Будут ли демоны счастливы?

      Всегда очень страшно начинать что-то новое. Хобби ли это, знакомство или переезд в новый город. Ты мечешься, сомневаешься, тысячи раз задаешь себе вопрос: так ли это необходимо? Ведь, если тебя не гонит из родного гнездышка собственного комфорта явная нужда, всегда трудно решиться. Ты можешь ликовать в предвкушении, можешь придумывать себе новую жизнь, строить планы. Но никогда, при начинании чего-то нового ты не сможешь избавиться от зябкого чувства первобытного ужаса в собственной груди.       Беверли, до сего момента, жил спокойной жизнью, и трепет начала нового был знаком ему лишь по фильмам и книгам, где герои, начинали что-то превозмогая себя, превышая собственные возможности, бросая отчаянный вызов судьбе и надеясь только на чудо.       Беверли не бросал вызов. Он, по большому счету, мог развернуться и уйти, оставить позади однотонные стены казарм и форменные робы, выбросить из памяти все, что видел и слышал тут, прекратить. Для него приход сюда, к Клиффорду, грозил обернуться фатальным лишь в случае, если он останется тут надолго. Будет жить в тюрьме, потеряет всяческую социализацию… Пока для Беверли не было ровно никакой опасности, никакого вызова себе, никакого шага в пропасть.       Но все же, задумываясь над своим дерзким поступком, он чувствовал на позвоночнике сладкую дрожь нового. По-настоящему нового, смелого, яркого, судьбоносного! И эта дрожь, не познанная ранее, не давала юноше махнуть рукой, уйти, бросить все в один миг. Он чувствовал бы себя предателем, если бы поступил так.       Но было ли что-то, что кроме юношеской упрямости держало его с этом мрачном, странном месте? Быть может, не только незнакомые ощущения вызывали в нем сладкое томление, но и что-то еще? Беверли все чаще ловил себя на чувстве предвкушения. И замирая сердцем, юноша никогда не признался бы, чего именно он ждет.       Зато смело признавал свои желания Клиффорд, неизменно следующий за Беверли и проводящий большую часть времени в его обществе. Он, казалось, вовсе не испытывал сомнений и этого морозного чувства неуверенности, иногда брал юношу за руку или садился слишком близко, так, как не подсаживаются к друзьям.       Как сейчас, например, когда он сильной рукой подвинул Беверли на узком диванчике в библиотеке, на котором едва хватало места и одному. Улыбнувшись узкими губами, он закинул руку на спинку дивана, приобнимая юношу и с интересом заглядывая в его книгу. Хмыкнув, он, впрочем, вскоре вернулся к чтению своего издания, будто бы вовсе перестав обращать внимание на потерянно жмущегося Беверли.       Юноше меж тем было сейчас не до чтения. Плечом он чувствовал твердую грудь Клиффорда, аих колени опасно соприкасались, каждым неловким движением вызывая предвкушающую дрожь. Беверли казалось, что вся немногочисленная публика библиотеки прекрасно видит, что происходит с ним. Они рассматривают его с разных сторон, посмеиваются над ним и отпускают комментарии, стоит ему отвернуть голову. Он понимал, что это чувство не более, чем его страхи, но все же старался дышать медленнее, не шевелиться, чтобы облачка огненного пара, срывающиеся с губ, казалось, при каждом выдохе, были меньше и незаметнее.       Неожиданно Беверли поймал себя на мысли, что уже несколько минут глупо пялиться на одну страницу книги. Тут же ему подумалось, что все в библиотеке давно заметили этот неловкий факт, и даже те, кто раньше не обращал на него внимания, смотрят теперь с легкой усмешкой. Он торопливо перевернул страницу, при этом случайно теснее прижавшись к Клиффорду, и прямо уставился на ее верхнюю строку. Буквы шаловливо разбегались под взглядом юноши, обычные слова игриво превращая в пошлые намеки. С волнением он подумал, что даже книга знает, что творится в его непокорной голове.       — Мы можем продолжить в спальне, если тебе не удобно тут, — прозвучал над ухом тихий шепот, и Беверли не понял сначала, собственные ли это желания играют с ним злую шутку, или действительно Клиффорд впервые за долгие часы молчания сказал что-то. Он вскинул олову и встретился взглядом с игривыми глазами мужчины. На секунду захотелось согласиться на все, что они предлагают, окунуться с головой в их мрачные глубины, но тут же юноша одернул себя. Что они, собственно, предлагают ему?       — Что ты имеешь ввиду? — возмущенным шепотом ответил Беверли, на узком диване пытаясь как можно дальше отодвинуться от Клиффорда. Получалось плохо, но юноша надеялся, что многое подскажут мужчине одни его старания.       — Ты часто отвлекаешься от чтения, — с улыбкой, которая разжигала игривые огоньки в глубине его глаз, пояснил Клиффорд. — Если тебе не удобно читать здесь, мы можем пойти в комнаты и продолжить там, в тишине.       — М-мне… — Беверли почувствовал, как запылали его щеки после слов мужчины. Подумать только, чего он на придумывал себе за те полчаса, что их кожа соприкасается! — Мне удобно и тут, не надо!       Прозвучало отчаянное сопротивление Беверли куда громче, чем он ожидал от себя, и, чтобы скрыться от мгновенно кинувшихся на него взглядом, юноша спрятал глаза в книгу. Он не понимал, что твориться с ним сегодня. Или, просто именно сегодня он осознал, что это чувство преследует его уже очень давно?       — Как скажешь, — ухмыльнувшись ответил мужчина и, невзначай прижав Беверли ближе, продолжил чтение. Будто бы и не было того секундного непонимания. Будто и не было частого дыхания и пораженно взгляда юноши, который, кажется, в то мгновение был готов на все.       «Идиот», — зло подумал Беверли, хотя не пояснил для себя, о ком он так нелестно отозвался.       Двери библиотеки, прекрасно смазанные, но все равно неуловимо поскрипывающие, открылись и, чтобы отвлечься от жарких мыслей, Беверли перевел взгляд на вошедших. В зал, повелительно осматривая его, вошли двое мужчин, карикатурно непохожих друг на друга.       Один был высок, и смотрел на этот мир с заискивающей улыбкой, за которую, был бы Беверли копом, он немедля арестовал бы его. Другой был почти на две головы ниже, приземистым и с выражением высокомерного отвращения на лице. Он односложно отвечал на фразы своего друга и исподлобья пялился на присутствующих, будто одним взглядом хотел разом испепелить их.       Внезапно взгляд длинного столкнулся со взглядом Беверли, и он, весело бросив что-то, направился к нему.       Беверли, за все время пребывания здесь, давно уже понял, что новых знакомств, без предварительной драки, заводить в подобных местах не положено, и что, если кто-то сам идет к тебе — делает он это не иначе, как для того, чтобы поиздеваться. Беверли, в сущности, однотипные насмешки случайных соседей не трогали. Ну и пусть облизывают его взглядом, пусть отпускают едкие комментарии. Это волнительно и неприятно, Беверли не спорил, но, когда рядом Клиффорд — боятся совершенно нечего.       Вот и теперь хмыкнув, Беверли опустил взгляд на страницы книги, решив не обращать внимания на «новых знакомых». Меж тем они подошли ближе: тот, что был выше притянул стул и, развернув его вперед спинкой, уселся прямо напротив Клиффорда, а тот, что был ниже, встал в стороне, исподлобья осматривая зал. Это, как ни посмотри, было более, чем необычно.       — Добрейшего вечерочка! — сказал высокий, в улыбке показывая сколы желтоватых зубов. Беверли недоверчиво выглянул в окно: там во всю сияло утреннее солнце, не думающее еще даже о красках заката. Неужели те, кто подошел к ним, умалишенные?..       — Доброго, — меж тем спокойно ответил Клиффорд и Беверли перевел на него непонимающий взгляд. Он никогда не отличался дружелюбием, с чего сейчас решил поддерживать этот спектакль?       — Слышал, что по кампусу твориться? Охранника Билла забрали за издевательства, один из поваров вышел за продуктами и пропал, а что, говорят на заднем дворе творится! — продолжал меж тем трепаться длинный, не отрывая взгляда от Клиффорда. Тот слушал его с легкой усмешкой и иногда кивал головой.       Беверли решительно не понимал, что происходит. Он заметил, что его соулмейт не слишком общителен в тюремной среде, редко перебрасывать с кем-то даже приветствиями — и что теперь? Попросту болтает с человеком, который за две недели пребывания тут Беверли, подошел к нему впервые? Разве это не выбивается за рамки ставшего даже привычным быта?       — Ну и что еще сказать хотел, — длинный поднялся и, задвинув стул на место, карикатурно дотронулся до подбородка. Весь его вид выражал глубокую задумчивость. — А, точно! — вскинулся он. — Помнишь, в старом сборнике есть кельтская сказка про двух змеек? Я совсем конец забыл, напомнишь позже, — и, развернувшись, он пошел к выходу, а его молчавший весь разговор низкий друг тяжело потопал следом.       Беверли, сидевший до этого в странном оцепенении, перевел взгляд на Клиффорда. Он снова был погружен в книгу, будто и не было подошедших людей и непонятного разговора.       — Что это было? — прямо спросил юноша, следя за выражением лица своей пары. Оно не изменилось ни на каплю, только один мускул на скуле, кажется, дрогнул.       — Что ты имеешь ввиду? — невинно спросил он, улыбаясь.       — Не знал, что у тебя есть друзья тут, — Беверли отвернулся. Ему неприятен был пустой, увиливающий от ответа взгляд мужчины. Будто он считал его ребенком, которому тонкости человеческих взаимоотношений объяснять еще рано.       — Это просто знакомый, — пояснил Клиффорд. — Я, все-таки, почти пятнадцать лет жил как добропорядочный гражданин. Умею и заводить связи.       — То есть это «связь»? И с чем? Зачем он тебе? — Беверли поднял взгляд и встретился глазами с Клиффордом. Тот смотрел на него все с той же глупой улыбкой, но теперь в его глазах была не игривая теплота, а что-то удушающе темное.       — А ты у меня такой умный, — внезапно улыбнувшись шире, сказал мужчина. Прижав Беверли, сердце которого пропустило удар, к себе крепче, он прошептал ему на ухо. — Слишком умный в некоторых ситуациях.       Отпустив юношу, Клифффорд продолжил чтение. Он выглядел все таким же невозмутимым и спокойным, но в сердце Беверли с того момента поселился противный червячок, который точил его сомнения и страхи, умело превращая их в колючую подозрительность.       Удалось этой подозрительности вволю вылиться из сердца юноши тем же вечером, после ужина. К, по своему обыкновению, видевшим обиняком Клиффорду и Беверли подошел охранник, Марк, и, не поздоровавшись, сказал:       — Номер 3104, — начал он, обращаясь к Клиффорду. — У вас начинается курс когнитивно-поведенчесткой терапии. Несколько дней вам запрещено покидать камеру в свободное время.       — Вот как? Спасибо, шеф, — Клиффорд даже выдавил из себя легкую улыбку, от которой охранник вздрогнул. Кивнув, он отошел от стола, направляясь к выходу.       Беверли сразу стало как-то грустно. Он знал, что его пара проходит тут множество видов лечений, но само упоминание о них раздражало и заставляло Беверли теряться. Нагнетало обстановку и то, что несколько дней они вовсе не увидятся. Юноша даже подумал, что это глупо: он приехал сюда к своему соулмейту, и ему же не дают видеться с ним столько, сколько хочется.       Между тем Клиффорд, несколько минут находящийся в спокойной задумчивости, вдруг поднялся и потянул Беверли за собой.       — Что?.. — не успел спросить юноша, когда его опередил вольный ответ:       — Хочу кое-что попробовать, — мужчина улыбнулся одной из тех улыбок, которым невозможно отказать, и повел Беверли к выходу из зала. Заключенные в большинстве своем уже поели, и теперь нестройной толпой тоже тянулись к выходу, к своим комнатам. Пройдя полпути до кампуса, Клиффорд неожиданно сверну в коридор, ведущий к туалетам, а оттуда — в каморку для инвентаря. Прижав недоумевающего Беверли к стене, но зашептал:       — Иди сейчас вперед и зайди в крайнюю к окну кабинку по левому ряду. Времени не много, пока система слежения перезапускается, давай!       — Но это… — пытался было возразить юноша, но Клиффорд решительно выпихнул его из каморки, прошептав:       — Давай!       — Да что за… — Беверли оглянулся, заметив нескольких приближающихся к туалетам заключенных, и поспешил вперед.       Он понятия не имел, что внезапно взбрело в голову его паре, но беспокоился об этом. Может, у него какой-то рецидив? Проблемы? Стоит ли вот так прямо следовать за ним, не задумываясь о своих действиях?       Зайдя в туалет, Беверли сразу пошел к нужной кабинке. По пути он бросил взгляд на осматривающую помещение зорким взглядом камеру слежения. Лампочка рядом с ее объективом горела красным.       Закрыв за собой дверь, Беверли уселся на закрытую крышку унитаза, выжидательное сложив руки. Те люди, что шли за ним, уже зашли в помещение и теперь шумно переговаривались.       Внезапно сантехника, на которой сидел Беверли, дрогнула, и явственно поползла вперед. Вскочив со своего места, юноша с удивлением наблюдал, как за отодвинутым унитазом открывается лаз и из него аккуратно выползает Клиффорд. Он хотел уже что-то спросить, но его рот был мгновенно зажал сильной ладонью.       — Тихо-тихо, — прошептал ему Клиффорд и прислушался. Заключенные по ту сторону глухой двери все-таки же весело обсуждали что-то. — В медпункте, — начал он быстро говорить, жаром дыхания обдавая лицо Беверли. — В ящике стола доктора есть несколько ампул со снотворным, которые хранятся там специально для буйных каторжников. Тебе нужно взять их так, чтобы док не заметил и пронести до своей комнаты. Справишься?       — Я… что? Какие ампулы? И как я вообще попаду туда? — возмутился юноша, от близости крепкого тела у которого путались мысли. — Туда отводят только если требуется, если есть какая-то рана или вроде того…       — Я знаю, — ответил Клиффорд и, внезапно взяв руку Беверли чуть выше локтя, положил ее на бачок унитаза. Во второй его руке неожиданно отказался грубо отесанный кирпич, и он, не колеблясь, занес его над рукой юноши.       — Что ты!.. — начал было Беверли, теперь в серьез боящийся за здоровье не только соулмйта, но и свое собственное.       — Тихо! — шикнул на него мужчина. — Будет больно, но потерпи.       — Не собираюсь я терпеть!       — Говорю же — тихо! — внезапно подавшись вперед, Клиффорд вдруг прижал к стене кабинки тело Беверли так, что его рука все еще была будто в железных тисках, но конечность мужчины освободилась. Ею он погладил Беверли по волосам и положил его голову на свое плечо. — Осталось совсем немного и ты можешь очень помочь, — зашептал он и от этого голоса, от близости, от еще не оставившего кровь адреналина глаза Беверли будто подернулись пеленой. — Камеры кампуса перезагружаются несколько минут, и они у нас почти вышли. Другого шанса может и не быть.       Беверли пролепетал что-то совсем невразумительное, то ли отказываясь, то ли соглашаясь, когда рука Клиффорда на его макушке сжалась сильнее, и руку вдруг пронзила боль.       На крик Беверли прибежали охранники. Они появились довольно резво, но Клиффорд к тому моменту все равно успел уже скрыться в неприметном с первого взгляда лазе. Юноша остался один в крайней кабинке, в смешанных чувствах и с искрящей болью рукой. Первым в туалет ворвался высокий и грузный Стив, который жил через стенку от Беверли. Безошибочно определив источник всхлипывающих звуков, он распахнул кабинку, в которой был юноша, и цепким взглядом осмотрел его. Решив что-то для себя, он вдруг подхватил Беверли на руки и, бросив что-то ввалившимся вслед за ним охранникам, быстрым шагом вышел. Он шел по коридорам не оглядываясь, смотря только вперед и не обращая, кажется, внимания на неловкое ерзанье Беверли, который пытался в медвежьих объятьях устроиться так, чтобы рука не болела, но и поза, в которой он находился была минимально компрометирующей.       Наконец путь, который показался Беверли бесконечным, окончился, когда за очередной магнитной решеткой, которую Стив, практически не глядя, открыл одним из ключей пухлой связки, оказался больничный кабинет. Тут, в неожиданно слепящем глаза свете и чистоте, Беверли на секунду показалось, что он умер, и даже боль в руке, будто испугавшись этого смелого предположения, утихла. Мучительно долгую секунду Беверли обдумывал возможность собственной скоропостижной кончины от болевого шока, пока разум наконец не вцепился окончательно холодными пальцами в слишком дорогую для него цепь событий, которую юноша для краткости называл собственной жизнью, и не вывел Беверли из мучительных фантазий.       Пока побледневший от боли Беверли сам с собой, внутри своей черепной коробки, рассуждал о жизни и о смерти, его уложили на жесткую койку и сломанную руку, чуть выше локтя обмотали прочной шиной. Беверли заметил это, когда в посиневшую от нехватки крови руку аккуратно вошла игла с обезболивающим. И больше он не видел ничего, потому что от лекарства и пережитого шока провалился мгновенно с беспокойный, но глубокий сон.       Проснулся Беверли от запаха. Хотя, сам бы запахом он это ощущение не назвал: скорее дух, чье-то незримое присутствие. Впрочем, незримым оно было лишь ровно до того момента, когда юноша приоткрыл странно тяжелое веко правого глаза и осмотрелся вокруг. Также, как и в его обрывочных воспоминаниях, вокруг был белый кабинет. Он лежал на кровати, ближней ко входу, шторы которой были отдернуты. Справа от него был низкий стол, на котором одиноко лежали несколько листов бумаги, слева — ряд одинаковых кроватей. Беверли подумал даже, что его, быть может, отправили в обычную больницу, слишком уж не похожа была обстановка этого помещения на другие комнаты тюрьмы, но он отбросил эту мысль, увидев решетки на окнах и кокетливые витки колючей проволоки за ними.       Меж тем дух, который почувствовал Беверли, все также был рядом, и юноша, решив не тратить пока силы на открытие второго глаза, перевел взгляд на сидящую рядом фигуру. Фигура эта, поражающая прежде всего своими габаритами, сейчас спокойно возвышалась рядом, одну руку вольно положив на скрытую тонким одеялом коленку Беверли. Юноше было не видно, что делает означенная фигура, но он вдруг, осознав свое положение, почувствовал такое раздражение от одного нахождения ее рядом, что зло захлопнул правое веко и возмущенно выдохнул ноздрями.       Он чувствовал себя преданным сейчас: он, который доверял своей паре, заботился о ее здоровье и благополучии стал только неразумной пешкой в странных, страшных играх. Какого черта Клиффорд вообще делает тут, после того, что натворил?!       — С добрым утром, — мягко сказал мужчина, от которого не укрылось раздраженное шевеление Беверли.       Юноша промолчал, внутренне негодуя: как у него еще хватает смелости что-то говорить? Он должен сейчас же извиниться! Меж тем Клиффорд, которого, кажется, молчание оппонента не смущало, наклонился чуть ниже к нему и, дождавшись пока хрупкая грудь Беверли замрет от необычайной близости пары, тихо прошептал:       — Камеры больничного кабинета перезагружаются раз в два дня, ровно в три. Сегодня так и случится. Не забудь, о чем мы говорили с тобой, — склонившись над упрямо молчащим юношей, Клиффорд губами аккуратно коснулся его холодного лба, а после ласково сказал: — И выздоравливай.        Задыхающийся тихим возмущением Беверли не заметил, когда Клиффорд ушел. Он в бессилье даже стукнул о кровать кулаком здоровой руки: легонько, чтобы удар не отдавался в другую конечность. Юноша не понимал, как настолько бесцеремонно может просить о чем-то тот, из-за кого Беверли теперь придется коротать время на больничной койке. Как он может спокойно говорить, не извинившись? Как он может?       Со злостью юноша мечтал о том, что и не подумает исполнять его гадкую, эгоистичную просьбу, для чего бы ему там парализаторы не понадобились. С немым злорадство Беверли представлял, как на вечно спокойном, самодовольном лице появится выражение удивления и осознания собственной глупости: юноша надеялся, что Клиффорд поймет — Беверли вовсе не тот, кого можно без его ведома впутывать в темные делишки.       Рассуждая так и упиваясь собственными злорадными мечтами, юноша не заметил, как врем подошло к обеду. Кажется, он спал всю ночь из-за травмы, которая теперь едва болела под гипсом, и лекарств, утром к нему зашел Клиффорд, а теперь приближалось время осуществить его глупый план. Хоть Беверли и сказал себе, что он не будет впутываться в криминал и обязательно отвадит от него свою пару, как только выйдет из больничного крыла, вместе с приближением часа икс в нем нарастало напряжение.       Быть может, это действительно важно? Может это не просто прихоть мужчины, а необходимость? Может быть?.. Противоречивые мысли снедали Беверли, и он, сколько бы не ворочался на жесткой постели, не мог избавиться от них. Несколько раз он уже менял свои решения: уступал ехидно ухмыляющемуся в своей голове Клиффорду, и тут же злобно показывал ему неприличные жесты, не в силах решиться хоть на что-то.       Он понимал, что в его положении лучше не высовываться и не давать повода подозревать себя в чем-то криминальном. Это сейчас Беверли — практически гость в тюрьме, но один неосторожный шаг с его стороны — и он станет прямым заключенным. Это пугало, но в то же время надоедливым червячком недра черепной коробки грызло осознание: Клиффорд не стал бы просить о нем-то незначительном, неважном. О том, что мог бы сделать сам, или о том, исполнение чего можно было бы перенести. Беверли это прекрасно понимал — и от этого понимания, понимания ситуации и его, Беверли, роли становилось тошно.       Конец мучениям юноши пришел тогда, когда в палату заглянули двое: местный медбрат и ответственный за порядок в помещениях. Первый, суетливый юноша, ненамного старше самого Беверли, без лишних слов проверил гипс, померил пациенту давление и температуру и удалился. Второй же, коренастый, суровый детина, неловко уселся на стул рядом с Беверли. Тот самый, на котором несколько часов назад сидел Клиффорд.       — Как вы себя чувствуете? — заботливо спросил мужчина, скользя по Беверли внимательным взглядом. Это взгляд, казалось, знает абсолютно все о Беверли и о страхах этого утра.       — Мне уже лучше, — ответил юноша и сам подивился слабости своего голоса.       — Это хорошо. Кажется, мы не знакомы, мистер Блер, — мягко продолжил он, складывая большие мозолистые руки на коленях. — Меня зовут Джон Мартин, я начальник охранной части этого места.       — Я наслышан о вас, — вежливо сказал Беверли, смущенно решая: стоит ли протянуть руку для приветствия? Я одной стороны, он слаб и не должен напрягаться, с другой — это покажет его с лучшей стороны, и поставит на одну ступень с этим человеком. Вопрос решился без его участия: словно не заметив смущения Беверли, Мартин продолжил говорить.       — То, что случилось с вами — прежде всего мой просчет. Я приношу извинения за то, что вам пришлось столкнуться с подобным, — он говорил серьезно, опустив взгляд, но отчего-то Беверли казалось, что все изменения — один большой фарс. — Во время нападения на вас камеры в блоке были отключены по техническим причинам. Обычно, во время таких ситуаций работают дополнительные камеры, но в этот раз они были выведены кем-то из строя. Поэтому получается, что на время нападения вы оказались фактически в слепой зоне. Сейчас мы не можем сказать, кто напал на вас, а следовательно — и наказать его. Остается надеется только на ваши воспоминания.       Беверли неожиданно пробрал холодный пот: как мог Клиффорд не сказать ему, что придется отчитываться перед кем-то! Что рассказать сейчас сурово взирающему начальнику? Наврать? Придумать что-то свое? Или рассказать правду?..       — По правде говоря, я и сам мало что-то помню, — начал Беверли, стараясь говорить ровно. — Я зашел в кабинку — потом свет неожиданно мигнул и погас. Я выглянул оттуда и вдруг кто-то ударил меня по руке, — самому юноше его история казалась донельзя глупой, но он уверенно продолжал говорить. — Я не уверен, но, когда он убегал, свет включился, и я заметил спину в тюремной робе.       — Вот как, — сказал Мартин, и Беверли показалось, что он не поверил ни единому его слову. — Спасибо за показания. Мы обязательно найдем того, кто это сделал. Разрешите еще один вопрос, — юноша, выдохнувший было с облегчением, снова почувствовал, как в легких в страхе замирает огненный воздух. — Насколько я знаю, и насколько это видно по камерам, вы постоянно находитесь рядом с о совей парой. В этот раз вы были один?       — Да, — ответил Беверли, стараясь, чтобы его голос звучал непринужденно. — Клиффорд пошел в комнату, а мне надо было зайти в уборную.       — Понимаю. Отдыхайте, сейчас вам это нужно, — и, поднявшись, Мартин вышел из палаты, не удостоив Беверли еще хотя бы одним взглядом.       Юноша, оставшись в одиночестве, шумно выдохнул. Сломанные камеры, нападение именно тогда, когда система слежения тюрьмы была недоступна… Кажется, кто-то отлично подготовился к отправке Беверли в больничное крыло. И отправили его сюда с единственной целью.       Стол, в котором по предположениям Беверли хранились необходимые Клиффорду парализаторы, стоял прямо напротив кровати юноши, и по правую от него сторону тянулись ряды однотипных коек. Слева же было окно, забранное железными решетками, из-за которого виднелся двор и стена прилегающего корпуса. Тут тоже были камеры, но на их счет Беверли не волновался. По словам Клиффорда, они отключатся в положенное время, и этим словам он, как единственному источнику информации, доверял.       Сложность была в том, что в палату, несмотря на ее внешнюю уединенность, часто захаживали люди. Санитары, врачи, охранники — каждому нужна была какая-то мелочь из шкафа в конце помещения, но абсолютно все следовали к нему неспешно, важно, и занимали важное для Беверли время. Он рассчитывал, что сможет в нужный момент просто подняться и дойти до стола, который отделяли от него всего несколько метров, но теперь это казалось задачей на грани непосильности. Как можно что-то предпринять, когда вокруг тебя проходной двор!       Оставшееся до трех часов время Беверли провел в тяжелых раздумьях и, когда он уже было отчаялся, решение само пришло к нему. Буквально: его персональное решение аккуратно открыло дверь и, улыбнувшись, просочилось в палату. Шон, с которым одним из охранников, несмотря на свою нелюдимость, Беверли поддерживал отношения, сегодня был как обычно весел и беззаботен. Он зашел в палату, притворив за собой дверь, и сразу принялся говорить:       — Ну и попал ты, я хочу тебе сказать. Сейчас вся охрана перерывает камеры, сверяет часы… Начальник в ярости от того, что кто-то на вверенной ему территории причиняет вред детям.       — Я не ребенок, — задумчиво огрызнулся Беверли, в голове прикидывая план. Шон только улыбнулся на его реплику.       — Конечно-конечно. Отлеживаешься теперь тут… — стоявший раньше у двери мужчина медленно пошел внутрь, к заветному шкафу, на ходу осматривая палату. — А неплохо тут… Я вообще за бинтами пришел: техники полезли проверять камеры и один из них навернулся с лестницы. Сидит теперь в приемной с боевой раной.       — Шон, — мужчина остановился и перевел улыбающийся взгляд на Беверли. — Мне уже пора обезболивающий укол делать, рука зудит. Если доктор занят, не спросишь у него — можно ли самому?       — Без проблем, — Шон развернулся и бодрым шагом вышел из палаты, чтобы тут же вернутся. — Не, самому нельзя — тут две руки нужно. Но док мне разрешил помочь — первичная мед подготовка-то имеется. Подожди, он говорит шприцы в шкафу…       — Ага, хорошо. Ампулы же в столе, да? — спросил Беверли, откидывая одеяло. — Я сам возьму.       — Лежи, — посоветовал мужчина с другого конца палаты. Он сам сейчас активно рылся в медицинских принадлежностях.       — Я так валяюсь целый день, надоело, — с улыбкой сказал Беверли, поднимаясь. На ногах, которые вдруг стали деревянными, он подошел к столу. Тут был только один ящик, и юноша, внутренне замирая, и молясь, чтобы его движения были естественными, открыл его. Пространство ящика было разделено на несколько секций, в которых лежали листы бумаги, писчие принадлежности, таблетки и ампулы. Беверли быстро взял обезболивающе, глазами бегая по ящику и силясь найти парализаторы.       — Никогда не любил уколы, — сообщил Шон с другого конца палаты и Беверли, от его громкого, веселого голоса вздрогнул. Разыскивая заветные колбочки он и позабыл о том, что о его поступке переживает только он, и рядом есть люди, считающие этот момент своей жизни совершенно обычным.       — А я всегда спокойно к ним относился, — как можно спокойнее отозвался юноша, взглядом хватаясь все-таки за искомое заумное название на ампулах. Бросив быстрый взгляд в сторону Шона, он взял их и сжал в кулаке, тут же захлопывая ящик. — В этом нет ничего страшного.       — Ну как посмотреть, — стоило Беверли отойти от стола, Шон повернулся к нему лицом с упакованным в стерильную бумагу шприцом. На секунду юноше показалось, что сейчас он спросит, почему он так долго копался, что он поймет все только по одному виноватому выражению глаз, но Шон вел себя как обычно и, вольным шагом пройдя к койке Беверли, уселся на нее. — Иди сюда. Я сделаю все нежно.       — Рассчитываю на тебя, — юноша постарался улыбнуться, но вышло у него натянуто. Все-таки, греющие ладонь ампулы еще необходимо было спрятать… — А спирт где?       — Точно, — Шон поднялся с кровати и снова проследовал к шкафу. — Видно, так обрадовался, что покажу на практике кому-нибудь умения, которыми нас пичкали всю учебку, что начисто забыл теорию.       Пока мужчина беззаботно рассуждал, Беверли, стараясь мельтешением не выдать своего волнения, сел на койку и, осмотревшись, запихнул ампулы в единственное пришедшее на ум место — под подушку. Когда Шон вернулся, юноша уже выглядел расслабленным и, из-за вылившегося в кровь адреналина, немного сонным.