замершего подростка, как тот, опустив глаза вниз, ни о чем не думал.       Только чувствовал. Запах крепкого кофе и парфюма. Исак никогда и в мыслях не мог представить, что когда-нибудь такой деловой по виду человек обратит на него, серую мышь, внимание. Но радовался ли тот?        Нет.       Вальтерсен настолько отвык от общества, если ещё не привыкал, настолько потерялся в себе и забил на чувства, что ничего, абсолютно ничего, не чувствовал. Только дикий холод и внутреннюю пустоту, что разносилась по всему организму, погружая в чёрное бескрайнее пространство всё.       — Я не зн-знал, — слегка заикнулся.       Оказывается, когда меньше об этом думаешь, то меньше вреда приносит тебе это.       — Да ты уже дрожишь от холода. Пойдем скорее в это кафе, — молодой человек вскинул рукой и указал на небольшое здание.       Исак нехотя повернул голову и безразлично уставился на кафе.       — На вот, держи. Заболеешь ещё, — незнакомец тепло улыбнулся, оголяя клыки и вручил вязанную шапку подростку.       А что, собственно, выделываться? Ему холодно? Холодно. Лучше принять заботу, которая была так непривычна. Кто-то ещё заботился об Исаке, кроме Магнуса. Это приятно.       — С-сп-с-спасибо, — снова.       Но тот, кажется, даже не заметил этого и, дождавшись пока подросток натянется шапку на золотистые волосы, двинулся в путь со словами: «давай скорее, холодно ужасно!»       Сам мальчик плелся сзади, еле передвигая окоченевшие ноги. Может, вместо них уже явно не ноги? Деревянные палки. Да, точно.       Незнакомец выглядел просто потрясно. Высокий, светловолосый, с пухлыми губами и синими глазами, которые, несмотря на погоду, выделяют тепло, окутывая тело подростка.       Когда они вошли в помещение, отсутствие ветра и холод дурно повлияли на Исака, и он чуть ли не грохнулся прямо на пороге. Ноги снова начали приобретать нужные им свойства. Уши больше не мёрзли, а щеки больше не щипали от застывшей сырости на них.       — Юлия, подайте горячего какао, пожалуйста, — резко выкрикивает высокий и дружелюбно, во все глаза, смотрит на нового знакомого.       — Не ст-сто-стоит, — снимая шапку, проговаривает Исак и смущённо отдаёт её владельцу.       Пальцы потихоньку начинают приобретать свойственный им цвет и вроде бы начинают хорошо двигаться.       Оттаивает.       — Как это не стоит? Ты вон дрожишь от холода, — снимает верхнюю одежду и проходит, видимо, в кабинет, бросая, — садись, куда хочешь. Скоро какао будет готово.       Подростку ужасно неловко. Плюс давит ещё то, что он ужасный социофоб. Так ещё этот человек уж слишком заботливый.       А что, если тот возьмёт деньги? А что, если хуже… Ограбит. Втащит где-нибудь за углом, и будет Исак лежать, истекая кровью.       Не жизнь, а сказка.       А что, если он не такой уж и плохой? Пора учиться общаться с людьми, Исак.       Мальчик стягивает куртку и кладёт её на колени. В нос проникает аромат свежей выпечки. Той, которую он чувствует каждый раз, открывая окно. Вот откуда он исходит.       Такой сладкий и нежный. Кажется, Исак голоден. Нет, он не голоден. Он ужасно хочет есть. В животе предательски урчит, и это, кажется, разносится по всему зданию.       Вальтерсен стыдливо выдыхает и пробует как-то сдерживать это, не подавать виду, что подросток не ел уже больше трёх дней. Не подавать виду, что у него ужасная жизнь. Не подавать виду, что он не такой, как все.       — А вот и какао! — Неожиданно, но радостно выкрикивает тот самый парень.       Он направляется прямиком к Вальтерсену, держа в двух руках стаканы с горячим и вкусным напитком.       Стоит ли говорить о том, что Исак никогда не пробовал какао?       Теплый пар исходит от стакана, приятно грея лицо, а сам он греет руки.       — Как тебя зовут? — Вежливо и осторожно спрашивает тот и нежно смотрит на сидящего напротив.       — Ис-с-ак.       — Боже. Пей скорее. Тебе всё ещё холодно!       — Это не от хо-хол-хо-холода, — хочется провалиться сквозь землю.       Внутри всё снова трепещит и сердце бьётся так сильно, что его биение слышно во всех уголках кафе.       — Ох. Я не знал, извини, Исак, — наконец мальчик осмелился посмотреть парню в глаза.       Всего какая-то секунда или две, но всё, что он увидел, заставило его сильно всполохнуться внутри.       Синие-синие, как океан, глаза, смотрящие с таким дружелюбием и уважением, с каким никто на него не смотрел. Мальчик буквально вспыхнул и отвёл глаза в сторону, но почувствовал, как пухлые губы взлетели в прекрасной улыбке.       — Я Эвен. Расскажи о себе. И пей уже наконец!       Набравшись смелости, Исак позволил себе преподнести стакан к губам и слегка отхлебнуть.       Теплый напиток обволакивал язык и слегка обжигал. Он никогда не чувствовал подобный вкус. Будто шоколадный, но с чем-то ещё.       Исак закрыл глаза в наслаждении и представил, что нет у него никаких родителей-пьяниц, которые каждый день оставляют на нем отметки в виде синяков. Которые ненавидят его и желают смерти.       — Мне шест-ше-шшш-ше-стнадцать и бо-бо-больше нечего рас-с-расс, — плюнув на всё, Исак не смог сдержать тихого всхлипа и, вскочив, бросился к выходу, уже стирая крупные слёзы обиды и негодования.       Почему именно он заикается? Почему именно он должен сидеть и страдать от того, что даже на вопрос нормально ответить не может?       — Ты куда?! — Тоже выпрыгнул из-за стола Эвен и кинулся за мальчиком, который уже открывал дверь.       Тихий плачь слышался с его стороны, и Эвен мог поклясться, что это самый душераздирающий звук, который он когда-либо слышал. Тихий-тихий, чистый и тонкий, но в то же время приносящий огромную боль и сожаление, что хочется расплакаться самому.       Исак открыл дверь в ту же секунду, как парень перехватил его за руку, разворачивая к себе лицом.       — Я такая тряп-тр-тря-тряп-ка, — плачет ещё сильнее от осознания того, что это действительно так.       Настоящие парни столько не плачут.       — Тшш, — Эвен успокаивающе гладит по спине и обнимает доверчиво прижимающегося мальчика.       — Я так-так-такой неудач-не-неу-неудачник. Я так хочу ум-м-мм-мереть, — сжимает в кулаке фартук Эвена.       Рот кривится в плачевной гримасе, а по щекам уже привычно текут дорожки слёз безысходности.       — Что случилось? Расскажи. Поделись со мной, Исак.       Гладит по спине и чувствует, как молодое тело дрожит. Причем нехило так. Будто у того лихорадка.       Мальчик ничего не отвечает, продолжая плакать, лишь мотает головой и не смеет смотреть на так называемого защитника. Понимает, как завтра будет стыдно. Но зачем думать о завтрашнем, когда плохо сейчас?       А Эвен поражен этой ситуацией.       Что это могло случиться, чтобы подросток так упивался слезами и вжимался в незнакомца, говоря о том, что он — неудачник.       — П-п-прости я… — Исак как ошпаренный отлетает от нового знакомого и смотрит на него краснющими глазами.       — Всё хорошо. Эй, что случилось, Исак? — Подходит и заглядывает прямо в эти самые очи.       Тело его слегка трясется, но уже не так сильно, как прежде.       Вальтерсен упорно молчит, поджав губы, и стирает слёзы.       А Эвен понимает, что бы не случилось, как бы то ни было, он обязательно узнает, кто или что заставляет этого мальчика плакать.