***
Спустя неделю после судьбоносного признания в руинах Квинси, они добираются до Сэнкчуари. Минитмены, здесь поселившиеся, как и Кодсворт, Пайпер, Ник и даже Кюри ждут от Мойры, что дом себе (пусть даже и простаивающий большую часть времени) она обустроит именно там — в конце концов не зря же Выжившая с таким усердием возрождает из руин свой городок, собирая по частям из всякого хлама. Но среди восстановленных домов с новенькими стенами и гудящими генераторами на одинаковых крыльцах, сияющих электричеством и перекликающихся голосами радио, один стоит грубым призраком разрушений, словно памятник, неустанное жестокое напоминание. Её дом. — Госпожа Мойра, почему бы Вам не восстановить дом? С этим не должно возникнуть проблем, и Вам с юным Шоном потребуется дом, где можно будет жить в безопасности, — как-то спрашивает Кодсворт, пока Мойра вместе с остальными обитателями Сэнкчуари наслаждается заслуженным отдыхом во дворе дома в кругу, где они соорудили подобие довоенного парка. Мойра, замерев, и рада бы отмахнуться, отшутиться, прикрывшись ехидством, как угодно, но чувствует обращенное на неё общее внимание. Они все ждут её ответа. — Это… невозможно, Кодсворт. По многим причинам, — она сглатывает горький ком, вставший поперек горла. — Нельзя начинать новую жизнь на руинах старой. Кодсворт сбивчиво жужжит извинения своим механическим голосом, остальные только понятливо кивают с одинаковыми сочувствующими лицами и спешат перевести тему на обсуждение свежих новостей. Мойра ждёт, пока эта набатом бьющая по голове напряженность не схлынет под натиском шуточного спора караванщиков Деффа и Сьюзи о влиянии различных песен на раздражительность рейдеров, и уходит скрытно, как умеет, будто жалкий вор, а не желанный гость. И в том-то и дело. Она всего лишь гость в месте, что раньше считала домом. Здесь все другое — изломанное, застарелое, покрытое язвами и шрамами ядерной войны, вытащенная наружу зияющая гнилью утроба некогда лощеного городка — воплощения Американской мечты. Мойра боится признаться и себе, но где-то в глубине души она сравнивает себя и Сэнкчуари. Слишком похоже. Мойра садится на тротуар у бывшего дома мисс Розы — милейшая была женщина — с мастерской на крыльце, что ныне звался среди поселенцев нью-Сэнкчуари (ладно, так зовет его только Мойра) «домом Гарви». Ей не удалось, сколько не старалась, вернуть ему ни прежнюю задорную яркость небесно-голубого цвета, ни обжитый уют, ни теплоту от ласковой женской руки. Ничего прежнего. Но все это лучше, чем руины её собственного дома напротив. Блекло-желтые пробитые стены, пустоты вместо окон, запертая оранжевая дверь. Она лично её закрыла. На старый ключ, запрятанный в водостоке и к нему же за двести с лишним лет приржавевший, а затем выкинутый на дно реки. Это дверь в её прошлое — красивая метафора -, и ей вовсе не нужны старые отмычки, чтобы увидеть разруху за ними. Слишком больно вспоминать, слишком свежая рана, чтобы так рьяно втирать в неё соль. — Эй, Мор, — персональная вариация её имени от Маккриди. Он, как и полагается порядочному снайперу, ходит бесшумно, из-за чего она заметно вздрагивает, и рука рефлекторно дёргается к револьверу на поясе. Роберт любезно оставляет её маленькую слабость без комментария. — Как ты? Она неопределённо машет головой и приглашает сесть рядом, зная, что сам он не скоро решится. Маккриди опускается на землю, подогнув плащ, откладывает в сторону винтовку и мнётся всего секунду, прежде чем осторожно обнять её за плечи, привлекая ближе и позволяя доверчиво уткнуться носом в шею. — Тот солдатик, что ты отдал мне, — Мойра тихо шелестит, комкая в ладонях рваный край бежевого тренча, не чувствуя, как напрягается его тело, — причинял тебе боль? — Нет, — он отвечает, обдумывая ответ, не скоро, подбирает слова и шепчет их куда-то в её рыжую макушку, словно боясь, что они достанутся не тем. — Не так, как собственная память. Он напоминал мне о её любви. О счастье, что мы делили, о её тепле. Я смотрел на него, когда мне было совсем плохо, когда совесть грызла слишком сильно. — И становилось легче? — голос — вздыбленный ломкий лёд, хлесткий шорох крыльев ворона. — Нет, — жесткая усмешка ломает ровную линию губ. — Поэтому хорошо, что он сейчас у тебя. Это правильно. — В таком случае жаль, что я не могу отдать тебе этот чертов дом, — Мойра горько хмыкает и отражает его усмешку, притирается еще ближе, сжимая лежащую на его поясе руку. — Может, мне стало бы легче. Он молчит, позволяя ей углубиться в собственную рефлексию. — Если хочешь, разнесем твой дом из «Толстяков». Парочка-другая мини зарядов, и проблем как не бывало, — она удивленно отстраняется, вскинув брови и глядя с усмешкой. — Я тебя в Подземку с собой больше не возьму, — в её груди рождается смех — нормальный, задорный, светлый, без призраков терзавшей грусти, — Дьякон на тебя плохо влияет. Он только весело фырчит и тут же тянет вверх, поднимая с земли. — Джефф и Сьюзи* уже закончили спор? — Мойра думает вернуться к поселенцам, чтобы продолжить прекрасный вечер, но Маккриди уже с их вещами и оружием, да и идут они явно к мосту. — Довольно быстро, — Роберт пожимает плечами, — слишком очевидно. Сьюзи пыталась возражать, но «Sixty Minute Man» быстро заняла первое место по вызыванию раздражения среди рейдеров. — Не могу сказать, что я с ними не согласна…***
Заправка «Рэд Рокет», на которой Мойра обустраивает новый скромный дом, неслабо удивляет Маккриди и подает повод для множества ехидных шуток. — Мойра, да замок твоих любимых Минитменов так не защищен! — он смеется, рассматривая систему обороны маленькой заправочной станции — двенадцать! турелей по периметру, несколько мин-лягушек на подходах и «Дуги Тесла» на входах. — Зато мне потом не придется жариться в силовой броне, вытравливая из дома матку болотников, — ворчливо откликается Мойра из глубины небольшого обшарпанного здания. — Заходи уже, спать пора. Внутри Маккриди, зная её любовь к собирательству всякого хлама, ожидает чего-то вроде беспорядочного склада модификаций оружия и брони вперемешку со старыми вентиляторами и штабелями изоленты. Поэтому эффект от увиденного сильнее вдвое. Мастерская выглядит опрятно, даже строго, как ей и положено — по центру силовая броня на стойке, множество ящиков с инструментами и хламом, мастерская и верстак, плакаты из её времени на стенах и стойка с журналами. За стойкой, где когда-то располагалась касса и витрины с мелкими товарами, мерно гудит маленький генератор, наверняка в очередной раз собранный на коленке из подручных материалов, в углу дальше под огромной картиной природы винно-алые диван, кресло и пуф с будто бы даже новой обивкой (где только взяла?). Больше всего его шокирует пустая стена, с которой светят неоновые разноцветные буквы, складывающиеся в имена. Золотым — Ник (её любимый синт-детектив из Даймонд-Сити), синим — Дьякон (болтливый шутник, даром что агент секретной организации), розовым — Хэнкок (интересно, он сам-то видел этот издевательский цвет?), ярко-голубым — Кейт (чокнутая наркоманка, подозрительно хорошо сошедшаяся с Мойрой) и багряно-алым, ровно по центру две буквы — R.J. Он думает, какой смысл это имеет. Имен на стене немного (явно меньше, чем её друзей), но среди них нет её родных и знакомых из прошлого, умершего мира. Даже имя сына, ради чьих поисков она сунулась в Светящееся море. Ник, Дьякон, Хэнкок, Кейт и он. — Маккриди, сколько можно? Я спать хочу, — она треплет пальцами рьяно-рыжие пряди, приводя их из аккуратной прически в хаос, выплывая из спальни прямо за его спиной. — О, смотрю, ты нашел мой маленький «уголок славы». И как тебе? — Неожиданно, — Роберт хмыкает, оборачиваясь и подхватывая её протянутую ладонь, чтобы Мойра утянула его за собой в комнату. Она переодевается на ночь в старое легкое платье, больше открывающее, чем скрывающее, чем Маккриди немедленно пользуется, рассматривая тощую фигуру. — Я думаю, сегодня винтовку можно убрать, — Мойра оборачивается, дойдя до постели, мягко отнимает оружие, вместе с ловко стянутым плащом и извечной фуражкой откладывая на стоящее в углу кресло к своей одежде и броне. Он иронично вскидывает бровь, намекая, что её фраза звучит слишком двусмысленно (она вообще часто, задумавшись, выражает мысли неверно, из-за чего попадает в максимально неловкие ситуации, да еще и внезапно обязуется кому-то помогать). — Нет, в этот раз я понимаю, как это звучит. Изгиб брови становится ещё более ироничным, но Маккриди, положа руку на сердце, ничего против предложенных перспектив. Ночь они проводят в пылких объятьях друг друга, наслаждаясь неспешными плавными движениями и мягкими поцелуями. Нежными прикосновениями, греющими оттисками на коже. Тьмой, что полнится жарким шепотом. Мойра засыпает ближе к утру, когда снаружи слышатся раскаты радиоактивной бури, уставшая, изнеженная в его руках, прижавшись всем телом и по неискоренимой привычке закинув ногу с темными следами синяков от его пальцев на его бедро и уложив голову на плечо. Роберт пустым взглядом смотрит в потолок еще дьявол знает сколько, пока сон не смаривает и его.***
Просыпаться вместе для них странно. Мойра смущенно краснеет до кончиков корней, глядя на него из-под спутанных рдяных прядей невыносимо очаровательно и как-то настороженно. Будто эта совместная ночь что-то может изменить в их отношениях. Маккриди смеется, запрокинув голову, как всегда делает, когда дело доходит до её довоенных привычек и порядков. Он мог бы объяснить, что в его — теперь их общем — мире, разъедаемом радиацией и снедаемом монстрами, имеет смысл только время, проведенное как угодно вместе, потому что смерть здесь явление куда более частое, чем жизнь. Они обнимаются ещё какое-то время, привыкая каждый сызнова к ощущению чужих рук на теле и чужого тепла у сердца, перекраивая себя друг под друга. Новая жизнь начинается не с разморозки из криогенного сна и не с переезда в Содружества, не с расплаты со Стрелками и убийцами-наемниками. Новая жизнь начинается ровно в этот момент, освещаемая далеким мутным рассветом, отогретая касаниями тел. Жизнь, впитавшая что-то помимо груза прожитых лет.