***
— Юзуру Ханью, ответьте на пару вопросов! Скажите, правда ли, что Вы долгое время работали над четверным акселем и готовы исполнить его в сегодняшней произвольной программе? — Пришлось приложить немало усилий, но только так я смогу повторить свой олимпийский успех и не уступить такому достойному сопернику, как Мин Юнги. — Представить невозможно! Чисто исполненный четверной аксель — и Ваше имя навсегда останется в истории фигурного катания.***
Чонгук нервозно переключал новостные каналы, параллельно с этим наблюдая за мечущимся по номеру Мином, собирающим вещи и лазающим под кроватью в поисках внезапно исчезнувших коньков. Каждый новостной блок, видимо, считал своим долгом показать интервью с Ханью и оповестить пару о том, что кое-кто настроен не просто выигрывать, но и «вершить не совершаемое». — Это простая провокация, Юнги, не ведись на неё, — Чон осознавал, насколько сильно слова Юзуру могут задеть Мина и заставить его перенервничать. Возможно, Ханью блефует, однако волнение Юнги точно настоящее. Прямо сейчас он, суетясь и матерясь, проклинает всё, что попадается ему на глаза. — Да где же эти чёртовы коньки? — Ю, они остались в прихожей, ты их не заносил в спальню, — Чонгук взял за руку трясущегося Мина, отвёл в коридор и пальцем указал на спортивный чехол с «потерявшимися» коньками. — Видишь? Всё в порядке. Успокойся и не переживай. — Фух, спасибо, — Юнги облегчённо выдохнул и благодарственно приобнял Чонгука. Ещё бы немного, и Мин собственноручно нашёл бы телефон ассоциации и отказался бы от важнейшего старта в его карьере. Такое волнение накрыло его впервые за много лет соревнований. Казалось бы, за плечами Юнги огромный опыт и десятки откатанных чемпионатов, тысячи часов тренировок и сотни подаренных фанатами плюшевых кумамонов. «Страх сцены», а в его случае «страх льда», покинул Мина ещё в детстве. Он любил полностью отдаваться на прокате, забывая о том, что, вроде как, ещё и результаты надо показывать и что тут, вроде как, сидит ещё целая судейская бригада. Волнение, как он думал, ушло с годами, но, как оказалось, это неприятное чувство подсиживало его из утаённого и скрытого уголка сознания. Оно не ушло и не испарилось, а просто спряталось среди появившейся и заполонившей всю сущность уверенности. — Я не хочу, чтобы из-за каких-то брошенных вызовов ты шёл ва-банк и лишался того, к чему так долго стремился. Не будь идиотом. Несмотря на все уговоры Гука, Юнги очень хотелось позволить себе хоть ненадолго им прикинуться.***
— Мин Юнги, ты прыгаешь тройной прыжок, а не тройной с хвостиком! За твои перекрученные градусы баллы также не перекрутят и не докрутят. Черин свирепствовала и гоняла уже разогретого спортсмена так, будто он не чемпион мира, а овца в загоне. Ей не нравилось, что Юнги делает не то, что нужно и идёт на какие-то выдуманные в голове риски. — Мы вчера уже говорили по поводу твоих замашек на четверной. Что, посмотрел пару разговорчиков Ханью с репортерами и сразу второе дыхание появилось? — Тренер подозвала спортсмена после распрыжки, которую Юнги выполнил более чем хорошо. Черин смущало то, что тот ни разу на тренировках не выкладывался так, как выкладывался сейчас. — Это обычный разогрев, а не выступление. Зачем ты так себя выматываешь? — Насколько бы мне тяжело не было, если Ханью сделает четверной аксель, то я просто не смогу вытащить эту олимпиаду, — Мин говорил с отдышкой, тяжело вдыхая холодный воздух и делая паузы между словами. — Ты не сможешь вытащить эту олимпиаду, если загонишь себя в гроб раньше своего же выхода, — Черин кинула Юнги бутылку воды и заставила присесть возле неё на небольшой перерыв. — Лучше посмотри, как спокойно и с улыбкой катается Чонгук. Тебе стоит поучиться этому у младшего. «А младшему стоит не бояться выходить на более сложные прыжки», — в голове Мина рождались сотни пререканий и возмущений в адрес новоиспечённого тренера. Озвучивать он их, конечно же, не стал, поэтому покорно сел рядом и стал наблюдать за Чоном. — Выше отталкивайся, слишком сильно нагибаешься перед тулупом. Выше, выше! Черин кричала однотипными и банальными фразами, которые слышал каждый фигурист уже не менее десятка тысяч раз, начиная с детства. Сильнее, быстрее, резче. Ничего нового и особо ободряющего. Гук как совершал ошибки на прыжках, так и совершает. — Тренер Ли, — Юнги понимал, что ситуацию пора брать в свои руки, иначе Чон провалится и с треском вылетит за пределы лидирующей пятёрки. — Вы оказались правы, и я, пожалуй, действительно переусердствовал. Можно раньше закончить опробование и с Чонгуком посмотреть с трибун на первые выступления? Обычно, тренера не разрешают в день соревнований глазеть на других спортсменов, ибо успехи или же неудачи чужого могут неосознанно передаться на твой же эмоциональный фон. Черин не была исключением, и эта идея показалась ей достаточно сомнительной, но глядя на вспотевшего и вымотанного Юнги, она разрешила потратить время перед произвольной программой так, как этого хотел Мин. До выхода финальной шестёрки лучших, в которую попадали оба корейских фигуриста, оставалось ещё много времени, поэтому пара по инициативе Юнги направилась на галёрку, где чаще всего наблюдали за ходом выступлений другие участники. Кто-то из них дрожал как осиновый лист, нервничая и спуская с себя семь потов, другие же в голос гоготали и злорадствовали долгожданным падениям соперников. А кто-то, как Юнги, пришёл спасать чью-то жопу от подобной судьбы. — Посмотри на его прокат, — Мин пододвинулся ближе к Чону, чтобы говорить шёпотом и не отвлекать громкими разговорами зрителей. — Тебя ничего не смущает? На льду выступал только что вышедший из юниорской лиги фигурист из Германии. Весьма крупного телосложения парень очерчивал круги на льду, не показывая сложных прыжков и интересных танцевальных дорожек. Как бы не хотел Чонгук похвалить его за что-то и уцепиться за какую-то особенность — он просто не мог. Однако и дать конструктивную критику он также не был в силах — катался немец чисто. Техника средняя, визуал слегка ниже этой планки. Неплохо, но не более. — Ну, прокат как прокат. Он просто переходит от элемента к элементу, не сильно вроде бы и косячит, — Чон не знал, какого ответа ждёт от него Мин, поэтому выдал то, что первым пришло в голову. — Именно это я и хотел услышать, — Юнги наклонился к уху Гука ещё ближе, переходя на еле слышимые частоты. — Это сухой, поставленный тренерами выход, без капли собственной самоотдачи и предприимчивости. Скука. — Ты говоришь за артистизм и саму постановку номера? — Конечно же нет, — Юнги удивился, что такому умному мальчику пришла в голову столь стереотипная мысль. — Ну, это играет не меньшую роль, безусловно, но инициативу можно прикладывать не только в перерывах между элементами, улыбаясь и красиво размахивая кистями рук. Да, этому парню не хватает даже этого, но если ты думаешь, что имеешь свободу только в артистичном ключе, то смею тебя огорчить — ты не прав. Юнги считал, что самовыражение в фигурном катании вещь относительная и для некоторых даже мифическая. Нельзя отрицать, что он и Гук не получали кайф с вчерашней короткой программы, что они не старались и не делали движения мощнее и пафоснее, однако и понятие «свобода» относилось к их выступлениям постольку поскольку. Спорт — это прежде всего техника, а только потом эмоции, отыгрыш лицом и музыкальность. — Тогда я не понимаю о чём ты говоришь. — Я тебе говорю за элементы, Чонгук. За те самые прыжки и вращения, на который этот фигурист положил огромный болт. Впрочем, как и ты. — Каким боком твои обожаемые инициатива и свобода связаны с отработанными годами элементами? О чём ты вообще говоришь? — Чон запутался ещё сильнее, в то время как Мин самодовольно лыбился, фоном досматривая прокат обсуждаемого фигуриста. — Давай начистоту, — Юнги скрестил пальцы, наконец-то отвлёкшись от посредственного выступления и бросив острый взгляд на своего собеседника. — Этим крысам за судейскими столами абсолютно поебать на то, какие истории ты будешь на льду рассказывать. Им также поебать на твоё выражение лица, мимику, эмоции — да на всё, что связано с этим твоим «я». Мы это делаем прежде всего для себя, а не для них, — Юнги остановился, понимая, что немного лукавит и решил поправиться, — для себя и для каких-то людей, если они есть. Ты хотел поразить меня вчера — ты поразил. Зрителей порадовал? Порадовал. В этом твоя миссия в качестве творца и артиста должна закончиться. Чонгук слушал внимательно, не упуская ни единого слова. — Путь спортсмена — это не путь художника, пойми. Выброси свой юношеский максимализм на вонючую свалку или оставь за пределами льда. — Юнги хотел добавить, что ему этот максимализм очень даже нравится в Чоне и что выкидывать его уж точно не нужно, но не тогда, когда он выполняет программу и должен быть сосредоточен на выполнении элементов. — Свобода в нашем с тобой случае — это физическая свобода. Когда ты можешь делать то, что хочешь, когда ты не ограничен собственной же слабостью и неумением. Разве ты не доволен собой, когда удачно приземляешься с тройного акселя, нет? — Чонгук подавленно кивнул, уже понимая, о чём говорит Юнги и в чём заключается главная ошибка Чона. — На артистизме далеко не уедешь, Гук. С таким успехом ты можешь идти танцевать в какую-нибудь студию или изливать свою душу на листе бумаги. — Мин заметил, как тускнеет лицо напротив и понял, что слегка перегнул палку. — Нет, ты не пойми меня не правильно. То, что ты это делаешь — это не плохо и мне нравится, что ты катаешься осознанно, и я всегда был и буду в восторге от твоих выступлений. Но всё это уместно тогда, когда не идёт во вред технике. Когда не идёт во вред твоему профессиональному росту. Да, возможно, а скорее даже абсолютно точно, Чонгук уделял артистической стороне вопроса намного больше времени и сил. Он просил тренеров находить лучших хореографов, искал самую подходящую для него музыку намного дольше, чем делали это остальные фигуристы. Он мечтал творить и делать из спортивного проката маленькое шоу, но, как оказалось, это может приносить не только пользу. Даже с максимальными баллам за артистизм, Чонгук всё ещё занимал четвёртую строчку после короткой программы. Показатель очень даже не плохой, но не тот, к которому привык Гук после серий не прерывающихся побед в юниорской лиге. — Ты можешь мне сказать, что свобода для всех разная и что для тебя та самая свобода заключается в твоей восхваляемой хореографии, которую я, чёрт побери, сам возношу не меньше твоего, — Юнги вспомнил вчерашнюю корриду и невольно покраснел. — Но не смотря на всё это прекрасное безобразие, мы отдали свои жизни спорту, и настоящую свободу мы сможем получить лишь тогда, когда ощутим физическое превосходство над другими. Когда ты будешь стоять на вершине пьедестала и когда я смогу сделать этот бесячий четверной аксель. — Не думаю, что сейчас нам это под силам, Юнги, — Чонгук понимал, что список критериев, возвышаемых по мнению Мина человека на уровень дзена, скорее похож на милую мечту, нежели на будущую реальность. — Я не достаточно техничен и до твоего уровня мне ещё тянуться и тянуться. — Ну так а в чём проблема? Тянись, вырывай зубами. В конце то концов, у тебя и у меня две ноги, чем же я лучше тебя, а? У тебя даже преимущество есть надо мной, не забывай, — Мин Юнги без чёрных подколок на тему своего недуга — уже не Мин Юнги. — Какого это будет, проиграть больному деду? — Не смей так шутить, — Чон ткнул Мина в плечо, а после крепко обнял, понимая, что тот хочет для него только самого лучшего и переживает не меньше. — Я ещё не сдался, между прочим. Если не тебе наваляю, то этому американцу на третьем месте уж точно. — А как же Ханью? — Юнги игриво повёл бровями, разжигая огонь азарта в глазах Гука. — Может быть золото и серебро всё же уйдут корейской сборной, как ты думаешь? Чонгук рассмеялся, представляя, как уделывает своими неумелыми прыжками такую машину, как Юзуру. — Боюсь, меня его фанаты просто закидают сотнями плюшевых медведей, если я отберу у трудолюбивого мальчика его олимпийскую медаль, — Гук задумался и рассмеялся ещё громче. — Твои фаны, в принципе, сделают то же самое. Атмосфера с напряжённой медленно перерастала в дружелюбную. Юнги обсуждал выступления с уже большей сговорчивостью, не вливая в Чона ещё больше информации о том, что делать ему лучше, а что нет. Они пристально следили за каждым прокатом и почти забыли о том, что им самим пора начинать готовиться. leechaerin: вы совсем страх потеряли? я разрешила немного передохнуть, а не сидеть и полтора часа пялиться на чужие выступления, марш на лёд! Юнги посмотрел на время, на полученное сообщение и ещё раз на время. — Кажется, мы немного засиделись.***
— Это не шутка? — Черин стояла возле Чонгука наблюдая, как тот обыскивает каждый квадратный метр возле сумки, в которой должен был находиться его костюм. — То есть, ты хочешь сказать, что не можешь найти свою рубашку? Почти перед самым выходом финальной шестёрки? — Кажется, я мог оставить её в номере… Чон метался из одного угла раздевалки в другой в одних лишь брюках, нервно хватаясь руками за волосы и покусывая губы. Юнги мог бы смотреть на такого Чонгука в любое другое время, но не перед самым выходом. В данную минуту рука лидера корейской сборной поцеловалась с его же лицом — настолько Мин был в шоке от несобранности и безответственности Чона. — Тренер, Вы можете попросить судей поменять нас местами? Кто-нибудь из наших волонтёров съездит в номер и возьмёт костюм, пока Чонгук будет готовиться, — к идеям Мина прислушивались почти всегда, потому что они имели какой-то смысл и очень часто выручали товарищей по команде. — Времени должно хватить, если Гук выступит последним. Черин безутешно вздохнула, взяла непутёвого Гука за руку и пошла с ним в сторону судейской коллегии. Юнги, созваниваясь со стаффом и прося их съездить за злосчастной рубашкой в олимпийскую деревню, наблюдал, как какой-то мужчина в возрасте за главным столом строит недовольную физиономию и с ещё большей агрессией разговаривает уже с техническими работниками по рации. Спустя около десяти минут выяснения отношений и пререканий со стороны главного судьи, последний всё же пошёл на уступки и позволил Чону откатать последним. Злее этих иностранцев в костюмах была разве что Черин, которой еле-еле удавалось поддерживать в диалоге с Чонгуком соответствующую тренеру политкорректность. Если бы не её статус и должность, то этот мелкий паршивец получил бы в свою сторону огромную дозу отборных ругательств. Уладив все формальности с быстро появившимся волонтёром и дав тому ключи от номера, Юнги вернулся к прыжкам и разминочному прогону программы, не дожидаясь возвращения тренера. Он хотел попробовать отработать тот самый аксель, который получился у него лишь раз. Конечно, сейчас было не самое подходящее время для выучивания новых и ранее невыполнимых никем прыжков, но что поделать — Юнги ставит на кон всё, что только можно поставить. — Чёрт! — пятая попытка увенчалась всё тем же — падением на и так тощую и костлявую задницу. Однако Мин не сдавался. Он сделал ещё пять прыжков, потом ещё десять. Безуспешный провал ожидал его после каждого толчка или недокрута. — Хэй, Мин Юнги,— низенького роста парнишка с очевидным акцентом подъехал к вновь свалившемуся с прыжка корейцу и подал ему руку. — Крутишься быстро, но тебе не хватает высоты. Замахнись сильнее. Юнги очень хреново говорил по-английски, но экстренная ситуация заставила напрячь свои лингвистические извилины. Также он осознавал, что руку ему подал его главный соперник, японец Юзуру Ханью. — Спасибо, — Мин хотел бы сказать, что ему неприятно получать какие-то советы от лучшего фигуриста мира и что всё это выглядит как какая-та подачка бездомному, но языковой барьер позволил выдавить ему лишь жалкое «thank you». — В любом случае, победа будет за мной. Не думаю, что ты сможешь отработать этот прыжок за какие-то полчаса, ведь я тренировался над ним не один год. Не рискуй, а то опозоришься,— Ханью похлопал подавленного Юнги по плечу и через мгновение на его глазах исполнил тот заветный четверной аксель. — Красивое приземление, не правда ли? Кажется, бояться опозориться уже не страшно, ведь Мина опозорили только что. Больше всего Юнги ненавидел, когда кто-то специально перед его носом крутил достижениями, до которых ему идти как до Китая раком. Он знал, что будь у него запас времени и немного лишних сил, то он рано или поздно дополз бы до своей цели: с разодранными коленями, сбившимся дыханием, но доковылял бы. Сейчас же ему нужно было невероятное чудо или ракета, которая доставила бы его до этого самого Китая за считанные минуты. Но где её достать, когда тебя тормозит зависть и болезнь, из-за которых ты не можешь выложиться на все сто? Что делать, если они крепко обвивали ноги, утяжеляя вес и сковывая движения? Юнги оставалось только надеяться на успех или же бросить эту затею с прыжком и сдаться. Опустить руки и откататься чисто, забрав максимум серебряную медаль. Но Юнги никогда прежде не сдавался. — Ю, с тобой всё в порядке? — внезапно появившийся в запасной рубашке Чонгук застал Мина за очередным падением. — Ты лажаешь уже третий раз подряд, и это только то, что я видел. Неужели ты всё ещё пытаешься сделать… — Отстань. Чон уже давно успел привыкнуть к неоправданной грубости Юнги и его резким сменам настроения, однако ничего хорошего это никогда не предвещало. Если Мин хамил, значит его состояние было на грани эмоционального срыва, а эмоциональный срыв — последнее, чего хотел бы любой спортсмен накануне решающего старта. — Финальная шестёрка, на выход! Чонгук потянулся к руке Юнги, но тот её отдёрнул и ускорился, вылетая на основную ледовую площадку к армии свистящих болельщиков. Конечно же, перед зрителями Мин не пытался сделать четверной аксель и следовал каждому указанию Черин, в идеале выполняя заученные и доведённые до автоматизма элементы. Ханью делал тоже самое, однако если Юнги просто боялся упасть на глазах у тысячи людей, то Юзуру попросту не хотел раскрывать свой козырь раньше положенного. И это злило ещё сильнее. — Не совершай глупостей, прошу, — чистое исполнение прыжков всё же не могло перекрыть исходящую от Юнги хмурость, и Ли это заметила. — Ты тренировался многие годы ради этого дня и золотой медали, которая, я надеюсь, будет принадлежать тебе, если ты сделаешь всё также, как делаешь сейчас. Давай ещё один раз каскад и риттбергер. Признаться, Черин тяжело было нести на себе ответственность сразу за двух выдающихся фигуристов. Чонгук был талантлив не по годам, а Юнги слишком целеустремлён. Честно сказать, Ли никогда не считала, что обладает хоть каким-то из этих качеств, и она даже завидовала, что в молодости упустила все свои шансы стать такой же, как они. Как бы то ни было, она всем сердцем переживала за нынешних звёзд корейского фигурного катания: за наивного ребёнка Чонгука, за уже такого взрослого Юнги. Тренерская ноша давила сильнее любой другой и обязывала быть строгой даже тогда, когда хотелось просто по-дружески обнять и поддержать парней. Сейчас она — опора и отрезвитель, тот человек, который не даёт упасть духом и сотворить неопределённое количество ошибок. — Шестой номер, на старт.***
Юнги сидел в комнате ожидания с закрытыми глазами и прокручивал в голове программу от начала и до конца. Он видел, как идеально приземляется с первого прыжка, как плавно скользит по холодной поверхности и очерчивает острым лезвием узоры на льду. Вот он превосходно приземляется со сложного каскада, а вот здесь он делает замах на четверной аксель. Отталкивается. Падает. Мин открывает глаза, будто очнувшись от ночного кошмара. Впервые Мин не знал, что ему делать. Он чувствовал себя королём любых ситуаций: он выбирался из дерьма на морально волевых, на старании, на безбашенном усердии. Юнги вкалывал как чёрт, занимался криминалом, был хорошим другом, любил. В каждом деле он добивался того, чего хотел, не испытывая каких-то трудностей и душевных терзаний, но подобное творилось с ним впервые.И впервые за год он почувствовал острую и режущую боль слева.
— Пятый номер, на старт.«Я следующий».
— Ю, — Чонгук не говорил с Мином до этого момента, потому что понимал, что тому требуется время, чтобы побыть с самим собой и уединиться. Однако просто молчать он тоже не мог, когда видел, как с его самым близким человеком творится чёрт не разберёт что. — Я хочу, чтобы ты знал кое-что. — Ну и что же я должен знать? — Я хотел сказать, что я действительно рад, что ты идёшь к своей мечте несмотря ни на что, и я действительно многое для себя осознал после разговора с тобой на тех трибунах. Однако с кое-чем я не согласен, — Чонгук взял Юнги за руку и крепко обнял. — Пусть для тебя свобода и является исполнением этого проклятого акселя, но я уже давно обрёл свою свободу. Как-бы я не любил фигурное катание, тебя я люблю гораздо больше. Я стал свободным ещё очень давно, Ю, и ты — великий человек, если уже смог в своей жизни кому-то эту свободу дать. Спасибо. Не успел Юнги ответить Чонгуку и сказать, насколько он ему важен, как с ледовой арены разнеслось пробирающее до мурашек «четвёртый номер».***
music: BTS (방탄소년단) + Passacaglia in D Minor (Piano Version)
NoesisMia
Пассакалия — торжество во имя прощания. Трагедия, которую Юнги выбрал в качестве темы для своей произвольной ещё очень давно. Будучи маленьким, он услышал, как один талантливейший человек исполняет пассакалию на органе и был покорён этим удивительным исполнением. Ещё с тех пор он стал настоящим ценителем классической музыки: он изучил произведения многих классиков, прослушал много различных вариаций пассакалии, в том числе и пассакалию Баха, посетил множество симфонических концертов, продолжая слушать игру на органе и фортепьяно. Почему классика? В большинстве своём только через неё возможно было раскрыть чувства, которые таились глубоко-глубоко внутри, чувства, спрятанные под вечной мерзлотой. Ни один современный музыкант не способен был достать из Юнги то, что прячется за прочнейшей скорлупой силы и железной воли. Если во время короткой программы он оголял свою душу, то сейчас он вынимал из этой души только самое нежное и хрупкое. И как бы Мин не отрицал, что эмоции — это не главное в фигурном катании, он неосознанно поднимал планку артистизма на неощутимый простому человеку уровень. Он сливался с музыкой, являлся её продолжением и началом одновременно. Юнги, сам того не подозревая, вытаскивал наружу другого себя — ранимого и уязвимого. Мин прыгал высоко, приземлялся безукоризненно точно. Казалось, что каждый элемент даётся ему с небывалой лёгкостью. На самом же деле, всё это неописуемое красоты зрелище было результатом титанической работы над самим собой, следствием приложенных через боль усилий. И сейчас ему было просто. Действительно, он ощущал, как музыка несёт его тело вместе с ним, как подносит в воздух и заставляет крутиться. А действительно ли музыка тому причиной? Разве не любовь и сказанные перед выходом слова Чонгука заставили Юнги родиться заново? Он почувствовал себя долгожданно свободным. Мин уже не хотел прыгать этот злополучный аксель, он осознал это только сейчас. Малейшая ошибка лишит его чувства невесомости, приземлит на землю и больше никогда не поднимет. И дело вовсе не в сложности исполняемых прыжков, дело в их восприятии и в ощущении. Четверной аксель не подарил бы Мину независимость от земного притяжения, потому что исполнив его случайно — стабильности не добьёшься, а стабильность дарит свободу. Уверенность дарит свободу. Любовь дарит самую сладкую свободу. Чонгук был воистину счастливым, потому что всё время осознавал это. Чон не гнался за славой, признанием, призрачным чувством воображаемой свободы, не пытался раздвигать какие-то рамки и идти наперекор системе. Он жил проще, жил не ради каких-то успехов и наград, а ради себя, ради Юнги. Как жаль, что последний понял это только сейчас, только во время своей последней в жизни произвольной.Ведь, как никак, Мин Юнги выбрал пассакалию, а не венгерский танец Брамса. Его ироничное решение изначально пало на траурное торжество и драматичное прощание. Таков был Юнги. Хотел он этого или нет, но вся его жизнь была своего рода трагедией.
Закончив самый безупречный и искренний прокат в своей жизни, Юнги, под овации и шум толпы безжизненно рухнул на закидываемый чёрными медведями лёд.