Фабрика мёртвых идей

Рассвет как раз дозревал, когда из-за скалистых высоких гор меж ущельями стая прогрызла путь в дальнюю лагуну, диковенный островок безмятежности и красоты, в даль от крови и грязи братоубийственных войн. Волки текли, как один, и их дикий, живой рык доносился вплоть до самых скрытых от реальности деревянных хижен, просторных пещер и маленьких сухих, выделанных землёй и травой райских прибежиц. В глубинке, как раздался подобно урагану судьбоносный звук, Слава встрепетнул свои уши и затронул носом свисший снизу листочек. - Это он? – тихо, по-волчьи пробурчал он сестре на ухо. - Он, - ответила волчица с красивым, блестевшим на солнце рыжеватым раскрасом. Глубоко вздохнув, нарочито безбоязненно она, ласково уткнувшись в шерсть на его шее и чуть вылизав её конец, успокоила брата. – Не бойся, он не такой страшный, как о нем говорят. Веришь? - А шрамы? – перевернувшись на бок, с ужасом проворчал Слава. - Шрамы есть у всех, - Дора подняла голову, как будто это признак успеха. Слава тут же закачал головой и просипел ещё тише: - Но у него их много! Очень много! Я видел! Волчица фыркнула на незадачливого молодого волчонка и укусила его за темечку. - Это как раз таки говорит о том, что он храбрый и сильный. А сила и отвага в тёмное время могут защитить меня и уберечь от злого слова. Он никому не даст меня обидеть. Но, Славка, где ты его мог видеть? – удивилась Дора. – Он живет на совсем далёкой и холодной земле. - Жил, - с досадой поправил её Слава. – Неважно где. Важно, что он опасен для тебя. Волчица в ответ лишь снова оскалилась. - Ну, где и что видел, признавайся. Сейчас же, иначе маме расскажу! Слава с досады аж вспух. - На озере, - признался он, пробурчав. – Он купался. Зашёл по голову, представляешь? Слава удивлённо вытаращил глаза. - Что же в этом такого? – ударила лапой камушек Дора. – Хорошо, что умеет плавать. - Я не умею, - отвернулся Слава. – Я люблю только водичку лапой побрызгать. Я стоял в тени у деревьев, смотрел и смотрел, как он легко сбрасывает с себя волчье одеяние и человеком заходит в воду. Человеком! Где это видано! А потом он, кажется, заметил меня. Рассмеялся. Дора медленно подползла к нему, прижала лапой к земле и уткнулась носом в его морду. - И что дальше? - Что-что? – Вскочив, зарычал Слава. – Я убежал. Где это слыхано? Человеком! Он даже фыркнул на фоне своего праведного гнева. - Слушай, прекращай это ребячество, Слава. Я будущая мать его волчат, но это не даёт тебе право валять дурака и дальше и говорить, что пожелается. Следи за языком и не суй нос не в своё дело. Веди себя тихо и смирненько, как паинька, и не встревай в истории. Я знаю, ты не любишь спокойную и размеренную жизнь… Но Слава, ради меня, прижми свою задницу и подожди хотя бы пару месяцев, пока я не уйду в его край. А там хоть и бунт за свои права устрой, и альфой себя назови, и за дикобраза выйди, мне плевать. Можешь даже взять мои блестяшки, которые ты так любишь. Понял? – Слава хотел снова вспылить, но заткнул себя. - А если он плохой? – высказал все-таки он свои самые тяжелые мысли. – Правда плохой? - Он не причинит мне боль, Слава. Этот брак нам необходим. Он захотел выбрать здоровую и красивую волчицу, самую здоровую и красивую. Будет ли он бить и кусать меня, если ему нужны моё здоровье, чтобы выходить наследника, и красота, чтобы хвастать мною волкам? - Да… Это да, - чуть успокоился Слава. – Но пообещай, что не позволишь ему управлять. Дора ласково зарычала. - Я ему такой ад устрою, братец. Пусть только вякнет, я ему глотку во сне перегрызу! Слава засмеялся, заворочался, измарав шерсть в траве и ветках. - Я только на твой нрав и надеюсь, сестренка. Они бы ещё надолго хотели продлить свои последние спокойные минуты, но мать-волчица отыскала их очень скоро, ласково браня за шалость и маленькое бегство, она покусала свою дочь и увела её вперёд, оставив Славу плестись позади. День был спокойный и тёплый. Все обещало хороший конец, и лишь Слава всё переживал по кругу надоевшие ему беснования. Белая, покрытая шрамами кожа. Сильные мышцы плеч и рук. Такие задавят и обнимут равно крепко. Слава знал его имя. Митра. Это сладковатое и грубое на вкус имя, как будто бы несущее его славу вперёд хозяина. Опасное. Жутко соблазнительное, властное, такое… За которое сразу боятся. А если бы старые волки, мать и сам глава стаи выбрали бы его? Слава подсобрался перед маленькой лужицей, взглянул на себя. Шерсть прикольная - помесь белого с тёмным, а осанка так вообще. Только переросток и, как говорят все, на губах ещё молоко не обсохло. Слишком юный. Слава завздыхал, заохал и заворчал на тупицу-жизнь. Да так увлёкся проклинаниями, что залажал аж в самом начале пути. - Слава! – Больно куснула его за плечо Дора. Слава повернул голову, чуть очнулся и только хотел зарычать на неё, как повисла тишина. Точно поминальная, при которой волков хоронят. - Это неуважение ко мне или он просто у вас слегка глуповатый? - Простите его, хозяин, он… с детства такой. Мечтательный. Слава поднял глаза и сразу понял, как крупно облажался. - И о чем же ты мечтаешь? – Рослый, крупный Митра с улыбкой склонил голову. Выглядело так, как будто он издевался. Терять было уже нечего, поэтому Слава злобно гавкнул: - О восстании за права и свободы ущемленных. Возвышившийся над ним Митра помолчал, сузил глаза и захохотал так громко, запрокинув голову, что посредники, слуги и весь приколесивший на венчание и слияние двух бесспорно сильнейших кланов народ знатных кровей повздыхали с облегчением и от несостоявшейся резни тоже засмеялись – тихо и звонко. В прошлых случаях Митра тупо мучал таких глупцов. - А он правда забавный! – Митра улыбнулся, с силой схватил Славу за загривок и куснул. Не то, чтобы больно, а скорее, ласково, игриво. Но Славу застрясло от страха и злости. - Не смей меня кусать и трогать, - зашептал он. – Я родной сын вожака, его наследник. Я тут настоящий наследник, и то, что ты приплетаешь тут свои руки к моей стае позволено потому только, что я не опытен в делах управления. Ты здесь чужак, а я быстро учусь. Понятно тебе? - Такой юный и такой злой? – рассмеялся Митра ему в ответ. Даже не восприняв его слова всерьёз. Слава почти зарычал от досады, безотрывно смотря в его голубые холодные глаза. - Чёрт бы вас побрал и вашу стаю. Я не дам сестру тебе. Свадьбе не бывать. Митра склонился и начал терпеливо втолковывать ему, как ребенку взрослый: - А теперь, мальчик, я объясню. От вашей стаи остались только былая слава и имя. Этого не хватит, чтобы прокормить и защитить десятки ваших волков и вырастить новые поколения, к тому же. Ваши запасы на исходе, земля ваша истощена и требует долгого восстановления, а там ещё не дружески настроенные вражеские племена стучатся в ворота. Так ваши гордо поднятые головы, конечно, честно падут в голоде, в холоде, в бою, благородно. А я дикарь, я убью тысячи, оставлю на чужих землях кровь и разруху, но мои волчата выживут и возьмут своё. Вы не умеете воевать и умрете. Я выиграю и моя стая будет жить, процветая, столетия. Митра вдруг скромно посмотрел из-под ресниц и улыбнулся снова, но не менее ласково: - Считай, я начал урок, сын трусливо поджавшего хвост и бросившего своих в бою вожака. Слава выдержал взгляд, но задрожал и дрожал, покуда все не ушли. А потом заплакал, упав коленками на землю и спрятав в ладонях своё лицо. И небо вдруг потемнело, вспухло тучами и принесло в их края первый за месяца дождь. *** Митра быстро пророс в его кожу, неуловимыми стежками заштопав себя в его голове, руках и ногах. Во время первой тройки вековых традиций и молитв о благонравном сеятеле Волке и покорных ему жёлтых землях, потрескавшихся от отсутствия влаги и живой воды, странно чудилось, что не было обойдено взглядом ни одной щиколотки, ни одного участка его тела. Повсюду лились волнами музыка, вино и раззодоренные волчата. Восседавший на камне в центре толпы Митра как-то успевал и носиться за каждым комком, и радовать речами собратьев, и ласково поглаживать сестрину ручку, любоваться ею в тени горящих факелов и нашептывать что-то такое, что даже сестрица не отрывала своей головы от его груди весь вечер напролет, а Слава упрямо протестовал, тосковал и жаждал свободы. Свобода ему теперь только снится. Боже, только бы не взрослеть и не хорошеть! Митра же и не подумает, сольет его первому попавшемуся старичку за тридевятое царство и будет любо жить-поживать в качестве «долго и счастливо», а Слава вот знает, что дожить ему ещё бы просто до завтрашнего дня. Солнце поднимется из-за холмов, в хижинку подует мягкий, успокаивающий ветерок и этот ветерок расскажет песней, что надежда есть всегда. От размышлений его отвлёк лёгкий и случайный толчок в спину. Слава поднял глаза. - Простите, пожалуйста, - сказала по-человечески маленькая светловолосая рабыня. Таких, как она, в этих лесах и в страхе перед стаями блудило немало, но эта была такая юная и потрепанная жизнью, как только пустившее первый побег и тут же растоптанное деревце бывает порушенным. Весь её мирок теперь состоял в прислуживаниях, в прихотях её альфы и в необходимости его ублажать. Она была бы красивая, если бы была ухоженная и чистая. Она тоже была не свободна ничуть, и уж тем более больше несвободна, чем Слава. - Ничего, - улыбнулся Слава, опустив взгляд на блюда в её руках. – Тебе помочь? - Ты говоришь? - Девушка испуганно подпрыгнула, услышав родную ей речь. - Да, я знаю ваш язык. Меня ему научила мама. Она не отсюда. На секунду в её глазах загорелся живой огонек и тут же угас. - Мне нельзя с вами говорить. Слава остановил было устремившуюся вперед рабыню за руку, кивнув на её ноги: - У тебя кровь. Альфа? – она кивнула. – Тебя нужно осмотреть нашему врачевателю. - Он не осматривает таких, как я, - качнула она головой поспешно. Слава снова улыбнулся мягко и настойчиво, уверяя её. - Поверь мне, осмотрит. Девушка подняла затравленный взгляд и моргнула: - Вы правда мне поможете? - Да. Давай я помогу тебе, а сама иди на опушку леса. Я скоро приду. Рабыня приоткрыла рот, чтобы явно возразить на что-то, но так ничего и не сказала. - Спасибо, - выдохнула она наконец. – Но как только я закончу работу, хорошо? - Хорошо, - согласился Слава и крикнул ей вслед. – А как тебя зовут? - Саша, - она обернулась быстро и ловко, вдруг слегка просветлев лицом. – На опушке? - На опушке, - снова кивнул Слава и улыбнулся ей в последний раз. Она убежала, незаметно юркнув как мышь в темноту. Слава обернулся и чуть не подпрыгнул от сковавшего его сердце страха. Перед ним странно быстро возник этот самый альфа, как будто выросший из воздуха. Он был небольшого роста и щупленький, но крепко слаженный и готовый идти в бой хоть в эту же секунду. Догадаться было не трудно, что он выдрессирован и натренирован Митрой, что он один из его братьев. - Что ты ей сказал? - Ничего, - задребезжал голосом Слава. Альфа склонил голову набок, не поверил. - Она носит моего наследника. Ты не имеешь права с ней разговаривать. И теперь Слава даже и понятия не имел, как выпутываться из этой ситуации. Далась же ему эта девчонка и жалость к слабым и беззащитным? Его теперь кто пожалеет, кто защитит? Слава зажмурил до боли глаза, готовясь к удару, но легшая на его шею рука не сжалась. - Диего? – послышался позади него холодный голос. – Отпусти. Что случилось? - Он разговаривал с самкой, вынашивающей моего наследника. Слава, оторопев, с ужасом и новой надеждой дёрнулся назад. Митра стоял наискосок, неровно, но все равно уверенней, чем теперь этот альфа. - В первую очередь она рабыня и обязана исполнять просьбы любого члена стаи. Альфа ссутулился, нахмурил и завёл старую шарманку: - Но она… Митра перебил его. - Рабыня. Волк не нашелся, что сказать еще, метнул взгляд на Славу и ретировался вдруг поспешно. - У тебя, что, аура альфача? – фыркнул Слава. - Ты же коротышка. - Это неважно, - качнул головой Митра. – И да, лекарь не поможет этой девушке избавиться от волчонка, какой бы властью ты не обладал. Уж поверь, она попросит помочь именно так. Слава оторопел. - Откуда ты?.. - Будем считать, что у меня хороший слух, - Митра закатил глаза. – Все, иди спать. Слава нахмурился и пошёл следом за ним, как только тот ступил с камня на землю. - Постой же ты, - он едва успел схватить его за кончики пальцев, как когда-то Сашу. Маленький по сравнению с ним и не сказать, что красивый, Митра походил на воробушка. Воробушек не мог быть убийцей, залившим реками крови череду безымянных земель. - Что? – прищурившись, он взглянул на него снизу вверх, а по чувству сверху вниз. - Спасибо тебе, - ладонь былая горячая, грубая, сильная. – Без тебя остались бы от Славушки только рожки да ножки… Но это не отменяет того, что ты нехороший человек, хотя по виду-то и не скажешь. – Слава задумался, прочертив по тыльной стороне ладошки какой-то узор. Помолчав немного, Митра кивнул и брезгливо выдернул руку. - Тебе нужно научиться защищаться. В следующий раз я могу и не успеть, понятно? - Понятно, - быстро закивал Слава. – А ты можешь меня научить? - Тебя? – фыркнул Митра. - Пожалуйста, - просяще заныл Слава. - Если ты этого хлюпика обучил, то и меня сможешь. Митра приподнял левую бровь и хмыкнул: - Завтра, на рассвете. У склона гор. Вы же не привыкшие вставать рано… Слава закачал головой, улыбнулся. - Я приду. Митра ухмыльнулся и кивнул. Взлетевший воробушком с земли, он вернулся в волчье обличье и пригладил лапами тропу. Слава вздохнул и пошёл в свою хижинку, всё ещё ощущая прикосновение к коже. Оно, как листок, прилипло к ней и отлипать не хотело. *** Тени ветвей беспробудно ходили по стенам его никудышно спрятанного в лесах дома, пока под аккопонемент грома с грозой ливень заливал громадной волной деревянные хижинки и сухие, полусгнившие от недостатка влаги поля. С прибытия Митры дождь поставлял земле необходимую воду второй раз за сутки, еще и сполна насыщая некогда бесплодную почву. Это можно было бы счесть за Волчью волю. Только подставляя языки под бодрую дождевую дробь, волки и самки благодарили не того, кому несли жертвы и почести долгие годы и годы вперёд, а чужака Митру не подстать стаям маленького, иссеченного жизнью и войнами вдоль и поперёк, не просящего ничего взамен и уж точно не нуждающегося в их любви, в надежде и в славе, разве что только в наследии. В том, что он оставит тем самым своим буйным и веселым комкам шерсти. Слава вздохнул, прижав нос к засову окошка. Митра выгрыз своё сам. И эти темные пятнышки чудо как на него похожие. С них станется что-нибудь подобное учудить, ночью какой-нибудь, как эта, перегрызть им с сестрой глотки во сне и взять своё. Свернуть шеи её будущим волчатам, первым на очереди на главенство стаей. Слава вспомнил вставшую дыбом шерсть, их раскрытые нараспашку души, его глаза. Отливающие блеском, точно сапфиры. В такие ночи, когда его донимали кошмары или бессонница, он ступал к сестре. Он ложился клубком в круг ее нежных и ласковых лапок, крепко его сжимавших, и нашептывал ей свои старые и новые страхи. Шептал, пока не утихало сердце, пока в голове не становилось пусто и тело не переставало совсем дрожать. В её объятьях казалось, что он не один в этом мире. Слава затрясся и выскользнул наружу, в темноту. Повсюду гудел переменными вспышками насекомий стрекот, жёлтый как кругляш печенья месяц висел над устремившимися вдаль землями и слабо освещал ему дорогу до окраины леса, где и стоял неровно сестрин домик. Он походил на пряничный и в свете луны казался маленьким полуовалом, цветы на подоконниках и крашеная лавчонка дополняли картину. В окне горел свет. Слава споткнулся и упал, вцепившись пальцами во влажную почву и дико разросшуюся по её запущенному со смерти отца дворику полынь. Он не знал, зачем это делает. Просто ему было жизненно необходимо приоткрыть дверь и увидеть ждущую его с улыбкой сестренку. Сделав это, Слава услышал голос. - Видишь эти цветки? - Эти белые? - Да, эти белые. Они такие робкие, словно стестняются выглянуть из-под земли наружу. Слава скорее почувствовал, чем увидел её улыбку. Он знал, что сейчас её глаза как никогда горят и мерцают детским восторгом и жизнью. Ей пришлось рано повзрослеть, но это в ней осталось и предстало перед Митрой во всей красе. Они сидели рядышком, прильнув к друг дружке, как старые друзья, и смотрели, как тяжело погоняется ветерком зелёный стебелек. - А у них есть название? - На моей Родине их называют подснежниками. Догадываешься, почему? - Эй, прекрати уже издеваться! – она ласково пихнула его кулачком в плечо. – Я всего лишь разок неправильно назвала растение, а ты припоминаешь мне это уже целый час. Я не тупа! Митра рассмеялся. - Знаю, знаю. Но ведь он рос у тебя всю жизнь! Как ты могла ошибиться? - Ты переоценил мой гений и мою любовь к этому краю, вот и все. Слава и не знал, что все это время с его лица не слезала улыбка. Как будто бы это он смеялся там и слушал эти нежные и мягкие попытки флирта. Он был уверен, что его сестра не делала этого ни разу свою недолгую и небогатую событиями жизнь. Слава так чувствовал, не знал. - Значит, ты несильно будешь скучать по дому, когда я увезу тебя? - С чего ты взял, что я дам тебе себя увезти? А? А? - О, выходит, ты пешком пойдёшь? - Я вообще не собираюсь идти за тобой никуда. Митра снова рассмеялся, положив под голову локть и закатив глаза. - Тогда я заберу младшего. Слава встрепетнулся. - Слава с тобой и под угрозой смерти не пойдет. А я, может, ещё подумаю. Митра протянул длинное «а». - Я же говорил, что я тебя рано или поздно очарую. Дора засмеялась, поднялась с пола, протянула свою маленькую красивую ладошку и взяла его за руку, затянув явно обленившегося Митру в незамысловатое кружение по ее комнатке и ознаменовав это неуклюжее и смешное барахтанье танцем. Им было хорошо вместе, это было ясно, как день. И все же Слава вдруг едва перенес, как удар, скрутившую ему все тело непонятную, острую тоску. Словно, он потерял что-то важное, словно, он не на своём месте. Слава приобнял себя за плечи, ощутив сковавший его по рукам и ногам холод. - Мир? Сестра как-то странно и необъяснимо сокращала его имя. Они медленно заскользили по комнате тенями на стенах. - М? - Я, кажется, тебя люблю. Это нормально? – охнула со смехом сестренка. - Такое иногда бывает, когда люди очень нравятся друг другу, не переживай. Они рассмеялись, столкнувшись лбами в танце. - Мир, а это больно? - Что? - Ну… это? - Не знаю, я никогда не спрашивал. Вроде бы все оставались довольны. Дора покраснела. - И ты ни разу не удосожился выяснить, хорошо им или плохо? - Нет, но они не умерли, уверяю тебя. Митра строил из себя дурака и это была беспроигрышная позиция. Значит, это дейстительно больно? Слава сглотнул комок в горле, закрыв глаза. - Мы ведь не совсем люди. Тебе не нравится быть волком, правда? - Я… не хочу быть только страшным зверем. Должно быть что-то ещё. Дора кивнула. - Ты другой. Ты отличаешься от них. Как Слава. Славе никогда не стать вожаком стаи. Его не примут. Он слишком хороший, а значит, по их мнению, слишком слабый. Пообещай, что ты приглядишь за ним, ладно? Он твой-то приезд воспринял плохо. Его необходимо защитить. - Я думаю, Слава способен выдержать все. Дора оторвала голову от его плеча и посмотрела просяще, как дитя. - Пообещай. Митра выдержал её долгий взгляд, кивнув. - Обещаю. И тогда она отважилась. Ловким и быстрым движением руки Дора сбросила петельки платья и мягкая, шелковистая ткань упала к её ножкам, обнажив тело. Слава отвернулся и зажмурился, пусть и слышал все равно происходящее так, словно видел своими глазами её смелые, отточенные касания и настойчивые движения. Как будто бы альфой здесь была она, а Митра был лишь шансом удовлетворить любопытство. Она его нисколько не боялась, а должна была бы. Слава знал. Слава чувствовал глубоко кроящуюся в нем опасность. - Я хочу как люди. Ты сделаешь? - А волчонок? - Как он может быть плодом грубости и жестокости? - Он и не будет. Он будет плодом нашей любви. Дора смотрела долго, испытующе и так доверчиво. Слава уже знал, что она выберет, и потому попятился назад на слабых ногах. В темноте комнатки чудилось другое, чужое, запретное. Переливающийся на свету тёмный окрас шерсти, ряд небольших шрамов и ползущих по всему телу ран, устремленные вглубь красивые холодные глазки и бывалая смешинка в уголках его раскрытого полуоскалом рта. Слава вдруг увидел снова самое сокровенное, своё. Белое, красное, розоватое. Вода, бьющая о прямую сильную спину. Поджарый упругий живот и загорелая шея. Бритый овал головы. Слава вдруг ощутил, как что-то горячее и тёплое ударило в висок. Что-то очень приятное, перекрывающее кислород. Внизу живота стало тесно-тесно и он невольно качнул все тело вперёд, как бы оставляя его самого решать эту проблему. Славка здесь не причём. И самым худшим окончанием дня стало то, что его заметил Митра. Сестра скулила, выла, царапалась, пока Слава бездвижно стоял на коленках и обнимал себя за плечи, покачиваясь туда-сюда не в силах сделать шага и отвести от игривых и бесстыдных глаз взгляда. Подкравшись к сестре с краю, Митра мучил её, а смотрел жарко и раздевающе на ссутулившегося Славу. Славе почудилось, что даже если он попробует сбежать, его также догонят, нагнут и выебут. Было и страшно, и чудовищно приятно. Ему даже хотелось этого. Слава безмолвно заплакал, перестав понимать свои чувства. Митра толкался внутри неё беспощадно, надсмехаясь над ними обоими. И Слава закачался, приникнув к полу, устав терпеть это издевательство. Он задрожал крупной дрожью и понял, что Митра видел его с самого начала. Просто перестал делать вид, что не замечает. Это все было разыграно, чтобы его испугать, унизить, причинить боль. Только зачем? И почему он? Слава закусил до крови губу, прикрыв веки глаз. Митра рыкнул и Слава вздрогнул от испуга, осознав, что и переставать смотреть ему нельзя. Когда он кончил, Слава уже свернулся калачиком на полу и тупо продолжал глядеть вперёд, пока Дора тихонько дрожала и ещё поскуливала то ли от боли, то ли от удовольствия. Слава не понимал. Слава вообще перестал понимать, что происходит, и когда Митра отпихнул её от себя, двинувшись на него, Слава даже не шелохнулся. Ему почему-то было и не страшно. - Знаешь, у меня много самок. Жён. Любовниц. Зови, как хочешь. Ты можешь стать одной из них. Хочешь? – Митра упал перед ним на коленки, даже не потрудившись прикрыть себя и протянув к его щеке свою ладошку. Он ударил его совсем слабо, даже не в наказание, просто так, а потом пригладил большим пальцем Славину все ещё мокрую прядку. Митра стал наглаживать его шею и легонько прикасаться к ресницам, спускаясь ниже и ниже, сцеловывая с его губ слезы. - Чтоб ты сдох, - просипел Слава, куснув его за губу. Митра рассмеялся громко, раскадисто, слизав каплю крови языком. Встал и взял его также за руку, подняв вверх, и приобнимая за плечо, повёл к кровати и посадил на неё. Слава так и проморгал как-то момент, когда его с головой накрыли свежей простынью и потянули на выход, домой под ручку, как престарелого старца. Он слишком устал, чтобы сопротивляться миру. - Слав, я ведь ничего плохого тебе не желаю, - усадил его уже на Славину кровать Митра. Он улыбнулся ласково, виновато. - Я не хочу быть зверем, Слав. В обличии человека Митра им и не казался. - Тогда отпусти нас, - выдохнул в отчаянии Слава прямо ему в лицо. Митра сузил глаза и вернулся к манере разговора «взрослый-ребенок». - Ты уже немаленький, Слава. Должен понимать. Я не могу. У Митры-человека были теплые руки и красивые глаза. Митре-человеку хотелось верить. - Я перегрызу тебе глотку, - со всей ненавистью ответил Митре-зверю Слава. – И я уничтожу тебя так, как ты уничтожаешь нас. Я заставлю тебя страдать так, как страдала моя сестра. Я убью лично все, что тебе дорого. Я погребу под землёй все твоё наследие и твои надежды на будущее. Я сделаю это, Митра. Обещаю, как обещал ты. Я лишу всю твою жизнь смысла. Митра заинтересованно хмыкнул, безотрывно глядя ему в глаза. - Что-то мне подсказывает, что ты станешь её смыслом. И, обернувшись на пути, Митра напомнил: - Так наши утренние занятия ещё в силе? - Будь ты проклят! – ему только улыбнулись и отвесили поклон. Слава насмешливо фыркнул и сидел, пока Митра тихонечко не прикрыл за собой дверь. А потом ринулся к сестре так быстро, как только мог.