Фабрика мёртвых идей

1. - Я хочу майнкрафт! «Майнкампф?» - хотел было переспросить Слава. Племяшка, просмотрев за свои неполные пять лет на планшете все сезоны поняшек и было перешедшая на прохождения игр с Куплиновым на ютубе, вдруг откопала в своей голове это слово. Славу приволокли аж с другой комнаты с целью «ты же разбираешься в пк, Слав, скачай ей эту игру, все лучше чем её прохождение побега из тюрьмы на повторе семь дней в неделю, Слав». Слава понимал всё и потому по Дашиным рукам приполз добровольно. - Майнкрафт? - Ну да. А что там делать надо, Слав? Она не слишком сложная? – прибежала в платье торопящаяся на свидание, а потому теряющая время на всякие пустяки Даша. Слава загляделся: сестра сверкала чисто осязаемым электричеством, именуемым счастьем, не меньше, чем рожденственная ёлка. - Слушай, родная, я тебя такой счастливой не видел с того момента, как ты этого долбоеба встретила, - заявил Слава, отвлекшись от поисковика в плэй маркете и даже присвистнув от восхищения. – Сразу видно: пошла мужу рога ставить. А игра сложная, это правда. Лапа, ты уверена, что хочешь в это играть? - Не зови меня так! И да, уверена, - с пылом воскликнула девочка. С улыбкой посмотрев на дочь, Даша прекратила свою беготню и присела. - Думаешь, это ничего, что у меня Соня есть? – шёпотом спросила она. - А, значит, то, что у тебя есть муж, тебя нисколько не смущает? - Ну перестань, Слава! Ты же знаешь, это не муж, а так, декорация, билет в роскошную жизнь. Я от него ласки со свадьбы не видала, зато зимой задницу на улицах не морожу, а хорошенько прогреваю на островах. Да и Соня довольно приятный бонус, когда не капризничает. Не тебе мне вообще говорить, Машнов! Сам-то не воспользовался бы шансом, если бы повезло, а? - Все равно не понимаю, - пожав плечами, вздохнул Слава. – А любовь? - Ну ты как маленький! Любовь и брак – это вещи несовместимые, Слава. В это время Соня, ещё не разобравшись с управлением в игре, застряла в воде и с такой силой быстро потянула его на себя, что он даже ударился об планшет. - А если этот тип узнает? – потирая пальцами отбитый висок, спросил Слава. - Не расскажешь и не узнает. Не расскажешь ведь? – с надеждой спросила Даша, остановив на нем рассеянно-серьезный взгляд, осторожной улыбкой напоминая ему о родственных узах, «сестра за брата, брат за сестру и тд, и тп». - Я дурак, по-твоему? Этот урод смотрит на меня, как на говно из-под палки. - Вот и все. А что в этой игре все-таки делать-то надо? – нахмурилась Даша. - А, да ничего особенного. Ходить, кубики ломать, ставить их снова, да и стараться ещё, чтобы тебя не сожрали. Легкотня. Ты лучше, барышня, обрисуй мне портрет твоего ухажера, если можно, - улыбнувшись, подмигнул ей Слава. Даша как-то грустно вздохнула и упала на кровать. - Он за три метра до красного на светофоре меня останавливает. И рука у него такая тёплая и надежная, что ли. Я на лодочках давным давно не каталась и на лесенке тоже, всегда страшно было, а с ним так спокойно, как будто бы я не боюсь высоты, - тихо проговорила она и, воодушевившись, восторженно продолжила. – Никогда не думала, что полюблю картошку с салатом из помидоров, огурцов и перца. После цезаря все кажется отстойным, а сейчас я бы, наверное, всю жизнь одну жареную картошку бы ела. И знаешь, мы ещё гуляли, в Магните несквик купили, ванильку, хотели шарики сделать, не получилось, но все равно было так вкусно! Мы разговаривали, Слава! Взахлеб! - Так бы и сказала, что ему не хватило денег на ресторан, - хмыкнул Слава. Но Даша, кажется, даже его не услышала и как-то поутихла: - Я за все пять лет брака с Сашей столько не смеялась, как за вечер с ним… Даша витала в каком-то своём мирке влюблённых. - Тридцать лет бабенке, а она влюбилась, - покачав головой, цокнул Слава. Впрочем, в глубине души он ей даже немного завидовал. - Не осуждай меня, Слава, - с мольбой в глазах взглянула на него она. – Что мне эти тридцать лет? Я из них лет пять счастливых, закрыв глаза, наберу, да и те едва помню, потому и счастливые, а ты говоришь, тридцать! Как на каторге всю жизнь! Ну а хоть разок-то в жизни можно что-то для себя сделать?! - Ну не прибедняйся, не прибедняйся. Все бедные, таким никого не удивишь! Соня, увидав слёзы матери, даже отвлеклась от планшета и полезла утешать. - Ну мамочка! Не плачь! Хочешь, я папу в подвале на неделю закрою? - Вот отрада маме! – Даша аж расчувствовалась. 2. Помнилось, что сбоку от нашей студийки в квартирке напротив поживала сказочно ебанутая семья: родители, за стопкой водяры оплакивая свою несложившуюся из-за детей жизнь, на этих детей болт забили, и старшенькая красивая Даша, пока не подрос младшенький Слава, едва тянула на себе весь воз. Когда мы с Мироном туда въехали, младшенькому только исполнилось восемнадцать, но он уже наперевес с сестрой батрачил изо дня в день на всех неблагодарных работах, чтобы заработать средств на кварплату и пропитание. К концу месяца мы успели перезнакомиться со всеми, кроме Машновых. Соседи кляли их на чем свет стоит, называли за глаза наркоманами и шлюхами и вообще всячески не рекомендовали их в качестве гостей. Наглые, уверенные и непробиваемо тупые – гниль и отродье. Мы оба понимали, что это не вполне справедливая характеристика, но узнать их получше мешало их постоянное отсутствие. Они работали круглосуточно, чтобы прокормить своих родителей. Пример семьи, в которой всё перевернуто с ног на голову. Мирону, собственно, было глубоко насрать на тайны жителей дома, но он и подловил как-то Дашу на лестничной площадке, пригласив её к нам домой выпить чаю/перепихнуться. Слава просек его незамысловатый план и тенью проследовал за Дашей, угловатый и худой он тонул в своей толстовке поодаль. Я споил его, тихонечко подливая водку в стакан сока. Выяснилось, что Слава пьянеет быстро, тихо и грустно. Он заснул, как ребёнок положив ручонки под голову, и засопел носом, подтянув коленки к груди. Я проохранял его всю ночь, пока Даша и Мирон веселились на славу. Проснулся Слава больше по привычке и так рано, что никто и не заметил его ухода. Позволив себя споить, он дал начало их расколу. Потому что Даша закономерно чуть поломалась и влюбилась. Ей так хотелось любить, что сошёл и блудливый, хамловатый и равнодушный ко всему живому Мирон. Хотя он единственный из всей её бравады и был тем, кому она позволила залезть к себе под юбку сразу же почти на первой встрече. Даша обязала Славу найти с нами общий язык. 3. Многоэтажка со стороны блевотно-желтого Дикси всё худо-бедно доживала свои лета, а детская площадка, как полинявшая кошка, сбрасывала на клумбы цветов из года в год ошметки грязной краски. Дима хмыкнул и закурил, ничуть не удивленный предсказуемой картиной: ещё когда в поезде ехал, верил ведь и знал, что все останется, как прежде. И остановки те же, и маршрутки тарахтят навстречу необъятному так же скоро и ласково, как тянущиеся к ладоням псы. Заржавевший домофон не работал, как всегда. А в их оставленной прихожей старьем завалило до потолка так, что попрятало и пути отходные, едва в дверном проемчике заскрежетал небольшой ключ, не говоря уж о душной кухонке и скрытой за шторкой гостиной. Мамы, чтобы его встретить, уже не было, были лишь гора хлама и трусливые думки о гостинице. Один и до завтра не разберешь. У него вдруг глухо заныла грудь и сухое горло запершило. Пить, пить. Но потом он понял: это звонкие шажки по лестнице отдавались ему в виски, а не намеки на схваченный по дороге до дома солнечный удар. Это шаги. Только чьи? Чьи? Дима мельком задрожал. - Мужик? – резануло его по слуху. Сердце отпустило. Не он. - Всё в порядке? – взволнованно окликнули его снова. - Да, да, - прошептал Дима, на секунду сняв очки и тщательно протерев линзы карманным платочком. Но чуда не произошло: сутулый в плечах парнишка все ещё взирал на него, как на диковенную зверушку, пряча за челкой по-доброму ясные голубые глаза и сам смотрясь в узких коридорах подъезда, как великан. Он ободряюще улыбнулся. - Вы наш новый сосед? - Скорее старый. Я тут жил давно. Вот… - И Дима замолк, перебитый выпавшим из общей кучи хлама мячом, который тут же принялся отстукивать по полу ему одному известный ритм. Парень заглянул за его плечо, присвистнул и покачал головой. Дима со вздохом кивнул. – Да. Работки много. И лучше начать сейчас. Тот прошептал: - Да… Вы правы. Лучше начать сейчас, - и, опустив голову, поплелся к мусору. Он удивлённо вытаращил глаза, когда парень начал разбирать завалы. - Что вы стоите? Одному тут и до завтра не разгребешь. - А как звать-то тебя? - Слава. Зовите просто Слава. И вдруг, словно заново учась жить, Дима отзеркалил его улыбку. - Хороший ты сосед, Слава. Работёнка пошла. 4. мб продолжение "в поисках". если понравится. мне нравилось, а теперь нет. У старух в приёмной была удивительно складчатая кожа – они, точно из земли восставшие, походили на загорелых мертвецов. Законтачить с Создателем по темке солярия в раю не получалось, но после такого хождения по мукам Слава уверовал в ад. Хотя преисподняя особо и не отличалась от Божьего святилища. Такая же пасмурная, вредная и жуть какая белая. Банально хотелось мая, а май все строил из себя отсталого и, тормозя в сутках, не спешил сменять апрель. Сердце, заключённое в грудной клетке, всё ныло и рвалось наружу отчаяннее, чем когда-либо. Словно за место души у него был больной зуб, а главный стоматолог всея Руси предпочел ему другого пациента. Вскоре с горем напополам запротестовало против жизни всё тело. Изнывала грудь, капал ему на нервы своим нытьем мозг и даже руки побелели в рукавах старой кофты. Ныне солнце обходило его стороной за целую Европу, но Слава, не надеясь на чудо, упрямо бежал в нагретое лучами света местечко. И иногда оно остывало медленнее обычного: - Что ты сейчас делаешь? - Надеюсь, - горюя, вздохнул Слава. – Мечтаю. Верю. Жду. Люблю. Ну и вяну вот тут, как цветок. Знаешь, как легко и весело проебывать время в больницах? - Знаю, - смеясь, ответил Мирон. – Когда на работу проходил, мог в пол часами залипать и ничего не делать. Успевал ещё забрататься со всеми бабульками в очередях, такие дебаты вели, слушай, едва вставлял слово… Ты не заснул там? - Тут попробуй усни, - зевнув, пролепетал Слава. - Бабки сразу вперёд очереди полезут, хер кто разбудит, и по судам потом не затаскаешь, сам виноват. А вот на тебя заяву напишу. Ибо хуле у тебя голос, как колыбельная, такой хороший? - Ты, смотри, не поведись. Еврей как никак, - весело ответили ему. Подняв взгляд к потолку, Слава сказал нарочито серьезно: - Дожил. Еврей предупреждает, что он еврей. В трубке прозвенел любимой мелодией негромкий красивый смех, точно кто-то сверху вдруг решил провести для него благотворительный концерт, и Слава нарадоваться не мог. Знал, что все это недолго, сомнительно и во вред самому себе. Знал, что где-то поодаль так же тихо смеётся прехорошенькая Дильняра. И от тепла растекался по дивану бесформенным желе.