Софиты новой ледовой арены работали непрерывно уже целые сутки. Фигуристы из разных уголков мира желали опробовать каток и скольжение лезвий по нему. У каждой страны своё предназначенное им время: некоторым тренировка выпала на раннее утро, некоторым уже на вечер. Корейские же фигуристы проходили опробование почти в самом конце последнего дня перед первым решающим выступлением.
Это достаточно неприятный факт для тех, кто хотел заранее посмотреть на катание легенды, нового гения фигурного катания — Мин Юнги, ведь многим пришлось бы вновь ехать в столь поздний час на ледовую площадку или вообще не покидать её с самого утра.
Корейский феномен "выстрелил" не так давно, пару сезонов назад. Раньше юноша ездил на региональные и не слишком серьёзные чемпионаты, тренировался без лишнего шума и какой-либо прессы. Не блистал, выступал средне: слишком хорошо для обычных спортсменов, но при этом совершенно не дотягивая до олимпийского уровня. Будучи перфекционистом, он старался выполнять всё как можно лучше, однако из-за лени и отсутствия какой-либо мотивации не позволял своему потенциалу раскрыться на полную катушку. Юнги думал уйти из спорта, но ему, на минуточку, было на момент возникновения подобных мыслей уже под двадцать, а кроме фигурного катания у него не было, по сути, ничего. Да, Мин мог бы пойти работать каким-нибудь бариста или официантом в ближайшую от дома забегаловку, но смысла он в этом особо не видел. Призовых ему хватало на оплату аренды и проживание — это удовлетворяло нынешнюю звезду фигурного катания с головой и полностью.
Так что же перевернулось в сознании, что смогло привести Юнги к такому успеху, к месту в олимпийской сборной? Почему об этом парне уже который год трещат все средства массовой информации и не дают проходу журналисты и репортеры? Что стоит за всеми рекордами и сокрушительными победами?
Вернее, кто?
На трибунах, затаив дыхание, сидели уже закончившие свою тренировку фигуристы. Они делали вид, что чего-то ждут — кто такси до отеля, кто возвращения тренера с собрания, но все они, на самом деле, стараясь скрыть свои завистливые взгляды, следили за передвижениями на льду нашумевшего своими достижениями корейца. Юнги понимал, что на него сейчас обращены как минимум десятки пар глаз, поэтому работал далеко не в полную силу. Раскрыть все карты сейчас — дать преимущество сопернику, придать ему лишнего толчка. Мин легко и свободно передвигался по периметру арены, время от времени совершая лёгкие прыжки и повороты. Пришедшие посмотреть на такое катание спортсмены были не то что слегка, а слишком сильно разочарованы.
"Их второй номер тренируется сейчас намного усерднее и выглядит куда более собранно", — думали большинство тех, кто следил за тренировкой корейцев с галёрки или выглядывал из раздевалок.
Чон Чонгук, двадцатилетний спортсмен из Пусана, выигрывал юниорские соревнования из года в год, но, перейдя во взрослую лигу, слегка затерялся на фоне опытных профессионалов. В любом случае, это не мешало ему быть вторым в стране и занимать неплохие места на международных турнирах, попадая в восьмёрку, а то и в шестёрку лучших. Чон мечтал взобраться на пьедестал вновь, почувствовать аромат триумфа ещё раз, однако ему не давали это сделать более талантливые спортсмены. Но Чонгук не расстраивался, ведь он обладал чем-то более значащим, более ценным и весомым, чем какие-то кубки и медали.
Это что-то сейчас удачно приземлилось после тройного акселя и продолжило своё катание на противоположном конце площадки.
— Я так больше не могу, — подъехал к старшему Гук и подал знак, что паре фигуристов пора передать лёд в распоряжение другой команде. — Ещё пару минут, и я наброшусь на тебя прямо здесь, на глазах у всех.
— Следующие, — крикнул Мин, как ему показалось, парням в канадской униформе. Хоть у них и оставалось в распоряжении ещё целых двадцать пять минут, Юнги уже просто не знал, куда себя деть и что ещё можно отработать. А ещё он не знал, куда себя деть от испепеляющего взгляда бывшего юниора, поэтому решил не сопротивляться и поддаться искушению бросить тренировку и пойти на поводу у младшего. Который раз.
Если бы существовало мужское парное катание, то они вдвоем непременно стали бы лучшим дуэтом этого века. Но, увы, правила данного вида спорта беспощадно разделяли их на два одиночных игрока. Никого не интересовал тот факт, что это разделение было подобно разрыву сердца на две части, схожее с отделением белого от чёрного, инь от янь.
— Я видел, как ты чуть не упал после того акселя, — младший прижал ведущего фигуриста к шкафчику в тёмной раздевалке. Никто не додумался включить здесь свет. По большому совпадению, он был им совершенно не нужен.
— Тебе показалось, всё в порядке.
— Ты меня не обманешь, я же знаю, что...
Чужие губы прервали его внезапные возмущения, словно приказывая заткнуться. Так происходило всегда, когда Юнги не нравилось, что Чонгук начинает загоняться с поводом и без повода. Глубокий поцелуй прерывал любые возмущения не только на устах, но и в мыслях младшего. Всё происходило искромётно, страстно, слегка ломано. Последнее, стоит отметить, было не от неумения целоваться, а от переизбытка чувств и чрезмерного количества выброшенных эндорфинов. Чон еле стоял на ногах, упираясь рукой о железную дверцу шкафчика. Его рука притянула мерзавца к себе, отвечая взаимностью на лёгкие поглаживания ниже талии. Теперь они оба теряли равновесие и были готовы свалиться на каменную плитку.
Если падать, то вместе, если подниматься, то только вдвоём.
Нет, добрая пара разбитых голов точно не была в их планах и дневном расписании, поэтому Чонгук потянулся корпусом вперёд, перехватывая всё туловище хрупкого Юнги и скидывая того на более удобную лавку. Чон сперва навис над телом Мина, а затем полностью навалился на него, увлекая в повторный, не менее пылкий поцелуй.
— Не думаю, что секс в общей раздевалке — лучшая идея, — сообщил ещё трезво рассуждающий Мин, чувствуя приближающиеся шаги за дверью, — у нас ещё будет время.
— Чёрт! — Чонгук неохотно встал, стягивая вместе с собой и Мина. Несмотря на неудобную ситуацию и место, Гук всё же крепко сжимал руки Юнги и не отпускал их до тех пор, пока в раздевалку не нахлынули иностранцы.
—
Поглядите, кто это у нас тут, — пришедшие сюда иностранцы, бросая скользкие взгляды на парочку, начали беседу на своём родном языке. —
Корейская звёздочка и её жалкое подобие, ну и ну...
—
Сколько ей ещё сиять то осталось, — второй ехидно усмехнулся. —
Гаснет, даже обидно как-то.
—
А что обидно, этот кусок дерьма забирает себе уже четвёртый год одно лишь только золото, пора уже заканчивать.
—
Как жаль, что он не сдох до начала этой Олимпиады, так ещё четыре года ждать своей победы.
—
Не смеши меня, место Мин Юнги займу я, — оба фигуриста весело рассмеялись, не подозревая о том, что младший из двух корейцев неплохо владел английским и всё прекрасно понимал.
—
Может вам пообсуждать его будущее где-то в другом месте? — не выдержал Гук, обращаясь к невоспитанным гостям их страны с максимально раздражённой интонацией. Те, в свою очередь, удивились такому хорошему знанию языка и слегка смутились, но при этом ни один из них не собирался отказываться от своих слов и просить прощения.
—
А здесь запрещено разговаривать?
— Да.
— Кем?
— Мною. Быстрее переодевайтесь и валите, пока я вам шею не сломал.
Такие резкие ответы в сочетании с рассерженным тоном, признаться, сбивали с толку и даже внушали страх. До иностранцев начинало доходить, что этого мелкого лучше не злить. У них были опасения, что он не побоится сделать то, что обещал в своей последней угрозе, не опасаясь дисквалификации и штрафов. И они были абсолютно правы. Чонгук — человек принципа и чести.
— О чём вы говорите? — перебил их "приятный" разговор Юнги, следя за накалившейся обстановкой и разгорячённым воздухом в раздевалке. Он понятия не имел, о чём толкует Гук с теми двумя, но ясно было одно: беседа явно неблагожелательная и не располагающая к дальнейшему знакомству.
— Ни о чём особенном, продолжай собираться.
Теперь все четверо сидели в полнейшей тишине ещё некоторое время: соперники попросту боялись сказать что-то лишнее тому, чьи глаза безумным огнём полыхали даже от одного кривого слова по отношению к Мин Юнги. Это молчание прервал сам объект обсуждения данного конфликта, который внезапно скрючился и схватился за сердце.
—
То-то и оно, — с усмешкой хмыкнул японец, наблюдая за нынешним лидером мужского фигурного катания, скорчившегося от боли внутри грудной клетки. —
Пожелай своему другу, или кто он там тебе, удачи.
Она ему явно пригодится, — это было последнее, что сказал один из двух недоброжелателей, перед своим уходом из комнаты переодевания.
Когда дверь окончательно захлопнулась, Чонгук почти как спринтер побежал к сумке Юнги, в поисках необходимого обезболивающего. Руки в панике расстёгивали все кармашки, чуть ли ни отрывая все змейки и швы. Они лихорадочно выбрасывали оттуда всю тренировочную одежду, бутылки, пластыри, всё, что валялось в этой хаотично собранной сумке.
— Где оно? Где же...
— В переднем, — прохрипел Юнги на одном дыхании, проговаривая каждую буковку через невыносимую боль. Кажется, из носа пошла красноватая жидкость, потому что на своих белоснежных коньках он не припоминал наличие узора в виде багровых вкраплений. — И салфетки достань. Там же.
— Твою мать, — паника, словно вулкан освободилась из глубоких недр уравновешенного состояния Чонгука, лавой растеклась по сосудам, нагревая кровь до температуры кипения. Ладони вспотели, кисти тряслись. Его отпустило лишь тогда, когда он передал старшему то самое лекарство и пластиковый стаканчик, наполненный водой.
— Всё в порядке, я просто устал, — соврал уже в который раз Мин, зная, что Чон с давних пор не верит его словам о хорошем самочувствии.
— Тебе нельзя выступать, ты же понимаешь?
— Да.
— Но ты всё равно будешь?
— Да.
Никто не смог бы переубедить старшего не становиться на лёд и отказаться от завтрашнего старта. Это его первый и, возможно, последний шанс в жизни показать себя и заявить о своём рвении к победе, о своём таланте, показать через движения любовь к миру, которую он не мог также хорошо передать словами и устной речью. Чонгук всем сердцем надеялся, что эта возможность не последняя, что Юнги ещё успеет доказать всем, что именно он достоин всех наград, что именно он загребёт в свою сумку все трофеи, переполнит её ими настолько, что тяжело будет их унести.
Уже почти целый год Мин Юнги живёт с мыслью, что каждый день — крайний. Он будто стоит на обрыве и ждёт, когда утренний ветер скинет его в ту пропасть под ногами. Не старается убежать или хоть немного отойти, наоборот, он ещё сильнее наклоняется вперёд, разглядывает то неизвестное
ничто, съедающее каждого упавшего в него. Он уже как целый год готов упасть туда, провалиться и отпустить этот страх перед концом,
но ветра попросту нет. Лишь лёгкие порывы и дуновения, проявляющиеся в головных болях, потерях сознания и других побочных эффектах. Юнги ждал бури. Той, которая с корнем оторвёт его от земли и унесет ураганом, смерчем безвозвратного и неизбежного. Юнги ждал своей смерти целый год, но теперь каждую ночь молился о том, чтобы она подождала ещё чуть-чуть, дала ему ещё немного времени осуществить намеченное.
Он умолял её о возможности ещё хоть немного побыть с тем, кто сейчас в слезах сжимал его умирающее тело.
***
Пресс-конференция ISU*
10.03.2017.
— Вы подтверждаете, что главному претенденту на золото будущих олимпийских игр диагностировали такое серьёзное заболевание?
— Да, подтверждаю.
— Означает ли это, что Мин Юнги не будет принимать участия в главном событии следующего года?
— Данный вопрос ещё рассматривается в нашем тренерском штабе вместе с самим спортсменом. Сказать можно лишь одно: этот человек — настоящий боец, он продолжает тренировки с ещё большим усердием. Самочувствие у него пока отличное и, несмотря на такие серьёзные проблемы с сердцем, Юнги отказывается от предписанного лечения.
— Вы же должны принимать во внимание тот факт, что в любой может произойти непредвиденное.
— Повторюсь, этот парень ещё покажет, на что способен. Мы будем осведомлять прессу о состоянии Мин Юнги и сообщать ей о будущих планах фигуриста на следующий зимний сезон и грядущую Олимпиаду.
***
— Пойдём, сделаем пару кругов, — старший взял за руку Гука и потянул его по направлению к главному выходу на ледовую арену. — Пока мы так сидели, все уже закончили свои тренировки. Пошли.
— Ты с ума сошёл, тебе необходимо отдохнуть!
— Мне не нужен отдых. Мне нужен ты и желательно улыбающийся. Show me your smile and go!*
Юнги выдавил из себя кривую, немного неуверенную улыбку, но всё же смог уговорить младшего покататься с ним на пустующей площадке.
— Смотри мы тут одни, свет горит только для нас, — констатировал Юнги, выкатываясь на лёд и крепко обхватывая ладони младшего. Мин ехал спиной, медленно, не разгоняясь и не вытворяя каких-либо пируэтов и сложных шагов. Так, будто он был инструктором, учащим кататься неопытного мальчишку, вставшего на коньки впервые.
— Может разгонимся? — предложил Чонгук, который катался таким образом, наверное, лет пятнадцать назад.
— Нет, я хочу видеть твоё лицо, — протянул Мин, вглядываясь в черты парня напротив. — Быстрое скольжение напоминает мне гонку, а такая слабая скорость создаёт иллюзию безграничного запаса времени. Будто мы никуда и не спешим.
Примерно на сотом круге кто-то из персонала выключил на арене всё освещение, оставив гореть какие-то одинокие лампочки примерно в пятидесяти метрах от ледовой площадки. Проехав ещё один круг, но уже почти вслепую, Юнги остановился в центре и, не отпуская Гука, произнёс:
— Если бы не ты, я бы никогда не дошёл до того места, где нахожусь сейчас.
— Ю...
— Если бы не ты, я бы вообще не смог ходить, а может, даже дышать, — Юнги сделал паузу, собираясь с мыслями, —
если бы не ты, я бы давно бросил бороться и скорее всего уже бы сдался. Благодаря тебе я жив. Только благодаря тебе. Ты — моя мотивация.
Можно вечно говорить о силе любви, её существовании и полноценной взаимности с обоих сторон. Некоторые утверждали, что её вообще не существует, что она лишь миф и сказка, что один будет испытывать больше чувств, чем другой, что игры с таким откровенным чувством не доводят до счастливого финала. Другие верили, ждали появления любви или пытались найти к ней дорогу. Тот, кто находил, уже никогда не мог смотреть на мир другими глазами. Кто находил — тот обретал счастье и, прежде всего, не любовь, а самого себя. Те люди уже никогда не вступали в споры с теми, кто с пеной у рта утверждал о невозможности найти такое драгоценное сокровище. Ведь они уже его нашли, а тем скептикам ещё предстояли долгие и долгие поиски.
—Если я — твоя мотивация, то ты — самое дорогое, что у меня есть. Моё единственное и заветное сокровище.
Фонари подсвечивали снег, идущий за панорамными окнами ледового стадиона. Темнота, окутывающая зал, касалась каждой клеточки двух замерших на одном месте тел. Несмотря на холод, который сохранялся во всём помещении ради поддержания твёрдости льда, этим двоим было тепло, даже слишком жарко и душно. Зима, господствующая снаружи, завистливо любовалась на то лето, которое создавалось внутри, передаваясь нежным дыханием и оставляя на мягких губах бесценное и взаимное
"люблю".
