Фабрика мёртвых идей

Мама говорила, стоило ему подрасти, как в день Победы на руке расцвело имя - Слава. По её словам, это означало, что у него родился соулмейт. Чуть раньше тогда ему исполнилось целых пять лет, Мирон играл во дворе под её присмотром и появление этих букв было таким болезненным, что он заплакал, не понимая произошедшего. Новость, конечно, была не из лучших, когда открылось, что мальчики его привлекают так же, как и девочки, и было принято решение особо не распространяться об этом отцу. Но это было неизбежно, и Мирон начал расплачиваться за своего соулмейта, едва тот осваивался в мире - ремнем и рисом в углу коленками выбивал, как говорится, из себя эту дурь. И первое время он ненавидел Славу, даже промышлял мыслями о том, как бы найти его и лишить себя страданий, лишить имени на запястье. А потом подумал, как, наверное, тому самому плохо - иметь мальчишечье имя на руке с самого рождения, когда у Мирона была так называемая отсрочка - пять лет. Он жалел его теперь больше себя, разговаривал с ним глубокой ночью, сетуя на судьбу-проказницу, но знал о нем самое малое, что Славой его звали. Имя было русское, и было плохо уезжать в Германию, зная, что из таких там не услышишь точно. Там было ещё хуже - не знавший языка, Мирон не мог ни с кем подружиться, и чаще обращался к соулмейту. Одна комната сменялась другой - из родительского дома в общагу, Германия сменилась Англией, только там жить стало намного легче, но подросток Слава, где-то живший в мире, все не объявлялся на свет. И не объявится, видимо, никогда - решил он, когда появился Дима. Произошла, показалось, ошибка - имя не то, потому что сидеть на его коленях оказалось очень хорошо и спокойно, а у того на руке было имя девчачье. Какая-то Оксана. Проделки судьбы, что ли? - Меня же хейтеры зовут Оксаной, вот и вселенная над нами посмеялась, а моё имя - херня. Ну Слава и Слава? Нет этого Славы, да. - Похуй, - Дима пожал плечами. Он имел привычку говорить, что ему все равно, когда на самом деле это было далеко не так. Но любить его получилось не в пример легче, чем навязанного ему Славу. Однако, Дима все сам же и испортил, ревнуя к неизвестному соулмейту и считая Мирона своей собственностью. Все начиналось так хорошо, а закончилось ничем - лишь гулким разочарованием и тоской отдавались в голове воспоминания, связанные с Шокком. Без гроша в кармане, вечный аутсайдер, ненавидевший весь рэп так сильно, что его треки были подобно предупреждающему рычанию овчарки, а ныне - лишь былое тявканье. Когда появился Ваня, не стало лучше, на ошибку в именах списать уже не получилось и снова попробовать не хотелось особо. У Вани были уже долгое время начертаны ласково буквы - Ванечка. В тридцать Мирон отчаялся найти своего соулмейта и перестал обращать внимание на любое упоминание имени Слава. Он занялся заделом своей карьеры, а к тому же - устроил себя крестным отцом всего баттл-рэпа на русском. - Как же гавкает, - Мирон заскочил на видео этого баттла совершенно случайно, со скуки и увидел будто бы своё отражение года так 2008. Гнойный рушил рамки, переходил все границы допустимого, говорил и говорил - грубо, сильно, залпами круша оборону оппонента. Он говорил то, о чем другие могли лишь подумать. Гадко и прекрасно, а второй раунд, как красная тряпка для быка - ему буквально посвятили его, орали о том, какой Мирон жадная до хайпа свинья. Что ж, надо поставить выскочку на место. - Бляха муха, Окси меня вызвал! Где-то там предсказуемо орал его самый большой хейтер или фанат. - Значит, Слава, - в ответ ему кивнули, развязно, лениво, поправив рукав кофты чуть выше, где предсказуемо горело его имя. Они встречаются после баттла переговорить о случившемся перфомансе, что подкинула им судьба. Слава закидывает ногу на ногу, руки на живот и кривит губы в улыбке. От иронии ситуации хочется плакать и смеяться. Мирон не может дышать - это, ясное дело, первая встреча со своим соулмейтом, которого касаться оказалось бесконечно прекрасно. - Ну и? Что ты предлагаешь, Мирош? - Нас обоих тянет к друг другу. Это так, не пытайся отрицать это, Слав. Его имя произносить привычно и легко, даже спустя столько лет посылаемых ему молитв и ночных разговоров. Слава и не отрицает, даже больше - он горит этим посланным свыше шансом, благодарит за него. Совсем кстати уверовать в Бога именно сейчас. - А я дрочил на твоё фото лет так с восемнадцати. Че хочешь от меня? - Быть в одной комнате подойдёт? - Да ну нафиг, скучно. На коленках дашь посидеть? А руку и сердце? Легче молчать, чем отвечать на эту трескотню. И Мирон молчит, пока Слава подбирается к нему тихо и медленно, как паук, окутывая своей паутиной. В миг он становится серьёзным и кладет свою голову на его колено, преданно, как собака - к хозяйской руке, рыцарь - к мечу короля, обвиняемый - к гильотине. - Ну я и принёс тебе проблем, да? - И не говори, - Мирон качает головой и неосознанно кладет на его голову руку, запускает пальцы в волосы и гладит большим пальцем лоб. Слава ластится, закрывает глаза и тает от его прикосновений. Так значит, вот оно как - хорошо. - Значит, ты остаешься? - Надежда плескается в его глазах, он задерживает дыхание, ему кивают, и вырывается слабый тихий вздох. - Я совсем не подарок, Слава. Я живой мертвец. Я нигде и ни с кем не задерживаюсь надолго. Я не умею любить и отдавать себя - тоже. Славе и не надо, его душа нараспашку - бери-не-хочу. Он обещает научить и жить тоже научит. Никогда не поздно. Слава мастер воскрешать мёртвых и заставлять их смеяться - громко и искренне. Ему не нужно подарков. - Мне хватит и тридцатидвухлетней лысой карлицы с её заскоками, раздутым до огромных размеров эго и постоянно скачущим настроением. Веришь, нет, Мирон? - От чего ж не верить? - В ответ ему улыбаются, не скалятся как во время баттла, удивительная перемена, это Слава, смотревший на него как на божество сравнительно недавно, без очков. - Как насчёт чайку подогнать? - Ты меня чаем завлекаешь? - Ну, ты сам это сказал, - Славик пожимает плечами, встаёт нехотя и медленно, плетется на кухню, а оттуда приглашает с улыбкой к чаю. Дышать удивительно легко.