***
Нет, лучше бы, наверное, семпай сидел все это время в фургоне. По крайней мере, сейчас бы он не был в таком плачевном состоянии. С другой стороны, он ведь сам захотел испытать это на своей шкуре, я его не заставлял. Семпай сгибается на четвереньках в сильном приступе рвоты, руки трясутся, все лицо в слезах. Это еще хорошо, что те ребята не сломали ему руку или ногу, а ограничились слабеньким ударом в солнечное сплетение. Впрочем, для Микадо-семпая удар вовсе не был слабым. Я вовремя успел оттащить его в тень соседнего дома и наспех осмотреть. Удар действительно был не слишком сильным, так что семпаю, можно сказать, крупно повезло; ничего, грозящего летальным исходом – вроде внутреннего кровотечения или разрыва печени или селезенки – быть не должно. Ничего приятного, конечно, в этом тоже нет, но жить точно будет. Семпай пытается встать, хрипит, хватает ртом воздух, и выглядит до того беззащитным, что я бы даже мог испытывать какие-то угрызения совести, но нет. Я вовсе не такой человек, чтобы жалеть всех. К тому же, думаю, семпай действительно должен понять, в каком дерьме он увяз. Когда-нибудь ведь это должно было случиться. – Потерпи немного, – в моем голосе нет той мягкости или заботы, которая обычно должна бы быть в подобных ситуациях. Хотя нашу ситуацию вряд ли можно назвать обычной, но сейчас это не играет решающей роли. Я пытаюсь поставить его на ноги, но из-за разницы в росте получается не с первого раза, да и семпаю больно, он пытается сжаться в комок прямо тут на асфальте. Мне приходится прислонять его к стенке и заставлять встать прямо, не обращая внимания на попытки сползти обратно вниз на нетвердых ногах. – Давай же, Микадо-семпай, вдох-… и выдох..- Чувствую себя каким-то дауном, когда говорю что-то подобное вслух, но, может, так он не отключится и восстановит дыхание. Я не хочу вызывать скорую и объяснять врачам и полиции, при каких обстоятельствах семпай получил удар и потерял сознание, так что ему лучше справиться с этим самостоятельно. Ну, не может же мой семпай быть таким слабым? – И еще раз: вдох-… и… Семпай только судорожно сжимает мою руку и сгибается в новом приступе рвоты. Прямо на мои кроссовки. Просто заебись. – Эй, Аоба, мать твою, куда ты…ох, блять… – Вот это жесть… – Повезло, что не я его утащил. – Заткнитесь уже, – я из последних сил сдерживаюсь, чтобы не вмазать кому-нибудь прямо тут же. Серьезно, какого хрена надо было лезть, если вообще не умеет драться? Сидел бы где-нибудь на заброшке и ждал нашего возвращения, нахрена строить из себя героя? Никто из нас все равно не оценит и не поймет. Зато, могу поспорить, акулы еще долго будут шутить про мои заблеванные кроссовки. Но нет, надо взять себя в руки. С этим я разберусь позже. Семпай уже немного пришел в себя и, кажется, не планирует блевать дальше, так что я оттаскиваю его к фургону и прошу сесть, немного наклонив туловище вперед и поставив локти на колени. Он все еще тяжело дышит, но выполняет мои указания. Все равно другого выбора у него нет. И все же перед тем, как я успеваю захлопнуть дверь, он протягивает мне салфетки и что-то нечленораздельно хрипит. Ну, хотя бы тут от него есть польза, салфетки влажные с собой взял. – Пиздец, – кратко констатирует Йошикири, смотря на мои тщетные попытки привести кроссовки в более-менее нормальное состояние, и закуривает сигарету. Иначе и не скажешь..6
11 февраля 2018 г. в 19:13
Все-таки семпай не перестает меня удивлять. В приятном смысле, конечно же.
Вот сейчас он стоит и с какой-то трогательной решимостью смотрит на меня, ожидая ответа.
А что я могу сказать, если Лидер изъявил желание лично присутствовать на зачистке?
Акулы усмехаются, занятые своими делами. Они, конечно же, делают вид, что их мало волнует мой разговор с семпаем, но, черт, я-то знаю их далеко не первый год.
Акул откровенно веселят попытки семпая действительно стать «плохишом», как и мы. Хотя, если честно, в этом я их действительно понимаю.
И все же, наверное, кое-чего акулы не знают о нашем лидере.
Я, правда, не могу быть до конца уверен, что наш уважаемый лидер и сам знает об этой своей черте, но так или иначе она есть. Пускай и не настолько сильно бросается в глаза.
Рюгаминэ Микадо – конченный эгоист.
Я могу лишь смутно догадываться о мотивах, побудивших его вступить с нами в некоторое подобие союза, но, вероятнее всего, это что-то вроде необъяснимого стремления удовлетворить какое-то навязчивое желание. И ради этого семпай пойдет на многое.
Причем, думаю, для него не имеет особого значения морально-этическая сторона вопроса.
Я не утверждаю, что семпай конченный дурак, не усвоивший в свое время нормы допустимого в обществе, просто эти рамки для него не имеют значения. Вообще.
Приведу вполне простое сравнение.
Я прекрасно знаю через какие грани перешагиваю и отдаю себе полный и крайне подробный отчет в «нарушении» того или иного правила, испытывая удовольствие от самого факта совершенного. Иначе говоря, я знаю, что веду себя как последний мудак, и искренне наслаждаюсь этим.
Семпай же может перешагнуть грань и не осознать этого.
Он просто не видит этого, для него все эти «ошибки» - всего лишь мелочи на пути к более высокой цели.
Хотя я бы всерьез засомневался, есть в действительности та самая высокая цель, но семпай свято верит в нерушимость своих странных искаженных идеалов.
И я уверен, что если скажу об этом своем небольшом наблюдении семпаю, он мне не поверит. Впрочем, никто бы мне не поверил, и я это прекрасно знаю.
Семпай может сколько угодно заставлять себя поверить в то, что Доллары должны быть «хорошими» и совершать только достойные поступки.
Или семпай может продолжать и дальше верить, что все это он делает для своих обожаемых друзей.
Семпай может верить в какую угодно хрень и даже с неподдельной искренностью объяснять другим мотивы своих безумных поступков, однако по моему скромному и сугубо субъективному мнению ответ предельно прост.
Микадо-семпай просто делает то, что хочет. И ему, в сущности, глубоко плевать, насколько «правильны» по мнению окружающих его поступки.
Захотел он создать из Долларов эдаких «защитников справедливости», и он наносит мне относительно опасную травму, мало заботясь о том, что ни один чертов контракт не подписывается таким безумным способом, если только с самого не планируется держать своих же напарников в страхе.
Или захотел он вернуть какой-то промежуток времени из прошлого, и он отправляет меня и моих акул по заданным координатам с полным багажником металлических бит, не особо-то заботясь, что родные и близкие этих ребят могут расстроиться, увидев, как мы их отделали. Или что мы тоже приезжаем с этих зачисток иногда в весьма помятом состоянии.
Кто, как не конченный эгоист, станет так поступать?
Но, если честно, я не обижаюсь на своего семпая за это.
Я вытерплю многое, и шрам на тыльной стороне ладони может быть лишь ничтожно малой частью того, что мне придется испытать, если только я смогу добиться своей цели.
Раз я сказал семпаю, что сделаю для него все, что угодно, то сдержу свое слово до самого конца.
Нечасто я держу данное слово, но в данном случае это стало делом принципа.
Поэтому я соглашаюсь с его решением, ибо у меня нет и не может быть никаких причин, чтобы отказать ему в этом.
Если он хочет испытать на себе все то, что мои ребята испытывают практически каждый вечер, то должен ли я его останавливать?
Семпай облегченно выдыхает и садится со мной в фургон на самые задние сидения. Он заметно нервничает, но все же его лицо не покидает странная улыбка.
Пожалуй, я не стану ничего говорить ему на этот раз, а просто понаблюдаю за тем, как семпай будет себя вести во время чистки.
Интересно, стоит ли ему сидеть все время в фургоне? Или пускай тоже возьмет лом или биту и пойдет вместе с нами? Может, в следующий раз поискать ему что-то наподобие складного ножика на всякий случай…
Я невольно вздрагиваю от ощущения холодного прикосновения к шраму и оглядываюсь на семпая.
Он мягко улыбается и смотрит прямо в глаза, произнося слова настолько тихо, чтобы только я один мог их услышать:
– Спасибо за доверие, Аоба-кун.
Все-таки мой семпай действительно конченный эгоист.
Но так гораздо интереснее.