Черное серебро

      Прошло пару месяцев. Тэгуну не доставляло радости сидеть все время взаперти и быть игрушкой старого деда. Да, Тэгун — именно так звали вольнолюбивого кицунэ*. Его лишили практически всего: магических сил, своего леса с кедрами и причудливыми белками, крапивы под ногами и запаха смолы. А душу хитро привязали к душе феодала, так что он не мог и шагу ступить без разрешения. Он заставлял звать себя "хозяин". Тэгун называл, но в мыслях всегда крутилось другое.       Бремя неволи давило на грудь, даже дышать было трудно. Это место было похоже на золоченую клетку, где вроде и не обижают, и еду приносят, но четкое осознание неволи делает тебя несчастным. Ему не было хуже, чем другим подопечным господина, его лелеяли, за ним тряслись, пылинки сдували. Пока он не начинал наглеть. По первости он норовил укусить. За что потом по неделям лежал не в силах встать. Этот урок он хорошо усвоил, больше не пытался.       И каждое утро, с восходом столь теперь ненавистного солнца, лис смотрел вдаль, туда, за ограду поместья, на кроны зеленых деревьев, где льется мягким потоком прекрасная птичья песнь. Там свобода, воздух, пропитанный смолой и хвоей, прозрачные ручьи, журчащая река и та самая поляна, которую застилает кроваво-красное полотно ликорисов студеной осенью. Тут же вместо неба навес, вместо земли под ногами — татами*, а вместо леса и деревьев — фусума* с разноцветными карпами в голубых прудах и журавлями в тростниках бамбука.       Каждый день — липкие прикосновения, горячее дыхание, отвратительные стоны и похабные слова, что ядом травят душу. Каждый рассвет — надежда на последний день унижений.       С недавних пор ночь стала для него спасением. С появлением луны на небе, когда её серебро заливает всё вокруг и звуки смолкают, превращаясь в таинственную тишь, появляется он. Демон, что носит в себе кусочек если не самой луны, то её света точно. Он появился из ниоткуда, из тьмы, и стал в одночасье той опорой, что не позволяла сломиться. Лунный демон приходил каждую ночь, принося с собой разные новости. Он приносил с собой веру в спасение. Он и был спасением       Мононоке разбавлял мрак жизни кицунэ серебристыми красками. И Тэгун тянулся к этому демону, как мотылек к яркому свету лампадки.

***

      День сменился ночью. На черном холсте небосвода рассыпались мелким крошевом звезды. Цукуёми* занял свое почетное место средь облаков. Тэгун задул лампадку, раздвинул сёдзи* и вдохнул ночной прохладный воздух, в коем переплелись тонкие ароматы ночных цветов и запах прошедшего дождя. Парень прикрыл глаза. Он ощутил дыхание природы, услышал ритм её сердца. Такой же, как у него, ровный, спокойный. Он любил слушать её, улавливать каждое колебание. Дрожь её отзывалась в нем, он пропускал через себя её жизненные каналы, кровеносные артерии, пронизывающие всё в этом мире. Кровь её бежит в каждом из живых существ, и Тэгун видел их всех, ощущал кончиками пальцев.       Краем уха он уловил неясный шорох, а в следующий миг почувствовал легкий холодок на коже. Ресницы затрепетали, а губы растянулись в улыбке. Он открыл глаза, и перед ним появился тот, кого он так долго ждал.       — Рави, — восторженно проговорил парень, — ну наконец-то. Безлунные ночи такие длинные и холодные без тебя.       — Я тоже рад тебя видеть. Прости, что приходится порой исчезать, — Рави почесал лиса за ушком.       — Н-нет, не надо этого делать, Ра… — не успел он договорить, как закрыл глаза и поддался ласке, наклонив голову в бок.       — Каким бы ты человеком ни был с виду, в душе ты всё такой же лис, — продолжая чесать за ушком потерявшегося в тасках юношу, протянул демон, продолжая широко улыбаться.       — С ума меня сводишь, — он всё же приоткрыл один глаз, вперившись взглядом в беловолосого парня. — Расскажи мне что-нибудь.       Рави убрал руку от парня, усевшись прямо на траву, скрестив ноги. Тэгун устроилс рядом. Они любили сидеть вот так — под наблюдением Лунного Бога, не ощущая давления четырех стен. Снаружи дышалось легче.       — Ну, новостей не так много. У деревенских в кои-то веки спокойно, а вот в столице есть пара интересных вещей…