Цикл по фэндому "Поле битвы - Земля"

*** Джонни подумать не мог, что будет так больно. До темноты в глазах, до невыносимого жара в груди. До почти полной потери соображения. Земля, Земля, дом – и рука потянулась бездумно к сжимающей нос пластиковой дряни, к фильтру, без которого ни один землянин не способен вдыхать ядовитую дрянь, заменяющую псайклам воздух. Дома, дома – и лишь болезненный удар по дрожащей, взмокшей руке привел Джонни в чувство. Напомнил быстротечной вспышкой боли о том, что земная база псайклов не является домом в полном смысле этого слова. Но, пускай под прочным куполом, под сенью которого мощные машины без отдыха качают воздух, превращая его в удушливую мерзость, пускай в окружении ненавистных псайкловских морд – но на Земле. Джонни не думал, не представлял, что даже чертова база покажется в первые минуты… Почти что родной. Почти что. Предупреждающий взгляд Терла – злобную желто-зеленую вспышку в сузившихся глазах, - Джонни показательно проигнорировал. Как и зырканья многочисленных псайклов, собравшихся перед телепортом; хотя эти, полные презрительного любопытства взгляды игнорировать было трудно. Но Джонни справился, справился, стоя на полшага шага сзади своего псайкла и потирая украдкой ушибленную руку. Справился, хотя, не способный отдалиться от Терла дальше, чем позволяла пристегнутая к ошейнику цепь, как никогда остро почувствовал себя пойманным в ловушку животным. Он справился, сдержал рвущийся из груди вопль – смесь раздирающей грудь тоски и горького торжества; чтобы не сотворить ненужную глупость, он сложил руки на животе и уставился вниз, на серую бетонную поверхность площадки. Псайклы почтительно сгрудились внизу, усиленно изображая восхищение; сквозь рычащую толпу спешил очередной, громадный и злобно порыкивающий на преграждающих путь подчиненных. Перед высшим – в пыль; и этот, незнакомый Джонни псайкл, выстилался перед Терлом вовсю; взгляд его мимолетно скользнул по землянину, вызвав короткий приступ отвращения. Терл излучал высокомерие и самодовольную снисходительность; впрочем, теплый прием не отменял высочайшей проверки – раз уж Сам соизволил пожаловать, грех не воспользоваться случаем, не устроить им всем легкую встряску, а то и подловить подчиненного на чем-нибудь эдаком. Стоя перед иллюминатором, чуть не влипнув лицом в прохладный пластик, Джонни ощущал спиной пристальный, изучающий взгляд, и ему не нужно было оборачиваться – он и так знал, кто разглядывает его, не прерывая светской беседы. Джонни хотел бы обойтись без этого вызывающего дрожь ощущения, хотел бы остаться один на один с тянущей болью, еще усилившийся после того, как транспорт псайклов покинул базу и повернул к горам; каждый изгиб ландшафта, каждая травинка там, внизу, была знакома до боли, и этой болью Джонни хотел упиваться без ненавистного наблюдателя – но разве Терл дал ему выбор? Спасибо, что не передумал, что взял все же с собой – а ведь в духе псайкла было бы сначала подарить надежду, а потом безжалостно отнять ее и наслаждать результатом. Спасибо, что не переду… Осознание ударило не хуже Терловой оплеухи. Спасибо? Спасибо?! Кому – псайклу, мучителю, поганому извращенцу, который… С которым… Из-за которого… Остаток пути Джонни провел, сжав кулаки и сдерживая злые слезы. А вот с Карло, с поганым предателем он и не думал сдерживаться, совсем не думал. Мгновенно лишившееся красок лицо, глаза Карло, лезущие из орбит, и где-то на заднем плане – озадаченный, наполняющийся пониманием взгляд Тома. И пронзительный, во всю мошь лугких вопль, и отчаянный рывок – вперед, вперед, лишь бы дотянуться до его поганой шеи, а дальше… Дальше железо ошейника больно врезалось в шею, и Джонни едва не заплакал от бессильной ярости. Карло отчетливо выдохнул, а Джонни… Джонни открыл уже рот, готовый рявкнуть на псайкла, на Терла, чью мерзостную ухмылочку он чувствовал, как и недавние взгляды в каюте летающего корабля. Он рявкнул бы, забыв обо всем, наплевав на инстинкт самосохранения, и пускай бы оно все горело синим пламенем; он почти уже, почти выдал одно из грязных земных ругательств – Терл бы понял, а на прочих плевать, - но в этот момент осознал отчетливо, что цепь его больше не держит. А его персональный псайкл снисходительно щурит желтые глаза и бросает через плечо что-то насчет ставок. Но главным в ту минуту был, конечно же, Карло… Его горячее, бьющееся в захвате тело, его красное от натуги лицо, поганый язык его, вываливающийся изо рта. Главным был ужас в наполняющихся смертной дымкой глаза предателя. Главным было… Но злая, неумолимая сила дернула вдруг вверх, дернула равнодушно и безжалостно, и под рычащий гогот довольных псайклов Джонни совершил краткий полет, закончившийся ударом о землю, которого он не почувстовал. Закончившийся у ног того, кто довел Джонни до нынешнего жалкого состояния. И не нужно было задирать голову, чтобы убедиться. Коротко звякнула цепь – и Джонни, глотая смесь из собственных слез, крови и пыли, бессильно наблюдает за тем, как один из псайклов, не прекращая смеяться, пинает Карло ногой в бок, наклоняется, чтобы брезгливо хлопнуть по лицу; даже нож ему возвращают, который отобрали перед лихорадочной схваткой. И он уходит, предатель уходит, панически оглядываясь; и Джонни готов кричать и кричать до тех пор, пока не кончится дыхание, но прикосновение к волосам – эдакое хозяйское предостережение, но глаза Терла, сощурившиеся в ответ на полный злой обиды взгляд Джонни, загоняют ненасытившуюся ярость землянина в своеобразное внутреннее стойло. Загоняют, но не гасят до конца; Джонни видит, как раздуваются ноздри Терла, сжатые обязательным фильтром, и зеленые отблески в желтых глазах, и словно бы окаменевший оскал – и понимает, что для него все только начинается. И, конечно же, оказывается прав. *** Кровь возбуждала Терла. После золота и власти, конечно же; золота у него теперь много, а станет еще больше, властью он упивался с той самой минуты, как триумфально вернулся из беззвестной космической дыры, дабы взять наконец то, что причиталось ему по праву победителя. Крови же было неожиданно много. Незапланированное, а потому вдвойне приятное развлечение, короткая схватка двух полудиких созданий в горячей пыли чужой планеты, равно и небольшой, но приятный выигрыш, привело Терла в приподнятое – во всех смыслах – состояние. Льстивая болтовня Зира несколько раздражала, но она же была и полезна – вынужденный сдерживать охватившие его эмоции, Терл сумел овладеть собой ровно настолько, насколько требовалось. И все равно не мог удержаться от полных предвкушения взглядов в сторону растерянного, злого, грязного и пыльного Джо-оунни. Кровь, кровь, густо перемешанная со здешней пылью, покрывала бледное от гнева и разочарования лицо, бурой коркой застывала на распухших, разбитых губах – и снова лилась тонкой струйкой, не выдержав натиска белых зубов, впивавшихся в свежие раны. Джо-оунни словно бы не чувствовал боли, которую сам же себе и причинял; стоя вполоборота к Терлу, он все кусал и кусал свои губы, дыша тяжело и часто, буравя стену каюты невидящим взглядом. Такой – яростный, дикий, настоящий – Джо-оунни напомнил Терлу себя прежнего. Неукротимого, самонадеянного наглеца, усиленно изображающего покорность. Того, который вздумал бросить вызов – не только Терлу, но и всей Вселенной разом. Сегодняшний Джо-оунни оказался намного, намного притягательней… Намного лучше своей слегка укрощенной версии. Такого Джо-оунни хотелось… Ему необходимо было указать его истинное место, и чем скорее, тем лучше. Зир хихикает угодливо, предлагая освежиться, и терпкая свежесть кербанго перетекает из колбы в горло, и Дожо-оунни впивается ногтями в свои, такие гладкие и нежные по сравнению с его, Терла, ладони, и мерно, на грани слышимости гудит двигатель, и Терл подсчитывает в уме сроки, и не сдерживает слегка разочарованного вздоха – рано, еще рано; впрочем, есть множество других способов доставить ему, Терлу, удовольствие, и Джо-оунни весьма успешно освоил если не все, то большинство из них; некоторое усилие приходится приложить, чтобы сосредоточится все-таки на Зире и источаемой им лести, но Терл, в конце концов, не зря был в Академии одним из лучших. Отправляясь на чужую планету, тем более в такую глушь, следует взять с собой как можно больше полезных мелочей. Никогда ведь не знаешь, что пригодится. А уж плоский, серебристого цвета датчик, прибор, способный мгновенно обнаружить и отключить любое записывающее устройство, для псайкла, особенно такого как Терл, - вещь поистине незаменимая. Конечно же, Зир позаботился заранее, и покои, отведенные Терлу, так и кишели разными милыми штучками; но сегодня прыткому наместнику придется обойтись без вечернего киносеанса. Джо-оунни излучает злость пополам с разочарованием; едва успевает Терл отключить последнюю камеру, как землянина прорывает. Ругательства: родные, дикарские, и выученные за время общения с псайклами, грязные, непозволительные слова – бессвязная речь льется изо рта землянина бурным потоком, глаза горят неизменной в своем постоянстве ненавистью, слабые человеческие руки тянутся… Не совсем туда, где они так нужны Терлу. Но сначала стоит избавиться от лишнего – и кожаный плащ, шелестя, летит на пол; сначала стоит окоротить забывшегося дикаря – слегка, чтобы помнил, кто здесь хозяин. Сначала стоит направить неистово бьющую из Джо-оунни энергию в правильно русло. Ненужная цепь отправляется вслед за плащом. Разошедшийся Джо-оунни с глухим стуком вжат в ближайшую стену. Ноготь неторопливо скользит по липкой от крови коже. - Ты мразь, - хрипит Джо-оунни, упираясь обеими руками в грудь псайкла. – Мерзкая, уродливая, лживая тварь. - Знаю, - покладисто отвечает Терл, ловко сковырнув нежную, едва натянувшуюся корочку с кривящихся губ землянина. – Ну же, Джо-оунни… Мы ведь с тобой так хорошо ладили… В последнее время. Теперь можно, просто необходимо оторвать руки Джо-оунни от собственной груди, задать направление и, так сказать, обозначить круг будущих действий. Руки у землян маленькие по сравнению с руками псайклов, но весьма ловкие – когда им, землянам, нужно. Руки Джо-оунни восхитительно горячие, обхватывают жаждущую утех плотьТерла вполне уже привычно; ярость же, так и не утоленная днем, находит выход в сильных, коротких, ритмичных движениях. Бездонный омут безнадежной, обиженной ненависти в потемневших глазах – зрелище исключительное. А уж пахнет от него… Терл шумно, позвериному раздувает ноздри, зарывается лицом в спутанные, пропыленные волосы. Ни одной мелочи не упустить. Ни единого оттенка. - О, да. - Сволочь, - бормочет Джо-оунни, яростно двигая обеими руками. – Сволочь, тварь, псайкл, извращенец, мразь… Наслаждение приходит рывками, жаркими всплесками – обжигающая волна вскипает, растет, грозя вот-вот выплеснуться за край, резкий, с оттенком боли откат – и тут же новый приступ блаженства, интенсивней, неистовей предыдущего. И ругательства, ругательства, ругательства – земные и те, что выучены от псайклов. В какой-то момент Терлу надоедает этот словесный поток. Заткнуть Джо-оунни рот можно разными способами, но Терл выбирает единственно подходящий для данного конкретного случая. Солено-пыльная влажная смесь, сбившееся дыхание и проглоченные грязные слова – ничего вкусней Терл в жизни своей не пробовал. *** - Приведи себя в подобающий вид, - велит псайкл, едва Джонни успевает отдышаться. Губы его горят, и небо пылает, и горло, до которого чертов Терл достал таки своим поганым языком саднит так, будто в него песка насыпали. На ладонях и пальцах остывает маслянистое семя. - Хороший мальчик, - бормочет Терл, падая в кресло. Взмахивает заторможено когтистой лапой: - Душ там. Убирайся. Что Джонни и делает – оглушенный, униженный, опустошенный. «Хороший мальчик» - и откуда, скажите, псайкл знает мое детское прозвище? Или не знает, а просто совпало..? «Хороший мальчик». Он и был этим хорошим, в последнее время был, вспоминать тошно. И стыдно, до чего же стыдно! Все, все делал, любой каприз, все, что выдавала извращенная фантазия этого… Этого… Псайкла! Все, все, и даже больше – из-за одной лишь призрачной надежды, брошенной, словно кость с хозяйского стола. Все, все – и надежда щедро мешалась со страхом, и Джонни гнал от себя простую, но убийственную мысль, рожденную пониманием подлючей псайкловой природы. С Терла ведь сталось бы – с высокомерной ухмылкой, сверху вниз глядя: «Не припомню, чтобы обещал тебе что-то, земляшка». Или, как в старые добрые времена – «животное, зверочеловек». Стало бы – но по неизвестной Джонни причине, по непонятному капризу извращенного чужого сознания, он все-таки здесь, на Земле. Тугие струи воды не могут смыть ни жгучего стыда, ни затаенной обиды. Но ярость, взметнувшаяся до самого неба при виде предателя Карло, теперь ушла, вся ушла, досталась поганому псайклу. И даже мокрый колтун, в который превратились его волосы, Джонни распутывает без малейшего ожесточения. Только шипит, когда попадается особенно мерзкий узел. До боли знакомый серый комбинезон – тот самый, с номером на груди – терпеливо ждет на узкой кровати. - Как в старые добрые времена, - усмехается Терл из кресла. Желтые глаза источают сытое довольство. Джонни размышляет с полсекунды, не плюнуть ли на все, не швырнуть ли поганую одежку прямо в эту сияющую рожу – но мысль о том, что другие псайклы будут вот так же пялиться на его, Джонни, голое тело… Терла он не стесняется, давно. Чего этот извращенец не видел? Решетки, решетки, решетки – два ряда клеток, узкий проход – и гулкая пустота вокруг. Странно – раньше здесь были люди, сотни и сотни людей. Несчастные, которым не повезло попасть в лапы желтоглазым охотникам. Странно – ведь там, на поляне, были люди, не только Том и… Были, были, ползали по отвесной скале, как озабоченные насекомые; почему же теперь..? Все здесь осталось таким же – и все изменилось. Не задумываясь, Джонни садится на корточки, прижимаясь спиной к холодным прутьям клетки – так же он сидел когда-то, переходя от отчаянья к надежде, размышляя о судьбах людей и о главном своем враге. О Терле, о ком же еще. Так же бился затылком о твердое железо – но тогда рядом были другие, много других; тогда рядом был Карло, им именно он… А теперь вокруг царит мертвая, зловещая тишина; лампы горят еле-еле, точней, одна-единственная лампа в его, Джонни, клетке; и ничего удивительного, если начинаешь слышать то, чего нет: сдавленный стон, опасный скрип, приближающийся шум чьих-то шагов. Нет, шаги действительно… Кто-то на самом деле идет по узкому проходу между клеток, кто-то шагает, уверенно стуча каблуками по каменному полу. Псайкл – два псайкла; и восе не Терл, как можно было ожидать, но тот, другой… Зир, кажется. Да, именно так его имя; с ним еще один, совсем с виду молоденький и, если зрение не подводит Джонни – изрядно напуганный. - Вот, - важно говорит псайкл Зир, останавливаясь точно напротив Джонни. – Забавная зверушка, не правда ли? - О-о-о, - выдыхает псайкл, имени которого Джонни не знает и знать, в общем-то, не хочет. Глаза его блестят жадным любопытством и беспардонно шарят по телу землянина. Зир пялится с непонятной ухмылкой – но не на Джонни, а на своего спутника. - Но он же совсем слабый! – выдыхает тот, вдоволь насмотревшись. - Внешность обманчива, - с оттенком насмешки тянет Зир. – Благодаря ему Терл стал богаче на тысячу кредитов. - Ах! – изумляется молодой псайкл, и жадно подается вперед, как будто желает рассмотреть Джонни поближе. Это не то чтобы не нравится – это попросту бесит. «Зверушка, говоришь?» - Джонни рывком подается навстречу любопытному псайклу, наваливается на решетку всем телом, кривит лицо, стараясь, чтобы рожа получилась как можно более дикой и мерзкой. - Ах! – молодой предсказуемо шарахается, врезаясь прямиком в грудь Зира. По всем правилам Зир должен был оттолкнуть недотепу, но вместо этого покрытая шерстью лапа всего лишь удерживает, не давая упасть. - Не бойся, здесь, в клетке, он неопасен, - говорит Зир, почти касаясь губами уха впечатлительного спутника. Псайклы уходят, причем Зир так и придерживает за пояс своего… Почти обнимает, о да. Джонни едва не сворачивает шею, глядя им вслед; его настойчивость вознаграждается не предназначенной для чужих глаз картиной: лапа Зира непринужденно соскальзывает вниз, задержавшись на заднице другого псайкла. - Действительно, - невесело усмехается Джонни, вновь принимая сидячее положение. – Женщин здесь не водится, так с кем же им… А есть ли вообще у них, у псайклов, женщины? Нужно будет завтра уточнить. У Терла, у кого же еще. *** Незапланированное, но весьма приятное приключение минувшего дня было тому причиной, или тот факт, что ситуация в принципе складывалась к полному Терла удовлетворению, но проснулся он в весьма благостном, если не откровенно веселом настроении. Да и ночь его прошла на удивление спокойно, без неприятных сновидений и внезапных пробуждений через каждый час; подобное было для Терла редкостью – перемена места на него всегда действовала плохо. Но сегодня… Сегодня он даже снизошел до скупой похвалы в адрес Зира, который счел необходимым составить ему компанию за утренним приемом пищи. Тем более, что сразу после Терл должен был покинуть базу, и транспорт уже стоял наготове, и все необходимые внушения были сделаны, и Джо-оунни , несколько помятый и явно невыспавшийся, с яркими свидетельствами вчерашней встречи с бывшим, гм, другом на лице, смирно стоял в углу, прикидываясь послушным. Зир выстилался эталонно – хоть сейчас в Академию, в качестве наглядного пособия по корпоративной этике, - Терл слушал лениво, с видом пресыщенным и благородно-утомленным; в голове его гимн Корпорации мешался с нежным перезвоном золотых слитков и льстивым бормотанием бесчисленных подхалимов. Неудивительно поэтому, что внезапный вопрос Джо-оунни, этого неугомонного дикаря, не разозлил Терла, а наоборот, привел в еще более радостное расположение духа. Озадаченное выражение на лице Зира – ах, да, ведь до этой минуты Джо-оунни молчал, если не считать того яростно выкрика в сторону недобитого дикаря, - а Зир, по-видимому, полагал, что «зверушка» Терла не обучена словам высокого языка псайклов. Зир озадачился, а потом испугался – мелькнуло паническое в расширившихся глазах, мелькнуло и исчезло – наместник взял себя в руки, но сигнал был принят Терлом молниеносно, и своеобразная зарубка на память сделана: Зир опасается Джо-оунни, Зиру есть что скрывать, и Джо-оунни знает, что именно, непонятно пока откуда, но знает. Что ж, времени у нас много, а скоро будет еще больше; но пока что Терл счел возможным ответить землянину: - Конечно же, у нас есть женщины! Или ты, дикое существо, полагал, что псайклы рождаются сразу взрослыми из пустоты космической? – воображение нарисовало яркую и несколько непристойную картину подобного «рождения», и Терл не удержался, откинул голову и разразился лающим смехом. Зир вежливо подхватил, прикрывая рот зеленоватой – вот оно, пагубное воздействие земной атмосферы, – ладонью; всем своим видом наместник выражал сдержанное, полупрезрительное любопытство, но исходило от него некое напряжение. «Интересно, очень интересно», - заметил мысленно Терл; полуобернувшись к Джо-оунни он бросил снисходительно: - У меня, например, имеются жены. Пятнадцать молодых, прекрасных… Да, именно пятнадцать, потому что его, Терла, нынешнее положение не позволяло иметь меньше; но когда в последний раз он посещал женскую половину своего дома? Пятнадцать молодых, прекрасных, соблазнительных, обученных искусству наслаждения и способных удовлетворить самый взыскательный вкус; а он, Терл, едва ли троих удостоил свидания наедине! Как и положено, он выделял на содержание их достаточно, и ни одна не посмела бы назвать Терла плохим мужем; но не слишком ли он увлекся укрощением строптивого, не слишком ли много времени проводит он в обществе неполноценного, по меркам псайклов, существа? И сюда, в эту провинцию, в эту дыру – кого он потащил с собой? Но ведь не собирался, не планировал, не хотел! Поддразнил разок, разбередил дикарскую душу призрачной надеждой, насладился результатом – но почему, зачем не поступил, как было должно, как было задумано? Кто знает ответ? Уж точно не Терл. И уж наверняка не Джо-оунни. Который стоит, чуть подавшись вперед, и с напряженным интересом ждет продолжения; и что это за быстрый, ехидный взгляд на мгновение впивается в Зира? Нет, он точно что-то узнал, нечто такое, что наместник предпочитает держать в тайне… Терл хмурится – утренней веселости как не бывало, - и завершает беседу с неожиданной злобой: - Довольно вопросов. Ты утомил меня, земляшка. Джо-оунни смиренно опускает глаза, но зоркий взгляд Терла успевает поймать легчайшую судорогу, намек на кривую усмешку распухших губ. - Пятнадцать, ну на-адо же… - тянет Джо-оунни вполголоса; руки сложены в замок на животе, в голосе сквозит нечто первобытно-злобное. Терл хмурится и отмечает на будущее: по возвращении осчастливить жен своим посещением, осчастливить каждую непременно. В конце концов, великому Терлу нужен наследник; теперь он может себе это позволить. Терл еще раз обещает мысленно: непременно, обязательно, обещает – и, успокоившись, немедленно забывает о данном самому себе обещании. Реакция Джо-оунни куда интересней; тайные грешки Зира куда занимательней. *** «Континент – крупный массив твердой почвы, омываемый со всех сторон океанами» «Океан – пространство, заполненное преимущественно водой или заменяющей воду субстанцией; занимает пространство между континентами, часто заселено живыми организмами от бактерий до организованных хищников. Пятой экспедицией обнаружена планета Зеро, представляющая собой сплошной океан; состав его…» В голову Джонни вложены знания, множество знаний. Например, о далекой планете, поверхность которой – сплошной жидкий метан; плавают в этой жуткой каше не менее жуткие существа, и псайклы умудрились подчинить даже их – но увидеть планету Зеро Джонни не суждено, а теория не сравнится с практикой. Одно дело знать, другое – видеть своими глазами. Джонни представить не смел, что в мире может быть столько воды. Бесконечной, бескрайней, сине-зелено-серой, неспокойной воды, простирающейся от горизонта до горизонта. «Континент – крупный массив твердой почвы…» Но никакой «почвы», ни намека на твердь земную впереди не видно; внизу, насколько хватает взгляда, величественно простирается таинственный океан, и кто знает, что и кто обитает в таинственных глубинах. Джонни словно прирос к обзорному окну – носом, лбом, растопыренными ладонями. Величие океана поражает; осознание бесконечности водного пространства, расстояния, лежащего между родным краем Джонни и той, незнакомой пока землей, куда несет его – их - механический жук, рождает знакомую боль в сердце. Горло сжимается от удерживаемых внутри слез: пускай он сумеет сбежать с той, другой базы, пускай достигнет океанского берега – сил не хватит переплыть; и даже если в тех краях остались люди… Да и были они там когда-нибудь, кто знает? Джонни сражен увиденным. Никакая теория не сравнится. И Терл, как на зло, молчит; вдруг разозлился и молчит, только позвякивает стеклянным и сверлит спину тяжелым своим взглядом – словно холодная струйка стекает по позвоночнику, и по коже разбегаются противные мурашки. Эта тишина, это молчание натужное, давят не хуже океанских просторов. - Действительно пятнадцать? – говорит Джонни первое, что приходит в голову. Лучше разозленный псайкл, чем эта затягивающая безнадежность. За спиной мелодично звякает. - Действительно. Голос Терла подозрительно спокоен, и это внезапно бесит. Все что угодно, лишь бы не эта подчеркнутая снисходительность. - Наверное, такие же волосатые уродины, - с подчеркнутой любезностью бросает Джонни, не оборачиваясь. Сердце тревожно сжимается, все тело напрягается в ожидании… хоть чего-нибудь. Отрывистый смешок вызывает к жизни новую стайку щекотных мурашек. - Не тебе, земляшка, судить о наших женщинах. Джонни, в общем-то, согласен; однако вскипающее внутри раздражение не дает благоразумно замолкнуть: - Не припомню, чтобы видел хотя бы одну. - Пф-ф. Что за дьявольщина: Терлу опять весело? Приходится все же развернуться – чтобы нарваться на хитрый, с оттенком угрозы желтый взгляд. - Стесняешься показать? Или боишься? – Джонни понимает, что несет несусветную чушь, опасную чушь, за которую вполне может поплатиться если не жизнью, то здоровьем точно, но остановиться уже не в силах. - Тебя-а? – брови Терла ползут вверх, но кресла он не покидает, равно и на спешит ставить на стол колбу с неизменной желтой гадостью. - Один мой знакомый псайкл…, - многозначительная пауза. – Вдруг и жен твоих потянет на экзотику, откуда мне знать. - Действительно, откуда, - обычно вспыльчивый Терл сегодня непрошибаем, и это бесит, бесит, бесит. - Ты меня бесишь, псайкл, - ощущение само собой оформляется в слова, и от того, что безуспешно подавляемое озвучено, становится легче, намного. – Как же ты меня… Знакомые отблески зелени в желтых глазах – но Терл и теперь не изволит вскакивать, рычать и хватать за шею когтистой лапой. Только едва заметная дрожь проходит по затянутому в кожу телу. - Чего ты добиваешься, Джо-оунни? – звучит чересчур, слишком мягко. Чего добивается… Какой хороший, какой своевременный вопрос! Кто бы ответил – чего. Уж точно не Джонни. - Ночью приперся этот твой… Зир, - говорит Джонни просто чтобы что-то сказать; отголосок чужого имени еще зудит на кончике языка, а землянин уже жалеет – он не собирался жаловаться, не думал выдавать неинтересного ему псайкла; но Терл вдруг подается вперед, и черты его лица как-то заостряются, и взгляд пылает опасной зеленью, и Джонни впервые за все время полета чувствует что-то вроде спокойствия. - Да, явился и… Удивительно, как создание вроде Терла – такое высокое и неуклюжее – может передвигаться с такой скоростью. Только что ведь сидел в кресле и тискал дурацкую колбу – а теперь стоит почти вплотную, и лапа его лежит на беззащитной шее землянина – так привычно… - Продолжай, - тихо рычит псайкл, и Джонни завороженно касается покрытых шерстью пальцев прежде чем выдать Зира с головой: - Как я понял, это была экскурсия. Терл выглядит озадаченным. Но все еще злым. - Привел с собой какого-то, - Джонни морщит нос. – Из ваших. Пялились, как на зверя. - Ты и есть… - начинает псайкл, но вдруг осекается. – В некотором роде, - завершает он после длинной паузы. – Так с кем, ты говоришь, Зир приходил? - Мне откуда знать? – Джонни снова начинает злиться – за «зверя в некотором роде». – Вы, псайклы, все на одно… На одну морду, причем мерзкую. - Зира ты как-то отличил, - покрытая шерстью лапа сжимается на беззащитной шее землянина, но не всерьез. Дышать можно. - Чего ты добиваешься, Джо-оунни? – повторяет Терл, и Джонни рад бы ответить, но все еще не знает, как. Поэтому выдает самым наглым, на какой только способен, тоном: - А еще Зир трогал того, второго за задницу, и обнимал, и… Ну давай, вышвырни меня в чертов океан! – вдруг срывается он на крик. Покрытая шерстью лапа сжимается еще немного. Но дышать все равно получается. - Ты уверен, что хочешь именно этого? Кто бы подсказал, в чем Джонни уверен. Уж точно не Терл с этим его изучающим прищуром. - Ненавижу, - шипит Джонни, не утруждаясь переводом на псайклово рычание. Сильный, почти без замаха удар по щеке – и вот он уже согнулся пополам у стены, и лицо его горит в месте соприкосновения с ладонью псайкла, и в груди разливается волна успокоительного оцепенения. - Как в старые добрые времена, - бормочет Джонни, не поднимая головы. - Не за что, - без тени издевки отвечает Терл. Снова спокойный – будто и не Терл вовсе, вспыхивающий по любому поводу. Среди гнетущего молчания Дожни пытается понять, что это было, в последние десять минут. Кто бы умный ответил…