Heathers

Спальня Томаса Джефферсона. Ещё две недели назад, если бы кто-нибудь сказал Алексу, что он будет бывать здесь чаще, чем в школьной столовой или библиотеке, он бы откровенно удивился. Всё в этой комнате казалось непозволительно дорогим, изысканным, наполненным пафосом и, на самом деле, отменным чувством стиля. Александр, пусть теперь и в новом образе, чувствовал себя здесь по-прежнему бомжом, ограбившим секонд-хенд. Ему сейчас не то чтобы было нечем заняться, сравнивая себя с падшим на самую глубь социального дна человеком… Нет, ему было ужасно скучно. Утренний туалет занимал у Томаса поразительно много времени, и что было страннее всего — и Бёрр, и Мэдисон, а теперь, соответственно, и Гамильтон наблюдали за его приготовлениями лично. Каждый тратил своё время, как умел: Мэдисон медленно раскачивался из стороны в сторону, и Алекс был готов поклясться, что он повторял про себя таблицу умножения в обратном порядке. Бёрр ненавязчиво переводил взгляд то на обои, то на пол, то на потолок, то за окно, явно играя сам с собой в игру «найди десять отличий», а Алекс… ну, Алекс представлял себя бомжом. Обычное дело. — Клянусь, если я не влезу в эти джинсы — вы неделю не увидите у меня во рту еды, — прошипел Джефферсон, борясь с пряжкой на ремне. Пряжка была матовой, красиво оформленной в виде какой-то неизвестной Александру птицы, и в какой-то степени можно было понять желание Томаса сражаться до конца. — А у него… всегда так? — едва слышно поинтересовался Алекс, обратившись к Бёрру. Аарон перевернул книгу страницами вниз и взглянул на Александра с нечеловеческой усталостью. — Чаще, чем хотелось бы, — прошептал он. Алекс кивнул, радуясь попытке начать разговор, потому что слушать чертыхания Томаса о том, как он будет вертеть на своих дизайнерских туфлях всех производителей джинсов этого мира, уже порядком поддостало. — Почему ты не читаешь? — спросил он, склоняя голову на плечо — привычка, перенятая у Элайзы. — Смотришь куда-угодно, а у тебя на коленях книга. — Это… ну, это книга Томаса, — Бёрр взглянул на книгу с таким сожалением, что на секунду Алекс ощутил всю боль, через которую он проходит. — А я… не то чтобы по таким произведениям. — А можно взглянуть? — Алекс выхватил книгу из рук Аарона и с любопытством уставился на обложку. На мгновение ему показалось, что кто-то с силой двинул ему по голове шваброй. — «Восемьдесят пять оттенков пурпурного»? Серьёзно? — Серьёзнее некуда, — со вздохом ответил Бёрр. — Я поражаюсь ему: он спокойно может обсуждать со мной политику Англии восемнадцатого века, а на следующий день вручить нам книгу «Дьявол не носит Гуччи», с явным желанием обсудить сюжет, персонажей и тайный подтекст, который, разумеется, обязан там быть. — Мда… — Алекс неловко поёрзал на пуфе. Дверь комнаты скрипнула, и в спальню протиснулось нечто, что раньше, наверное, было французским бульдогом. — О, кто к нам пришёл? — оторвав полный ненависти взгляд от пряжки, поинтересовался Томас с бесконечно очарованным выражением лица. — Магдалина, любовь моя, ты очень не вовремя — папочка страдает. Магдалина смерила «папочку» презрительным взглядом и с грациозностью, присущим существу, чей вес превышал норму раза в четыре, плюхнулась у ног Мэдисона, устроив голову на его носках. — Она всегда любила тебя больше, — вздохнул Томас, после чего выругался, вынул ремень из брюк и отбросил его на кровать. — Разочарование с самого утра, — с преобладающим трагизмом заявил он. — В прочем, хуже ведь не стало, да ведь? — Нет, Томас, — хором ответили Мэдисон, Бёрр и Алекс. — Ну и отлично. … Школьный коридор был переполнен, но Алекс знал, что найти его в этой толпе теперь было до смешного просто. Он и раньше выделялся своими вечно растрёпанными волосами и толстовками, украденными из комода Джорджа, но теперь — после… работы, проделанной Томасом и от которой было невозможно отказаться, хотя, видит бог, Алекс пытался — и вовсе походил на посыпанного блёстками Болотного Человека, сбежавшего из миланских глубинок. Уже второй раз за день Александр представлял себя покинутым жизнью беженцем. Странно. Самое забавное в этой ситуации было то, что это не Алекса искали сейчас — а он. — Хей, Лиззи! — он мягко прильнул к Элайзе со спины, предусмотрительно не смотря ей в глаза. — Твоя очаровательная… спина столь же извечно прекрасна, как и ужасен мой костюм. — О, да, — Скайлер обернулась к нему, и на мгновение в её глазах мелькнуло что-то острое, что Алекс часто видел в глазах Анжелики, когда они пересекались после занятий, и он мог ляпнуть что-нибудь глупое. Да, и такое было. — Ты выглядишь восхитительно ужасно. — Может быть, ужасно восхитительно? — Алекс подмигнул ей, аккуратно отступая на шаг назад. — Может быть, — Элайза вздохнула, устало улыбнувшись. — На самом деле… ты… действительно изменился за эти дни. — Надеюсь, только внешне? — Алекс вдруг вспомнил о том, что избегал своих друзей чёртовы две недели и, склонив голову, копируя жест Элайзы, произнёс. — Прости, я всё никак не мог пересечься с вами — Джефферсон просто неистово назойлив в своём желании держать свой отряд рядом с собой, даже когда этого не требуется… — Я понимаю, — прервала его Элайза, мягко заправив за ухо выбившуюся прядь волос. Выглядело так, будто она долгое время держалась руками за голову. — Ты… ты теперь вместе с «Хезерс». Не забудь спросить у Джефферсона, кстати, почему они так себя называют. Кстати, — она потянулась к рюкзаку, вынув оттуда очаровательный термос с пандой. — Угощайся. Я знаю, ты любишь мой кофе с мёдом. — Я… — Алекс запнулся, ощутив внезапно сдавившую диафрагму горечь. — Обязательно спрошу. Да. Спасибо, Лиззи. Я не очень хочу кофе сейчас. Спасибо. … Алекс мирно спал. Он чувствовал неудобство своего положения, например, у него уже начала деревенеть шея, но учебник алгебры внезапно оказался таким мягким, перемена — такой длинной, а проблемы — такими житейскими, что, казалось, лучшим решением было бы просто продолжить спать. — Алекс? — Гамильтон подпрыгнул на стуле, вертя головой, словно марионетка в неумелых руках. Он хмуро вперился взглядом в лицо того самоубийцы, который рискнул прервать его пребывание в блаженной дрёме. — Мистер Бёрр, сэр. — Не нужно официоза, — махнул рукой Аарон. — Тебя звал Томас. Для чего — не знаю. — Очаровательно. По коридору они шли молча: Алекс спросонья ещё не нашёл способа начать беседу, а Бёрр явно не был настроен на разговоры вообще. — Александр, — Томас встретил его у своего шкафчика, в котором задумчиво что-то выискивал. Алекса он узнал, очевидно, по поступи (и тут Гамильтон мог бы пошутить про свой детский сколиоз). — Мне нужно подделать записку. Почерк Марии Рейнольдс. Листок в моём заднем кармане, ручка всегда с тобой, я знаю — даже не отнекивайся. Алекс, со вздохом, спрятав ответную колкость, вынул из собранных в хвост волос ручку, которую всегда носил там именно ради таких вот конфузов. И, как выяснялось раз за разом, не зря. — Писать можешь на соседней дверце — Джеймс не обидится. Готов? «Хей, детка. Я давно уже наблюдаю за тобой — вижу, ты жаждешь моей компании так же, как и я. Надеюсь, мы сможем обсудить это на моей вечеринке по случаю моего семнадцатилетия? Буду ждать тебя. Мария», — Томас на секунду завис, явно проговаривая всё у себя в голове по второму кругу. — И пририсуй сердечко над «ждать», пожалуй. — И чью же личную жизнь ты собрался устраивать? — Алекс не заметил, как записка исчезла из его ладони, тут же оказавшись в руке Томаса. — Пусть недолго это побудет интригой, ладно? — Джефферсон придирчиво взглянул на листок — наверное, ему показалось, что разлиновка в клеточку была не слишком романтичным вариантом. — Идеально. Я, кажется, уже говорил это, но подобные «необычные» таланты всегда меня удивляли. — Готов поспорить, и у тебя есть какой-нибудь «необычный талант», способный впечатлить, — Алекс хмыкнул, на мгновение ужаснувшись, насколько высокомерно прозвучал его голос. — Есть, — невозмутимо ответил Томас. — Например, я могу языком завязать черенок вишни двойным узлом. Впрочем, мы не настолько близко знакомы, чтобы я делился с тобой подобными навыками. Алекс не ответил. «И слава господу» — пронеслось вместо этого в его голове. — Бёрр, будь котиком, — обернулся к Аарону Джефферсон, ласково улыбнувшись. — Ты ведь общаешься со Скайлер? Передай это ей. — Что? Эй, нет! — Алекс рванул было вперёд, рискнув выхватить записку из рук Бёрра, но ловкая подножка Томаса оказалась быстрее. — Это будет весело, Гамильтон, согласись, — Джефферсон чинно протянул Алексу руку, предлагая помочь встать. Александр поднялся сам, в его глазах пылал разгорающийся с каждой секундой гнев. — Я не позволю. Она… Элайза была влюблена в Марию на протяжении чёртовых десяти лет. Уж не знаю, насколько лучшего мнения я мог быть о тебе, Джефферсон, но это… Это отвратительно, это… это убьёт её, чёрт возьми! Ты… ты не сделаешь этого, Томас. Джефферсон не ответил. Он спокойно отвернулся назад к своему шкафчику, выбрав нужные учебники и поставив комбинацию на замок. Когда он обернулся снова, в его руках была пачка влажных салфеток. Он знал — Алекс не уйдёт, не дождавшись ответа. — Мне послышалось? — вдруг улыбнулся Томас, и Алекс почувствовал, как задрожали его руки. — Мне послышалось, или какой-то маленький, жалкий, бедный сукин сын внезапно решил сказать мне, чего я не должен делать? Алекс ощутил, как качнулась земля под его ногами. — Я был большего мнения о тебе, Гамильтон, — продолжал Джефферсон. Его голос струился ядом — Александр чувствовал, как он разъедает его лицо. —  Я думал, ты умнее, чем кажешься. Только посмотри на себя: серая мышь, которая абсолютно ничего из себя не представляет, вдруг оказывается на вершине школьной иерархии. Мечта любого старшеклассника, тебе так не кажется? Любой на твоём месте держал бы язык за зубами. Но нет, только не ты. За один шаг Томас приблизился к Алексу вплотную. От него пахло дорогим одеколоном и мятными сигаретами. От Алекса пахло старыми книгами и горечью. И от этих запахов кружилась голова. — Мне плевать, Александр. Мне плевать, убьет это ее или нет. И мне плевать, как ты к этому относишься. Но не забывай о том, что твое положение сейчас полностью в моих руках. И либо ты делаешь то, что я тебе говорю, либо отправляешься назад, в самый низ. Потому что твое место может занять кто угодно. Алекс молча отступил на шаг назад. Глаза жгло от подступивших слёз, сердце колотилось, словно он был на пике панической атаки. Чёрт подери, так и было! Томас молча закинул на плечи рюкзак, одёрнув тёмно-лиловую кофту. — Напиши мне, как всё пройдёт. Тебе явно захочется узнать об этом первым. … В столовой было шумно, но Алексу казалось, что можно было услышать, как горит спичка — настолько сильно давила на его уши сухая тишина. Тишина была тяжёлой и плотной, словно парусина, и Алекс задыхался в ней, пытаясь, но не находя сил вздохнуть. Его палец пощипывало — он сгрыз себе ноготь по самый корень, и теперь, кажется, там была кровь. Но это не волновало. Это совсем не волновало. За что? За какую провинность Томас выбрал её? Почему? Почему избрал столь жестокую тактику, прекрасно зная, какую боль причинит и самой Марии, и Александру в том числе? Его несколько раз толкнули, но он продолжал идти вперёд, точно поломанная заводная игрушка на тонких проволочных ногах. Всё плыло перед глазами, и лишь один образ оставался чётким. — Алекс! — Элайза стиснула его в объятиях так крепко, что, казалось, ещё немного, и ему переломит рёбра. — Ты… ты знаешь? Они… они сказали тебе? Мария, она… Она пригласила меня! На свою вечеринку, ты представляешь?! Господи, я уже думала, что она забыла меня… то есть, совсем… и тут… Господи, я буду хранить это письмо вечно! Алексу было физически больно смотреть в эти блестящие радостью глаза. Он был готов, он действительно был готов в тот момент послать всё к чёрту, упасть перед ней на колени и молить о прощении, но и этого казалось бы недостаточно. Может быть, он бы исправил всё это — он бы завершил это, избавился бы… Я думал, ты умнее, чем кажешься. — Ну, я бы не назвал это письмом, — Александр улыбнулся, подмигнув Скайлер. — До моих мемуаров ещё далеко, но… тебе, я думаю, самое то. Элайза рассмеялась, и Алекс почувствовал, как тупая боль сдавила диафрагму. За что, чёрт возьми?!