No one else will touch you.

— Прости, — тихо выдыхает Исак и начинает кашлять. Снова. Громко и отрывисто. Так, что сжимаются клетки всего организма. Так, что кажется, что наружу вылезут все органы. — За что? — так же тихо спрашивает Найшейм, когда Исак успокаивается. Тот смотрит на него красными и влажными от резкого кашля глазами и закусывает сухую губу. — За то, чт-то вт-тян-нул в это. За то, что в-вынуж-жден пр-рих-ходить сюда и с-сидеть р-рядом. Эвен вздыхает, не отрывая взгляда от бледного и больного лица. Он ничего не отвечает, лишь снова поглаживает холодную руку. Каждую костяшку, венку, палец. — М-молчишь, — констатирует факт Вальтерсен и коротко вздыхает, чуть снова не начав кашлять. Он будто бы не замечает тёплые проглаживания руки, которые словно кисточка, чуть касающаяся твоих рук. Вот только эта кисть невидимая, но так же безумно приятна. С этой «волшебной кистью» ты буквально забываешь о своих проблемах. Даже не минуту, но забываешь. Забываешь о чертовом туберкулёзе, родителях-алкоголиках и о смерти друга. Друг. Такое странное слово. Исак понял его значение слишком поздно. И нет. Все случилось не так, как бывает во многих книгах, все бывает не так, как в драматичных фильмах. Всё совсем по-другому. Исак понял, что такое друг, когда Магнус был ещё жив. Но это слишком поздно. — Исак, поверь. Если бы я не хотел, то вряд ли бы сейчас ты видел меня рядом с собой, — он слабо ухмыльнулся, оголяя один клык, — понимаешь… Это трудно объяснить, но иногда случается, что появляется человек, за которым хочется ухаживать. За ним хочется следить и быть рядом. Вальтерсен округлил глаза, удивившись, и приоткрыл рот, собираясь ответить, но Эвен коротко посмеялся, сощурившись, и поправил волосы. — Это не обязательно влюблённость. Можешь не беспокоиться. — Я не беспокоюсь, — кудрявый слабо улыбнулся и кинул взгляд на окошко, открывающее вид на коридор. Исак замер. Его сердце, кажется, тоже. Найшейм перевёл взгляд с Исака на окно и обратно. — Что-то не так? — Там м-м-м-оя м-м-ама, — он еле открывает рот, проговаривает тихо, заикаясь от волнения. Его кадык нервно дёргается, а пальцы судорожно сминают простынь. — Эй, ты чего? Мне уйти? Чего так волнуешься? Она пришла навестить тебя? — смотрит в окно, чуть хмуря брови и всё ещё не понимая, какая из пару женщин в коридоре его мать. Эвен вздрагивает от неожиданности, когда Исак резко хватает его за кисть холодными пальцами и смотрит испуганными зелёными глазами. — Н-не ух-х-ходи. Даже если она з-з-зайдет. П-п-пожалуйста, не ух-ходи. — Ладно, хорошо. А… Что-то не так? Исак тихо выдыхает, отвернувшись, и поправляет распиратор. Он вновь кидает взгляд в окно, замечая как его мать что-то доказывает врачу, явно грубит и ведёт себя вовсе неподобающе для женщины. Она размахивает руками и случайно кидает взгляд на окно, за которым находится ее сын. Она тут же замолкает, опускает руки и смотрит лишь Исака, который крепко схватился в кисть Эвена. Он боится. — Он-на заметила м-м-меня. — А не должна? — Я б-б-боюсь, Эвен, — Вальтерсен тихо всхлипывает и смотрит на мать, которая успокоилась и что-то растолковывает врачу, кидая мимолётные взгляды на сына. Секунда, две, три. Врач кивает, и они направляются к палате. — Эвен! — скулит Исак, и его глаза вмиг становятся бешеными. Он не знает, куда себя деть, глаза стремительно наполняются влагой. — Тшшш, — Эвен пытается успокоить младшего, взяв в ладони его руки. Вальтерсен дёргается, когда дверь раскрывается, а на пороге стоит женщина средних лет, притворно добро улыбаясь. — Привет, милый, — её грубый голос никак не вяжется с мягкими словами, и Исака буквально тошнит от этого лицемерства. Он молчит, не говоря ни слова. Отвернулся, сжав челюсть. — Эвен, не мог ли ты выйти на пару минут? — подаёт голос доктор, и тот быстро кидает взгляд на Исака, который в ту же секунду отрицательно машет головой. — Пож-ж-жалуйста, — тихо просит тот и сжимает руку старшего — Всего пара мин… — Эвен, пож-жалуйста. — В чем дело, Вальтерсен?! — Милый, что такое? Голова кружится, дышать становится снова тяжело, перед глазами всё мутнеет. Он снова кашляет. Он снова задыхается, сгибаясь пополам. В его ушах стоит звон. Слёзы наворачиваются от длительного и сильного кашля. Исак будто оглох и онемел. Он не чувствует рук Эвена. Он не слышит голос доктора, который кричит о том, чтобы Исаку немедленно вкололи лекарство. Он больше не может так кашлять. Его выворачивает. Выворачивает буквально ничем. Исак плохо ест, мало пьет. Кажется, что его выворачивает той самой гнилью, которой разит от его матери. Той гнилью, что живёт с ним шестнадцать лет. Спустя вечность кашля он чувствует лёгкую боль, а после его тело будто расслабляется, отпуская очередной приступ. Он чувствует, как кто-то сжимает его тело, и Исак обхватывает его, начиная плакать. Снова. Тихо, капая слезами на футболку. Он тяжело всхлипывает, жмуря глаза, сгребая майку в кулак. Исак чувствует, как внутри него сжигаются последние светлые лучи, он чувствует моральную боль. Он снова хочет умереть. — Всё хорошо. Всё будет хорошо, — голос будто вдалеке. Он ему не верит.

Он не верит, что в его жизни может быть хоть что-то хорошо.