***
— Нам пора расстаться, — безапеляционно заявляет Мойра через две недели после неприятного разговора, а у него внутри всё холодеет. — Почему? — только и может спросить он. — Я… — Мойра тяжело вздыхает, набирая затхлый воздух тесного помещения с примесью сигаретного дыма в грудь, будто перед погружением, и выпаливает как на духу. — В ближайшие дни произойдёт что-то ужасное. Институт, Подземка, Братство… Все готовятся к нападению, и вопрос только, кто сделает первый шаг. Я не хочу, чтобы ты пострадал, когда начнётся хаос. — И ты хочешь остаться одна между всех этих фанатиков? — она уже открывает рот для возражений, но он перебивает их тяжелым взглядом и отмашкой руки. — Вот не надо, они все фанатики. Что Институт, что Подземка твоя, что Братство. Особенно Братство. — Может быть, — Мойра кратко кивает, перекидывает одну ногу через другую и сурово хмурится, глядя исподлобья. — Но нет, я не останусь одна. Со мной будет вся Подземка. А если, — на этот раз перебивает она, — ты не доверяешь им, то вспомни хотя бы, что Элвис тоже пойдёт со мной. — Я бы беспокоился из-за этого еще больше, — Маккриди хмыкает и выдёргивает из её пальцев сигарету, что она хочет раскурить, щелкает одной из тех зажигалок, которые в изобилии имеются среди прочего хлама в мастерской, тут же пуская клубок дыма. — В обычной ситуации я бы поняла, — Мойра вынимает ещё одну сигарету из пачки. — Но сейчас серьёзен даже Дьякон. Слишком опасное время, чтобы допускать промашки из-за безалаберности. Так что не стоит волноваться, что я опять побегу под пули, потому что… — Ты всё равно побежишь под пули! — он всплёскивает руками, картинно рисуя в полумраке огоньком сигареты. — Мор, черт тебя подери, ты умудрилась полезть с кулаками на трёх диких гулей. Сейчас ты хочешь едва ли не в одиночку устроить войну. — В своё оправдание, те гули жутко меня разозлили, — Выжившая пожимает плечами, не отрицая факт своего безрассудства. — Ага. Институт тоже тебя разозлил, — язвит Роберт, от чего Мойра тихо, но искренне смеётся. — И это тоже правда. Но тем не менее, Эр-Джей, это только моё дело и Подземки. Я не хочу, чтобы затронуло тебя, если всё пойдёт не по плану. — У вас всегда всё не по плану, если он вообще хоть когда-нибудь есть. — Я уже сказала, не в этот раз, — она резко выдыхает горчащий дым. — Это не вопрос. Если мне придётся воевать с Братством и Институтом, что, скорее всего, и произойдёт, я хочу закончить это сама. Полагаю, борьба с целыми организациями не входит в обязанности наёмников. — А ещё наёмникам платят, — раздражение в его голосе уже слишком очевидно, и он даже не пытается это скрыть. — Мор, это не просто безрассудство, это полнейшее безумие! Я всё равно иду с тобой, и даже не… — Маккриди, не спорь, — она едва не взрывается, утомлённая бессмысленно долгим спором и привычно уже упёртая и пылкая. Мойра вскакивает на ноги, что заставляет подняться и его. — Если до этого дойдет, я готова приказывать, заставлять и шантажировать. Я даже готова тебя связать и посадить под замок в Капитолии у Хэнкока и Кейт. Даже если протрезвеешь, выползешь не скоро. — Мойра О’Ши, ты не посмеешь. А если всё пойдёт не так? Если ты погибнешь?! Я не смогу потерять ещё и тебя, как… — Я не Люси, Роберт Джозеф Маккриди, пора бы уяснить! Я не умру, как она. Если уж и умру, то заберу с собой всех этих крыс недобитых! — Да. Ты не Люси, — Эр-Джей дёргается, как от пощечины, обжигает ледяным взглядом из-под козырька фуражки. Он грузно опускается обратно в кресло, растеряв свою обычную грацию и изящность движений, восхищавшую Мойру (возможно, её и видит-то только она со своими влюбленно-розовыми очками, но суть ли важно?). — Но и я не Нейт. — К чему тут…?! — Выжившая задыхается на излёте возмущения, давится в груди спёртым воздухом, глядя на него побитым больным взглядом. Боится, что своими резкими запальчивыми словами опять всё разрушила. — Нейт… Эр-Джей, прости, я не должна была, я не… — Нет, — она вздрагивает и жмурится, боясь, что этого ей Роберт простить уже не сможет. Справедливо. Заслужила. Но всё равно больно, — Мойра, ты права. Ты не Люси. Потерять тебя я уже не смогу. Мойра практически падает на колени рядом с ним, тянет руки, обхватывает ладонями лицо и прижимается лбом ко лбу. — Маккриди… — она дробно выдыхает. — А я? Я переживу? — его тёплые шершавые ладони, привыкшие к оружию, ложатся на впалые щеки, пальцы ласково поглаживают длинный вертикальный шрам по левой стороне лица и маленький под глазом. — Большой секрет, Эр-Джей, — Мойра чуть отстраняется, глядя глаза в глаза с грустной улыбкой. — Я эгоистка. Ты — единственное, что держит меня в этом мире. В твоем мире. Понимаешь? Роберт молчит, не находя нужного ответа и только глядя на неё уставшими тёмными глазами, потому Мойра, едва сдерживая слёзы, скользит руками на плечи, трётся носом о шею и тихо шепчет куда-то в воротник: — Отправляйся в Столичную Пустошь, пока есть время. Забери Дункана, — что-то бьётся внутри Маккриди с оглушающим треском и ропотом. — Я потеряла своего сына, не позволю тебе потерять твоего. — Ты будешь ему отличной матерью, — Мойра впервые рыдает при нём.***
Конечно, Маккриди прав, и всё как обычно идёт не по плану, но по итогу они живы, почти здоровы, и, что самое главное, уничтожили Институт! Мойра пьяно смеётся, бросаясь с объятьями на шею Дьякона, и только он, пожалуй, слышит явную бурю за крепким фасадом искренней радости. Истерика. Это сейчас никому не нужно. — Элвис, мы сделали это! Сделали! — она едва не плачет, когда отступает адреналин, но это всё от переизбытка чувств, это нормально, повисает в его руках слабым безвольным телом с тонкой улыбкой, словно растеряв все силы. Они смотрят на неё и видят счастье победы. Они смотрят и не видят. Дьякон знает, куда смотреть, и видит, что уходить нужно срочно. Он с ухмылкой треплет её волосы — вот вроде двести с лишним лет, одна из героев Подземки, уничтожившая Братство и Институт, а так посмотри — сущее дитя. Дездемона предлагает отпуск — отдохнуть от потрясений, восстановить нервы и за работу, но Мойра отказывается. Зачем? У неё полно сил, полно энергии и желания действовать (скоро пройдёт), что поддерживает Дьякон извечной шуткой про отсутствие у неё тормозов (ну кто бы спорил?). Её энтузиазм поддерживают находящиеся рядом агенты, поздравляют друг друга с величайшей победой в истории Подземки, делятся планами, и Мойра в общем гвалте торопится схватить Дьякона за руку и потянуть к выходу: — Идём, Элвис, меня в штабе ждут, — спектакль окончен, когда исчезают из вида зрители, и Выжившая разом горбится, теряется, становясь собственной тенью. Дьякон понимает, с таким не сразу примиришься - уничтожить Институт и убить собственного сына... Он не может представить, какого это, и несколько малодушно от этого счастлив. До Старой церкви они добираются меньше, чем за час, видимо, взрыв спугнул с улиц всех — и рейдеров, и супермутантов. Даже гулей не видно, что не может не радовать. Мойра раздумывает перед самым входом в убежище, что стоит задержаться на пару часов и хотя бы смыть кровь и грязь, чтобы не напугать ребёнка, но потом решает, что своим опозданием может напугать его еще больше и идёт вслед за Дьяконом в главное, немного пострадавшее Убежище Подземки. — Мама, — маленький Шон всё ещё что-то непривычное, но в груди так горько и вместе с тем сладко щемит, что она не в силах сдержать слёз. — Всё хорошо? — Всё прекрасно, мой милый, — она опускается перед ним на колени и осторожно привлекает в объятья. — Все замечательно. — Ты же… ты же меня не оставишь? — Мойра радостно смеётся, сжимает руки крепче. — Никогда, Шон. Теперь уже никогда. Мы будем жить вместе, где только захочешь, хоть в Даймонд-Сити, хоть в Сэнкчуари. — Мне всё равно, мам, только не бросай меня, — Выжившая всхлипывает, но слёзы держит, баюкая в руках сына — не хватает ещё перед всей Подземкой разреветься. — Идём домой, малыш. Идем…***
Собственным домом Мойра по-прежнему продолжает считать «Рэд Рокет», но оставлять там жить ребёнка одного — идея еще хуже, чем все её предыдущие. А там много бредовых мыслей бывало, уж поверьте. Поэтому она, что иронично, переселяется с сыном в Сэнкчуари. В тот самый Сэнкчуари, жить в котором отказывалась совершенно. Наспех обставленный дом — не самое уютное жилище, но это дело поправимое — пару картин здесь, цветок на окне, занавески из тёмно-синей ткани, даже телевизор. Весь хлам, что она раньше таскала на небольшую заправку, теперь идёт прямиком в Сэнкчуари, чтобы сделать это место ещё чуть больше похожим на дом. Самое главное, чтобы её сыну здесь было уютно, чтобы в те долгие дни и недели, когда Мойра, по долгу Шороха или генерала Минитменов, уходит, Шон не чувствовал себя покинутым. Больше всего Мойра боится, что мальчик не поладит с жителями городка — да, конечно, ничего не указывает на то, что Шон — синт, но черт знает этих людей современного Содружества. Что вот им в голову взбредет? Мойра не знает, а потому справедливо опасается. Но Шон нравится в Сэнкчуари абсолютно всем — даже тем, кто не любит саму Мойру вроде Ханны, Марси Лон и старика Стена. Особенно Шона любят матушка Мёрфи, Престон и девочка-подросток — дочь поселенцев — Росси с её молодой матерью Джин. Они учат Шона всему, что умеют сами, рассказывают истории и беседуют на все темы, что желает обсудить мальчик, отвлекая внимание от тоски по матери.***
После долгого путешествия из руин Квинси Мойра выглядит совершенно непрезентабельным образом для общения с кем бы то ни было, с детьми особенно. Перепачканная в дорожной грязи и пыли, налипшей мутным серо-бурым слоем на бледную кожу, с запёкшейся на теле и в большей степени руках крови (даже не ясно, своей или чужой), с жирными сальными волосами, она думает исключительно о бане, выстроенной на окраине Сэнкчуари под руководством всезнающего старика-Генри, о горячей воде и чистой коже. Но не судьба, не судьба. — Госпожа Мойра, двое суток назад прибыл господин Маккриди. Вы просили уведомить вас, если за время вашего… — Выжившая устало кивает, перебивая Кодсворта, и благодарит лишь короткой отмашкой руки — слишком вымотана. Рюкзак, набитый всяким хламом, она бросает прямо у порога чужого дома, сделав пометку в голове не забыть, пока мнительные поселенцы не разволновались, и плетётся к себе. Роберт, очевидно, либо ждёт там, либо проверяет блокпосты по периметру. Мойра малодушно надеется, что в Маккриди взыграло желание работать, и дома её ожидает только Шон, который опять покачает головой, глядя на её непотребный вид, но принесёт воды из колонки, поможет отмыть лицо и руки, чтобы она хотя бы спать могла лечь, и не будет тревожить, пока мама не выспится. Идеальный сын, что уж. — Шон? — Мойра толкает дверь, за которой подозрительно тихо — нет привычных скрежета и скрипа, возни с механизмами, что на досуге устраивает мальчик. — Ты дома, милый? — И не только он, — Маккриди с фирменной усмешкой выплывает из-за угла, взглядом скользя по ней и словно мысленно оценивая степень усталости и повреждения возлюбленной. — Давно не виделись, Мор. — Эр-Джей, — она счастливо, но всё так же вымотано выдыхает, и подаётся к нему в объятья, которые он крепко смыкает на её спине. — Живой… — Мне казалось, это должен говорить я, — хмыкает Роберт и аккуратно увлекает её к дивану. — Выглядишь… — Молчи! — вскрикивает Мойра и смеётся, откинув голову на его плечо. — Без тебя знаю. Я вообще-то хотела вымыться, но Кодсворт сказал, что ты уже пару дней, как в городе, и я решила, что дома меня ждут больше, чем в бане. — Парни очень хотели тебя увидеть, но мы можем отвлечь их, пока ты отмоешь с себя всю эту х… всё это, — он маскирует едва не прозвучавшее ругательство кашлем, и она в очередной раз смеётся, понимая, насколько, на самом деле, по нему скучала. — Подожди. Подожди, — отсмеявшись, хмурится Мойра. — Ты сказал, «парни»? — Да, — Маккриди мягко улыбается и целует в лоб, наверняка собирая с кожи эту собранную грязь. — Я забрал Дункана, как ты и хотела. Мы жили здесь, вместе с Шоном, пока тебя не было. Очаровательный у тебя сынок. Такой же рыжий. — Рада, что ты заметил, — она ворчит, но в этом нет и намека на настоящее недовольство. — Они поладили? — Более чем, — Роберт усмехается уголком рта, смотрит куда-то за её спину и кивает, видимо, подзывая кого-то. — Смотри сама. «ПапаМама?», — звучит почти синхронно.***
Ей всё ещё странно слышать рядом с собой эти тонкие, произнесенные со всей детской любовью и теплотой обращения — мама и папа. Дункан не зовёт её мамой, только Мойра. Шон не зовет отцом Маккриди, исключительно Эр-Джей или Роберт. Ей всё ещё странно, что на ночь её просят не проверить турели, а рассказать сказку. Ей всё ещё странно это подобие нормальности при том, что она периодически уходит на задания, забирая с собой Маккриди или уходя с Дьяконом, которого обожает Шон и недолюбливает Дункан. Ей всё ещё это странно, и по взглядом остальных она понимает, что и им тоже. Что к дому не привык Маккриди, что к семье не привык Дункан, что не привык к любви Шон. Но это… то, к чему стоит привыкнуть в конце концов. К тёплым объятьям по утрам, к шумным голосам детей в соседней комнате, к двум мальчикам, что ждут в далёком, но всё же безопасном Сэнкчуари, боятся за их жизни, потому что никого больше у них нет и потому что любят. Мойра целует обоих парней в макушки: светло-рыжую — Шона и пшенично-русую — Дункана. Они одинаково щурятся, подставляясь под ласку ладони, что треплет пряди, и обещают быть осторожными на улице. Или по крайней мере не тащить в дом кротокрыса, как в прошлый раз. Маккриди смотрит на эту почти-семейную идиллию из гостиной, ждёт, пока Мойра, будто настоящая жена, вернётся к нему, проводив детей, и, устроив голову на плече, разделит ленивые выходные. И не важно, что на диване разложено оружие, что они планируют перебирать и чистить весь день, что у их сыновей — все со своим, шутят Дьякон и караванщик Джефф — за поясом по острому ножу, на всякий случай, и сигнальная ракетница у старшего Дункана. Что после возни с оружием, перепачканные в масле, они примутся за натирание брони и подшивку одежды, а после вдвоем, уже уставшие, пойдут проверять турели и аванпосты, пока не вернутся парни и не потребуют ужин, за которым так и так придётся идти к общему костру. А там уже будут задушевные разговоры, смех и песни. И Дункан, замерзший в сумерках, будет жаться ближе к отцу, укрывшему его полой плаща. А Шон сядет вплотную к матери, не желая расставаться, когда есть время побыть вместе, и Мойра обнимет сына — крепко, как всегда мечтала. И что с того, что их идиллия построена на крови, хаосе и разрушениях? Таковы реалии послевоенного содружества. Не разрушив, своего не построишь. Мойра в этом преуспела, взорвав ради семьи Придвен и Институт, но кто теперь об этом жалеет?