No one else will touch you.

— Исак… — Эвен чуть тихо выдохнул и облизнул губы. Мальчик поднял на него глаза. — В моей жизни тоже была такая трагедия. Когда мне было пятнадцать, умер мой лучший друг. Умер так, что врагу не пожелаю такого увидеть. Мы тогда с его родителями часто выезжали на природу, знаешь. Мои не могли позволить себе это, слишком много работали, а вот родители Моргана были практически свободными. И так в очередной раз мы отправились в горы… Я помню, как все в голове перемешалось. Крики родителей, его крики, снег, капли крови, сломанные лыжи и его рука в моей. До последнего. Но он сорвался. Просто упал в пропасть, — мужчина перевел дух, — я бился в истерике пару месяцев. Не желал никого видеть. Не жил, а существовал. Его отец часто приходил ко мне. Мы плакали вместе. Это было самое ужасное, что могло случиться в моей жизни. Когда он замолчал, он поднял глаза на Исака. На его лице плескался ужас от услышанного и огромное сожаление. Он закрыл ладонями рот и не мог сделать и вдоха. Эвен провел рукой по лбу и его губы скривились. — Не все так просто. Люди должны, конечно, как говорят, пройти через все, но это… Его плечи мелко дрогнули, а Исак всхлипнул. — Мне так жаль, Эвен. Я в у-ужасе от ва-ш--ше-шего рассказа. Как вы ещё дер-ржи-ит-тесь таким весёлым… — Шесть лет прошло, — слабая ухмылка, — иногда бывает, что нахлынут воспоминания и до дрожи до сих пор. — А р-родит-тел-ли? Вы сейчас общаетесь? — Нет. А зачем? Вальтерсен ничего не ответил. И действительно. Зачем нужно было общаться с родителями, если с инцидента прошло шесть лет. — Так. Ладно. Если ты сможешь, расскажи полную картину всего того, что произошло. Исак взглянул на Эвена чуть красными глазами и выдохнул, теребя край толстовки. — Я приходил к нему в б-ббольницу и там все было н-норм-мально, но на сле-д-д-дующий… Мальчик запнулся и издал что-то вроде писка. А после зелёные глаза снова наполнились влагой, и он быстро утер их рукавом толстовки. Он положил руку на стол, его пальцы дрожали, и Эвен накрыл тыльную сторону своей большой и теплой ладонью. — Послушай. Терять друзей очень больно. Особенно тех, которые стали для тебя, как семья. Но ты должен двигаться вперёд, понимаешь? Только вперёд. Ты не должен замыкаться в себе ещё сильнее. Не должен нырять на самое дно и оставаться там, наблюдая за тем, как слои песка накрывают тебя все больше и больше. Ты должен быть выше этого, Исак. Понимаешь? Эвен наблюдал за тем, как менялось выражение лица. Его верхняя губа чуть дрожала, а глаза все больше наполнялись влагой, в них читалась лишь просьба о помощи, о спасительном крюке, который смог бы вытащить его из этого безобразия. — Эвен, — голос его звучал так задушенно и срывисто, будто ему пережали горло, но на самом деле это были лишь слезы. — Тише, Тише. Я рядом, Исак. Я буду рядом до тех, пор пока тебе не станет легче. Я буду с тобой каждый день, слышишь? Ты слышишь меня? — Эвен, — Исак снова не мог сказать ничего большего, лишь снова хватал ртом воздух и попытался встать, оперевшись рукой о стол. До Эвена дошло только сейчас. Исак повторял его имя вовсе не из-за того, что сказать больше ничего не мог. Голос его звучал так стало не из-за того, что слезы лились огромным потоком. Исак задыхался. — Исак? Ты чего? Ну же. У тебя какая-то болезнь?! Астма?! Эвен тряс его за плечи и с ужасом наблюдал, как тот стремительно краснеет, но кашлять на переставал. Найшейм дрожащими руками подхватил подростка под руку и понесся к выходу. Исак кашлял, голос сипел, ему страшно. Обоим страшно. Эвен усадил Исака на переднее сидение. — Сейчас все будет хорошо. Господи. Подожди немного, — потными руками Эвен завел машину и крепко обхватил руль, резко дергаясь с места. А Исак продолжал задыхаться, он кашлял уже намного слабее. Но это не потому что все проходит. Вовсе не поэтому.