***
Когда дома раздается звонок из полицейского участка, мать уже вернулась с работы и готовит ужин. Она крайне редко обременяет себя готовкой, а сегодня даже решила приготовить якинику с овощами, практически непозволительную роскошь для нас. Я уже предвкушаю, как объемся мяса, пока этот кусок говна ломает конечности глупой овечке, ввязавшейся в слишком опасную для нее игру, но, кажется, этот дерьмовый мир не хочет разделять мою маленькую радость. Мать белеет буквально на глазах, сжимая трясущимися пальцами пластиковую трубку у уха. Я быстро пододвигаю стул и наливаю стакан воды, чтобы она не отключилась прямо тут же. Не хочу я объяснять полиции ничего, что касается Рана, пускай все дружно идут нахер, дайте хотя бы поесть спокойно. Мать обреченно вздыхает и жалобно смотрит на меня покрасневшими влажными глазами. О, нет, только не вздумай разреветься… Будто читая мои мысли, мать молча кивает и пытается встать, но удается ей это не с первой попытки. Заботливо оставленный мной стакан падает и оглушительно громко для нашего извечного молчания разбивается вдребезги, и прежде чем она наступит на осколки, молча делаю знак уйти подальше. Мать беспомощно всхлипывает и выбегает из комнаты, даже забыв закрыть за собой дверь. Все-таки плакать – и правда удел слабаков. Почему же она никак не поймет, что в то время, пока она волнуется по каждому пустяку, ничего не меняется? Осколки мелкие и на удивление очень острые, их чертовски неудобно собирать. На пальцах выступают маленькие капельки крови, тут же растворяющиеся в расплескавшейся на полу воде, будто их и не было вовсе. Хотя после выбитых зубов и поножовщины, которая иногда случается на стычках, эти порезы кажутся совсем уж безобидными. Вот это были слова достойные человека, чье будущее колеблется между двумя социальными ролями: «уголовник» и «сутенер-якудзон». Хотя часть про уголовника – это теперь к моему «обожаемому» брату. Не сомневаюсь, что его упекут далеко и надолго, этот кусок говна не заслуживает большего. Ну, а я наконец-то смогу пожить в свое удовольствие. Когда за матерью захлопывается входная дверь, я уже закончил корчиться на полу в поисках осколков и давно выключил сгоревшее к чертям мясо. Серьезно, все через жопу из-за этого Рана. Пускай уже упекут его в тюрягу без суда и следствия, я даже согласен лично умолять судью на коленях и залить здание суда своими невинными слезами, только избавьте меня от обязанности делить с ним крышу. Все-таки засыпать на голодный желудок я не собираюсь, пускай мать и сбежала, оставив меня наедине с угольками на сковороде и черным дымом под потолком. Открываю окно, чтобы быстро проветрить кухню, и иду к себе. Лень переодеваться, просто натягиваю сверху толстовку, до магазина и так сойдет. Деньги, пачка сигарет с зажигалкой, ключи от входной двери – и я выхожу в объятья ночной духоты Икебукуро. На душе так непривычно легко и свободно: наконец-то я поем и засну этой ночью спокойно..2
28 января 2018 г. в 21:20
Каждый раз после побоев я думаю только об одном: «Спасибо, что правая не сломана».
Можно подумать, что у меня есть особые причины дорожить ей так сильно, и я даже не буду этого отрицать, но, черт, я бы действительно расстроился, если хотя бы неделю не смог рисовать.
Нет, я совсем не из тех извергов, которые питаются светом от экрана монитора вперемежку с лапшой быстрого приготовления и только умеют шкрябать пером по планшету.
Рисовать я действительно люблю, но без фанатизма.
К слову, у меня и денег-то на планшет нет, так что дидж – не про меня.
Зато вот остаться после уроков наедине со старым потертым альбомом и музыкой в наушниках – это я завсегда.
Никаких криков и синяков с соплями, только образы в голове и на листах, уверенные мазки и чистый разум. Своего рода медитация.
Прекрасно же.
Может, когда-нибудь завяжу со всем этим говном, со всеми бандами и прочей херней, запрусь в комнате, чтобы не видеть этот гребанный мир, и буду рисовать.
Потом стану просветленным, а потомки будут слагать обо мне легенды и с серьезными лицами рассуждать о глубоком смысле моих картин.
От мыслей о светлом будущем отвлекает чья-то настойчивая рука, отбивающая странный ритм на моем плече.
– У меня нет сигарет, Неко, стрельни у кого-нибудь другого, – мне даже не нужно поднимать голову и снимать наушники, только один человек не знает ничего о личных границах, а слово «тактичность» принимает за название блюда.
А, точно, вот тут можно добавить немного синего…
Неко продолжает настойчиво крутиться рядом, привлекает внимание, разве что на колени не лезет. Ну, и на том спасибо.
Долго игнорировать это двуногое недоразумение практически невозможно, и не успеваю я снять наушники, как он буквально обрушивает на меня свою убийственную словесную атаку. Я мало что понимаю, да и не особо хочу понимать.
Неко не обижается.
Неко не обижается, пока ты ничего не говоришь против его нелепых кошачьих ушек и не запрещаешь бить ломом по лицу всяких мерзких типов.
Лично я ему никогда ничего не запрещал, так что Неко практически все свободное время крутится где-то в зоне видимости, высказывая свое расположение.
– А, кстати, кстати, Изуми-и, – специально тянет мою фамилию, чертов говнюк, я же просил звать меня по имени. – Почему нас не взяли на сегодняшнюю вечеринку?
У Неко любое скопление людей за пределами школы и полицейских участков вместе с травмпунктами ассоциируется с чем-то веселым и захватывающим.
Там сегодня девчонке ноги ломать будут, вряд ли это может быть весело.
Такая отстойная идея могла прийти в голову только моему глубоко уважаемому старшему брату. Лично я не хочу иметь с этим ничего общего, слишком уж мерзко.
Лучше бы этот полудурок самому Киде ноги переломал и поджег, чем вот это все.
– Как скажет Глава, так мы и сделаем.
Говорю это с таким серьезным вдумчивым хлебальником, а самого изнутри от смеха распирает.
Можно подумать, будто я признаю власть этого ублюдка.
Неко как-то неуверенно почесывает затылок, но молчит.
Действительно, ведь все будут уважать Главу, который держит в страхе даже своих домочадцев?
Мне-то ничего не стоит ломать эту жалкую комедию, со стороны это даже забавно.
В итоге он все равно за все заплатит.
Обязательно заплатит.