Цикл по фэндому "Поле битвы - Земля"

Да и понимать, по большому счету, не хочет. И не может, не в состоянии в полной мере осознать, а тем более обдумать и сделать выводы; измученное тело требует сейчас одного – полнейшего покоя. Он валяется в нелепой какой-то позе – не то на боку, не то на животе; во рту кисло и вязко после с трудом проглоченной белесой дряни, и левая рука совсем уже затекла, но на любое, самое осторожное движение нет сил совершенно. Голова, тяжелая и гудящая, мнится вдруг распухшей громадиной, полной горячего густого тумана. Какая мысль может пробиться сквозь эту непроглядную белизну? Ни мыслей, ни чувств, только усталость, бездонная и бесконечная. Туман негромко ворчит, клубится неторопливо, выдавая смутные, размытые образы, смысла которых Джонни не успевает поймать; его как будто несет спокойное, но неумолимое течение, словно большие ласковые руки качают его, как несмышленого младенца. Сквозь туман пробиваются изредка звуки: шелест, скрип, быстрое щелканье и неразборчивое ворчание. С трудом приподняв отяжелевшие веки, Джонни видит прямую, напряженную спину и спадающие темные космы – интересно, они у псайклов всегда такие, или это возможно как-нибудь распутать? Мерцает мертвенно-голубым встроенный в стену монитор, поскрипывает под псайклом кресло, когти быстро, раздраженно постукивают по пластиковой поверхности стола. Джонни моргает, пытаясь отогнать сонное оцепенение; почему-то кажется очень важным – вот так, бесцеремонно и безнаказанно, разглядывать эту беспечно подставленную спину; но даже самый сильный человек имеет свой предел прочности, а предел Джонни был достигнут минувшей ночью. Тем более, что засыпать под производимые Терлом звуки оказывается так… уютно. *** Дело, казавшееся поначалу не то чтобы пустячным, но и не самым сложным в его жизни, совершенно не ладилось. День за днем Терл, сверяясь с расчетами, обследовал развалины когда-то величественной столицы, чуть не обнюхивал каждый заросший отвратительно-зеленой травой камень, изучал древние развалины, глотал затхлую пыль мертвых столетий, которую сам же и поднимал, вторгаясь в безмолвные останки разрушающихся зданий. Как выражались предки нынешних земляшек – носом землю рыл, но все было напрасно. Никаких признаков, ни малейшего намека на желанную, казавшуюся такой близкой цель. Вечера и почти целиком – ночи Терл посвящал новым и новым проверкам: неужели в его скрупулезнейшие, тщательнейшие расчеты все-таки вкралась ошибка, одна маленькая неточность, потянувшая за собой длиннейшую цепь новых и новых, неужели его логика оказалась небезупречной? Быть может, расшифровывая слишком насыщенный, переполненный синонимами и имеющими двойной смысл древний язык, он пропустил нечто важное, нечто такое, из-за чего всю сложную работу придется начинать сначала? Проблема была в том, что расшифровку он вынужден был осуществлять варварскими, старинными методами; проблема была в том, что ни одна обучающая машина не могла вложить в голову хотя бы базовые основы чужого языка. Утруждать себя изучением варварских наречий недостойно истинного псайкла; эту простую истину в Терла вбили, в том числе и в буквальном смысле, еще в Академии. Все дело в том, что он был чересчур для псайкла любознателен, и, наткнувшись однажды на пропитанный пылью, забытый и похороненный в недрах библиотеки свиток просто не смог удержаться. Расшифровка совершенно не похожего, не имеющего ничего общего с высокой письменностью псайклов наречия оказалась делом трудным, но увлекательным; а увлекшись, юный Терл, конечно же, попался. О-о-о, о том давнем позоре, Терл до сих пор вспоминал с некоторым содроганием. Мало того, что пришлось пройти через несколько утомительных, а то и болезненных проверок, мало того, что унизительной церемонии раскаянья – на глазах у всей Академии, даже умственно неполноценные уборщики присутствовали! – избежать, несмотря на все усилия разгневанного отца, так и не удалось; мало того, что даже это ничтожество и тугодум Керр осмелился смотреть на него, Терла свысока… Впрочем, последнее Терл исправил довольно скоро, а вот отметка в личном деле, - несмотря на все старания, несмотря на то, что он стал в итоге одним из лучших, скотина ректор так и не удосужился убрать это позорное клеймо, - это свидетельство его, Терла, неоспоримой испорченности изрядно замедлило продвижение по карьерной лестнице. И он бросил, оставил недостойное истинного псайкла увлечение, забыл о притягательной прелести таинственных знаков, загадочных символов и полных чужеродной логики построений, забыл, как ему казалось – как он сам убедил себя – навсегда, на веки вечные. Забыл – до первой же заштатной планетки, до затерянной во вселенских просторах колонии… Упрямство, главный его, Терла, недостаток, сыграло свою зловещую роль; впрочем, обитание на дальних планетах имело свою сомнительную прелесть – здесь Терл мог сколько угодно копаться в чуждых великой цивилизации псайклов древностях. При разумных мерах предосторожности разоблачения можно было не опасаться. И он, Терл, находил время и силы, насколько напряженной ни была игра, обязательная для знающего себе цену псайкла борьба за место в Корпорации, за лучшее, как можно более престижное место. Тайное увлечение, отнимающее громадную долю мысленных и физических ресурсов, тем не менее давала некую иллюзию отдохновения, несло в себе некий намек на бунтарство, а значит и на непредусмотренную законами Корпорации свободу. Увлечение словами тянуло за собой еще одно: часто для понимания какого-либо термина, какой-либо фразы, для полного понимания чужеродной концепции, требовалось не просто перевести занятные знаки в простой и понятный вид; требовалось изучить явление в целом, вникнуть в перипетии чужой истории, понять, хотя бы поверхностно, принципы мышления иной расы. Псайклы – могущественный народ Вселенной, высшая раса, с этим убеждением Терл вырос, это не подвергалось сомнению – с другой стороны, псайклы без тени сомнения брали у покоренных рас все, что считали нужным; а вот вникать… Может быть, Терл был единственным из псайклов, способным на подобные фокусы; во всяком случае, ни у кого из своих знакомых он не замечал особого интереса к чужому. Между тем, это затягивало не хуже кербанго высших сортов; это было… Просто напросто было в жизни Терла. Однако, с последним заданием вышла непредвиденная заминка: слишком сложным оказался язык, слишком чуждыми базовые принципы его; на каком-то этапе пришлось привлечь одного из рабов – но, с каждой бесплодной попыткой убеждался Терл, разве не могло это запуганное и забитое создание вольно или невольно ввести своего господина в заблуждение? Та самая крохотная ошибка – и все планы летят к черным дырам. Бессильная ярость душила Терла, и чем больше случалось пустых утомительных дней, тем удушье это становилось сильнее. Он срывался, срывался все чаще, срывался буйно и с некоторым удовольствием: на тупых долдонов из охраны, на нерасторопный персонал, на сумрачных техников. На этих – с особенным упоением, благо, парни ежедневно давали повод. Мерзкие, отвратительные, неполноценные, неповоротливые твари. Ниже техников в Корпорации числились только неполноценные умственно уборщики, грузчики – тупые и покорные создания, пригодные для выполнения самой грязной, самой непрестижной работы. От рабов их отличала только принадлежность к роду псайклов; собственные отцы отказывались от них, матери забывали их имена; по мнению обозленного Терла, здешние техники недалеко отошли от генетически неполноценных. Почему, спрашивается, до сих пор не настроен телепорт? Ах, не хватает кое-каких деталей? Ах, нерасторопный раб случайно испортил важную пластину? Ах, он все еще здесь, только голова разбита? Ах, без его ловких щупалец работа вообще встанет? И какой мне толк от вас живых, презренные твари; или, думаете, я не знаю, чем вы занимаетесь вместо того, чтобы работать? Эй, ты, как тебя..! Сейчас же, немедленно обнаружить и уничтожить… Да, да, мне известно, что за дрянь вы варите с своем дрянном бараке; вот высшая цель вашего существования – соорудить поганый аппарат и гнать, гнать бесконечно эту вонючую дрянь… Вся база пропиталась этим вашим бодрячком! Терл срывался на все и на вся – за единственным исключением. Постепенно отходящего от «укрощения» Джо-оунни, слабого, измученного до крайности, но все еще не сломленного, Терл демонстративно не замечал. Насколько подобное было возможно в здешней некомфортной обстановке. Не замечать Джо-оунни было сложно, хотя тот и проводил свои дни в ничегонеделанье и безмолвии. Оставшись в одиночестве, он так и лежал в одной позе, покидая свою лежанку лишь в случае крайней надобности. Даже сам с собой не разговаривал, что было бы вполне объяснимо в текущих обстоятельствах. Терл ежедневно просматривал записи, сделанные двумя старательно замаскированными камерами, но ничего, что развеяло бы едва обозначившееся первым их утром на базе ощущение, так и не разглядел. Он мог убить Джо-оунни, он имел на это полное право и знал об этом; так же знал он, что убить землянина просто так, по велению собственного дурного настроения не сможет. А повода Джо-оунни упрямо не давал. И совсем не в его нынешней апатии было дело: часто – а если не лгать самому себе, то каждый вечер – Терл, едва переступивший порог их неуютной комнаты, ловил на себе быстрый, как бы скользящий взгляд; погружаясь в очередной раз в хитросплетения слов и чисел, знал – чувствовал отчетливо – что на него смотрят. Без обиды, иногда почти без ненависти, без особенной какой-то цели. Просто так. Потому что. *** Вязкая, чуть сладковатая бурда, которой его пичкали дважды в день, давно уже стояла Джонни поперек горла. Но он ел, давился, но упрямо глотал эту гадость, повторяя себе, что ему нужно, необходимо восстановить силы, как можно скорее. Для будущего побега ему понадобится все, на что только Джонни способен. Убежденность в том, что бежать от псайкла необходимо, крепла в Джонни с каждым, растянутым почти до бесконечности скучным днем. Он должен был убраться отсюда, обязан, он должен был избавиться наконец от давящего присутствия Терла. Псайкл больше не трогал его, ни разу, более того – совершенно перестал обращать на Джонни внимание; изучая по вечерам напряженную, затянутую в неизменный кожаный плащ спину, землянин пытался понять, действительно ли его бесит этот последний факт. Казалось бы, какой смыл злиться на псайкла – тут радоваться нужно, что эта сволочь настолько погрязла в своих делах, что не находит времени на усмирение, укрощение и тому подобные прелести; но почти постоянная тишина и навязанное одиночество начали вдруг тяготить; вид Терла, с головой погруженного в непонятную, но явно сложную работу, его непривычно строгое, без тени обычной, на грани вызова, агрессии, начинало казаться почти… человеческим. Это пугало, это ввергало в бездны горячего стыда, это… Это нужно было прекратить. Как можно скорее. Псайкл расставил все по своим местам, напоминал себе Джонни, блуждая рассеянным взглядом по серому, пустому до мертвенной гулкости помещению. Он – расставил, пора и мне расставить все точки. После чего погружался в обдумывание важнейших планов. Планы обдумывались туго: лезли без спросу воспоминания, подернутые дымкой ушедших дней картины и сценки. Псайкл верно сказал: в последнее время они с Джонни неплохо ладили. Даже чертов ошейник с сюрпризом, даже пульт в покрытой шерстью лапе не были такой уж помехой; а еще Джонни только сейчас осознал в полной мере, как приятно было дремать под развязную болтовню утомленного, но весьма довольного Терла. А сейчас этот гад все больше молчит; сейчас он даже не пьет тут желтую дрянь из колбы, предпочитая какой-то крепко – даже через фильтр дыхательный чувствуется – пахнущий, темный густой напиток. Не хочет, стало быть, портить дело пьянкой; но почему бы хоть раз не отвлечься от чертовых записей и не разразиться очередной хвастливой речью? Землянину не хватало той, не всегда связной болтовни; осознание оборачивалось сжимающим горло, звериным почти страхом. Бежать, бежать, и как можно скорей – но чтобы сбежать с поганой базы, нужно было для начала выбраться из не менее поганой комнатушки; давнишние клетки казались Джонни чуть ли не раем – там, в клетках, он был хотя бы не один, в окружающих его, пускай запуганных и забитых людях, он черпал тогда собственные силы. …А на чужой, невообразимо далекой планете – откуда ты черпал силы там? Откуда, от кого, Джо-оунни… С отчетливыми, чисто терловскими интонациями. Джонни должен был, обязан был бежать – но, чтобы покинуть опостылевшую комнату, ему понадобится… Ему нужно сперва помириться – или как это безобразие называть – уладить, короче говоря, с псайклом, с чертовым Терлом. Он-то сам, сволочь высокомерная, первым заговаривать не собирается. По всему видно. Значит, именно Джонни обязан выбрать подходящий момент. *** С каждым днем убежденность в том, что ошибка, та самая крохотная, но потянувшая за собой череду новых и новых, все таки имела место быть; скорее всего, на стадии предварительных расчетов; обнаружить мелкую дрянь необходимо было в кратчайшие сроки, но утомленный мозг отказывался работать в полную силу; мысли псайкла последние несколько дней уподобились какой-то сложной фигуре – что-то вроде ленты Мебиуса – и бродили, перекатывались в гудящей от напряжения голове по бесконечной, замкнутой на самое себя кривой. Необходимо было отвлечься, дать отдых уму и нервам, хоть немного расслабиться, но Терлу знакомы были лишь два вида отдыха – кербанго и Джо-оунни; напиваться псайкл не планировал до окончательного разрешения насущных дел, что до Джо-оунни… Терл, естественно, мог бы заставить; Терл мог бы, наплевав на сроки, взять то, что причиталось ему по праву; мог но не хотел почему-то, нечто в нем противилось подобному развитию событий – еще свежо было воспоминание о том раздражении, которое охватило псайкла на следующий день после укрощения; еще безучастен, чересчур, был присмиревший землянин; да и заслужил ли он, это дерзкое, дикое создание, высочайшего внимания? Помассировав ноющий, пульсирующий тупой болью висок, псайкл позволил себе бросить взгляд на лежащее ничком земное недоразумение. Валяется, будто сломанный механизм, притворяется дохлым – но еще секунду назад, буквально только что Терл ощущал ровный взгляд на своей спине! Самое время посетовать на эволюцию, не наделившую псайклов даром телепатии, или эмпатии на худой конец; вместо бессмысленных, недостойных высшей расы причитаний Терл решил выйти на воздух. Небольшая прогулка перед сном ему не повредит, а защитный купол защитит от слишком ярких красок этой затерянной на задворках галактических планеты. А этот… Пускай и дальше валяется и созерцает потолок; кто такой Терл, чтобы мешать земляшке упиваться страданием? В конце концов, он и затеял всю эту историю с единственной целью – и сущим преступлением было забыть о первоначальных мотивах своего граничащего с извращением поступка. Там, снаружи, нависая торжественно над обманчиво-хрупкой конструкцией купола, бушевал кошмарный земной закат. Там, за пределами защитного периметра, шумел, набирая силу, отвратительный земной ветер. …Когда-то, еще до промышленной эры, до мельчайших намеков на Корпорацию, задолго до того дня, когда первые корабли псайклов начали свой победоносный рейд по Вселенной, во времена незапамятные и надежно забытые, родная планета, пожалуй, напоминала эту поганую Землю. Тогда предки псайклов, дикие и буйные варвары, вполне спокойно обитали среди бескрайних лесов, кишащих животными - в полном смысле этого слова; сгрудившись в сооруженных из камня кривобоких строениях, пили они мутное варево, прародителя кербанго, орали грозные песни воевали, воевали, бесконечно воевали с обитателями близлежащих каменных развалюх. Память о тех временах, о той полузвериной дикости, о первобытном буйстве, давно и надежно погребена в архивах всемогущей Корпорации; никто не помнит, не знает и знать не хочет, и только такой извращенец, как Терл, мог откопать и долго, со странным, болезненным чувством в груди, портить глаза, разбирая древние закорючки. Когда-то они, псайклы, были, пожалуй, похожи на этих землян, когда-то… Крамольная мысль осталась не завершенной, и наверное к лучшему; зато в нос ударила вдруг резкая, весьма характерная вонь – конечно же, чертовы техники, никчемные, недалекие создания; мало ли, что их дрянной аппарат уничтожен по личному приказу Терла, что им стоит собрать новый? Отвратительные, ущербные существа, хоть и одной с Терлом крови; не могут потерпеть, не умеют без этого своего пойла, жуткой смеси из остатков топлива, дешевых энергетических добавок и местных каких-то трав. Бодрячок, чтоб ему провалиться; и ведь травились, идиоты поганые, травились неоднократно, потому что на каждой ведь планете одно и то же – собирают аппарат из запасных частей, из бракованных деталей и прочего хлама, а о том, что растительность бывает и ядовитой, для организма псайклов смертельно опасной, совершенно не думают. И не отучишь их, как ни старайся; ни крики, ни штрафы, ни отравления с непредсказуемым результатам не действуют, а убивать без разбора техников – себе дороже; техник по иерархии чуть выше уборщика, но попробуй собрать и, главное, настроить телепорт без представителя этой презренной касты! Знают, знают, животные, и знанием этим прекрасно пользуются… Не желая лишний раз дышать пресловутым бодрячком, Терл счел нужным обойти барак техников по как можно более широкой дуге. Что привело его почти к краю периметра, к невидимой границе, за которой многообразие этой отвратительной планеты обрушивалось на тебя всей своей слепящей невыносимостью. Охранники, недавно заступившие на дежурство, возбужденно галдели, не замечая ничего вокруг. Терл не мог упустить случая – отпрянул в тень ближайшего генератора, превратился в слух. Развлечение получилось так себе: парням из предыдущей смены внезапно удалось подстрелить местного зверя – довольно крупное создание, покрытое короткой шерстью, и с ветвистыми рогами; теперь счастливцы вдоволь наедятся настоящего, не синтезированного мяса; кое-кто из сменщиков сунулся было за периметр, но вместо другого рогача познакомился с обитающим здесь в изобилии видом кровососущих насекомых. - Чешется, б..! – громогласно взрыкивала жертва земной фауны; напарники по дежурству хохотали и давали советы разной степени глупости. …А ведь когда-то, во времена незапамятные, давно и надежно забытые, на родной планете псайклов тоже могли водиться… Терл яростно затряс головой, отгоняя опасные, вздорные мысли. Мало ли, что там водилось в дикие времена; а вот многочисленные здешние насекомые могут доставить массу неприятностей! Терл живо вспомнил свое знакомство с ярким представителем: на третий, что ли, день его пребывания в этой дыре, раздосадованный донельзя и, соответственно, полный не находящей выхода ярости, он швырнул в стену первым попавшимся предметом, выдохнул шумно и, оглядывая помещение в поисках чего-нибудь еще, что сломать не жалко и недорого, узрел вдруг коричневого цвета, с золотистым, тварь, пренахально восседавшую, где бы вы думали – собственном Терла рабочем столе! Тварь слегка шевелила наставленными на псайкла усами-антеннами и словно бы наблюдала, нет, пялилась бесцеремонно и насмешливо; пойманная Кером и заключенная в прозрачную колбу, она еще почти двое суток воинственно шевелила мерзкими лапами. Недотепа Кер собрался увезти это домой – маленький подарок одной из жен, эдакий сувенирчик, - но Терл, не на шутку встревоженный подобной живучестью, колбу отобрал и собственноручно сжег в атомной печи; жесткая дезинфекция всей базы избавила псайклов от незваных гостей, но с тех пор Терл исполнился еще большего отвращения к здешним условиям… Ни облегчения, ни отдохновения бессмысленная прогулка в итоге не принесла; в придачу Терл все-таки надышался миазмами бодрячка, что лишь усугубило мерзкое состояние; и разве удивительно, что раздраженный, уставший от несбыточных надежд псайкл на какое-то мгновение утратил бдительность? А чертов земляшка, этот невыносимый Джо-оунни, конечно же, воспользовался. На допустимую длину цепи – но ему, ловко и внезапно подобравшемуся к Терлу со спины, вполне хватило. И только общему утомлению Терла этот наглец был обязан тому, что псайкл не сломал ему шею немедленно, едва ощутив, как на собственном его животе смыкаются в замок слабые – если сравнивать с псайклом, конечно, - человеческие руки. Но не свернул, и даже не рыкнул; что там, Терл не нашел в себе сил обернуться, нависнуть над обнаглевшим вконец диким созданием, рявкнуть наконец – нет, он просто замер, опустив тупо голову, созерцая переплетенные между собой пальцы Джо-оунни и чувствуя через все слои разделяющей их одежды неровный стук чужого сердца. Потому что Джо-оунни обнаглел настолько, чтобы прижаться к спине Терла всем своим тощим телом. Тихо звякнула цепь, землянин кротко выдохнул Терлу между лопаток и пробормотал невнятно: - Ты сам сказал – мы неплохо с тобой ладили. Перед тем, как… Не прерывая бессмысленного созерцания, Терл обдумал данное утверждение. Без суеты и недостойной поспешности – просто потому что новое, беспардонным поступком Джо-оунни порожденное чувство было одновременно тревожащим – как это ты подставил спину, где твоя осторожность, где инстинкт самосохранения?! – и приятным, очень приятным.