Цикл по фэндому "Поле битвы - Земля"

Да, задумчиво разглядывая все еще беспамятное творение рук своих, повторяет про себя Терл. Так будет лучше всего. Пускай Джо-оуни терзается недоумением, пусть перебирает в памяти наиболее, гм, выдающиеся моменты их общего прошлого и гадает, гадает бесконечно, какую именно кару измышляет для него один симпатичный и умный псайкл с очень хорошей памятью. Кто знает, быть может, поглоти все вакуум, завравшийся дикарь домучается до того, что сам придумает для себя наказание! Воображением Джо-оунни не обделен, кому как не Терлу знать. А сам он, симпатичный и умный, еще и с хор-рошей памятью, будет пока что наблюдать. И с превеликим удовольствием, о, да. …Все-таки славно я ему врезал! Половина лица совершенно опухла, и прямо-таки на глазах наливается всеми оттенками лилового; а глаз-то у Джо-оунни, пожалуй что не скоро откроется… Маленький повод для собственного злорадства – уверен, земляшка в первую очередь подумает, что глаз я ему выбил, возможно, с частью чересчур ретивых мозгов. Бедняжка Джо-оунни! Впрочем, ты сам этого хотел, и ты же этого добился; а Терл обязательно измыслит для него нечто такое… Совершенно особенное, да. Да, да, именно так в конце концов и будет; но пока – пока возмездие придется отложить. Несмотря на щекочущее изнутри желание… немедленной мести. Нет, нет, не сейчас! Не доставало еще, отвлекшись на строптивого Джо-оунни, потерять ту пронзительной яркости мысль, что так внезапно снизошла на Терла перед лицом почти –смерти. Нет, нет, и нет! Он, Терл, не доставит своему земляшке подобного удовольствия – и что с того, если Джо-оунни даже не подозревает о той услуге, которую оказал невольно псайклу? …Что ж, пускай отсрочка будет чем-то вроде… благодарности, как ни противно это звучит. Ведь псайклы не благодарят – псайклы милостиво принимают услуги от низших. …А потом, когда ошибка будет устранена, а расчеты исправлены, когда на основании их Терл определит теперь уже правильное направление поисков, когда вожделенное золоту окажется наконец в руках псайкла… Вот тогда и придет время для последнего разговора. Тогда и станет понятно, Джо-оунни, кто из нас кто. А пока что… Пока удивляйся моей внезапной снисходительности; пока что у меня, Терла, есть дела поважней. И разумней всего будет выставить это недоразумение вон. Пусть его погуляет – в пределах базы, естественно, и с предварительной заменой железного ошейника на тот, с сюрпризом. Снова захочет сбежать? Да ради Вселенной! Сигнальные датчики сработают сразу же, как только нога земляшки ступит за пределы периметра; а за тем, чтобы до упора вжать кнопку в пластиковый корпус пульта, дело не станет. И рука у Терла не дрогнет – он совершенно уверен. Аб-со-лют-но. Выпроваживая за дверь еще не вполне опомнившегося землянина, Терл снова и снова повторяет про себя: «Не дрогнет, Джо-унни. Не дрогнет». *** Сказать, что Джонни озадачен – не сказать ничего. Или Терл совершенно уже поехал крышей? Ни слова грубого, ни злобного рыка – взял и выпихнул вон из комнаты с дружелюбным, если можно так выразиться, напутствием «не путайся тут». По заднице, правда, шлепнул. Игриво, если можно так выразиться. И пультом перед единственным рабочим на день сегодняшний глазом многозначительно помахал. Типа, тебе решать, Джо-оунни. Но решать что-то не хочется. Ноет опухшая половина лица, голова гудит, а смотреть на мир всего одним глазом, оказывается, утомительно и местами больно. И благословляешь невольно чертов псайкловский купол, не позволяющий слишком яркому солнечному свету ослепить окончательно. Только вот с жарой этот купол ничего поделать не может. Как и с резким, настойчиво лезущим сквозь фильтр запахом. Если можно назвать так эту непередаваемую вонь. Ф-фу, так ведь и умереть можно! На радость – радость ли? – чертова псайкла. Зажимая ладонью рот и нос, Джонни бредет через утоптанный до безжизненной серой пыли открытый участок. Позади остались скучные кубы жилых помещений, впереди маячит громада телепорта. Все еще недособранного, похоже. … Ф-ффу-у, откуда же так воня… - Эй, паря! Ты, ты, который в ошейнике! Топай сюда, ну! Всклокоченный псайкл в грязном комбинезоне выныривает из-за бесполезного сейчас телепорта и приглашающее машет когтистой лапой. Джонни замирает с приподнятой ногой: это ему, что ли? Оглядывается на всякий случай – мало ли, кто тут еще может бродить, отягощенный поганым ошейником. Но ни единой живой души поблизости не наблюдается. А всклокоченный псайкл чуть не подпрыгивает от нетерпения. - Пс-с..! – явно огорченный такой непонятливостью Джонни, странный псайкл взмахивает обеими лапами. – Пс-ст, не тормози там, ну! Джонни задумывается на мгновение – а потом решительно шагает навстречу всклокоченному. Если Терл приказал по-тихому землянина прикончить, то прикончат ведь так или иначе. А если всклокоченный просто решил разнообразить свое меню – что ж, Терл будет весьма и весьма огорчен, и устроит этим гурманам веселенькую жизнь; а Джонни, быть может, тихо порадуется, наблюдая оттуда за бессильной яростью псайкла, из лап которого так нагло увели любимую игрушку. Он идет навстречу неизвестно чему, и даже улыбается еле-еле неопухшей половиной лица. Почему-то Джонни совсем не боится этого всклокоченного, грязного и неухоженного гиганта. Это вам не Терл, - почти весело проносится в голове. Всклокоченный едва дожидается, пока Джонни подойдет почти вплотную; как только землянин оказывается на расстоянии вытянутой лапы, его грубовато хватают за плечо и тянут настойчиво в неизвестном направлении. Всклокоченный топает, издавая довольное сопение. Джонни кажется, будто от псайкла попахивает этим самым, вонь которого неумолимо разносится по притихшей – в честь чего, интересно? Обед у них, что ли? – базе. - Терлова цацка, ага, ага, - бормочет между тем всклокоченный, крепок, но не больно сжимая плечо землянина. – Ты же того, из этих, из местных? Джонни и рта не успевает раскрыть – впереди вырастает серая коробка очередного барака, и землянина бесцеремонно вталкивают в гостеприимно открывшийся в серой стене темный проем. Исходящий, между прочим, дымом – и дым этот пах… воня… Нет, Джонни не в состоянии подобрать нужное слово для обозначения… вот этого. Он заходится надсадным кашлем при первом же вдохе, и сгибается пополам; сквозь нарастающий гул в ушах слышит он дружный громоподобный хохот. Псайклы. Кто же еще. - Ты это, дверку открой, - рычит кто-то из клубящегося горячего полумрака. – Не видишь разве – непривычный он, бодрячка не нюхамши… - Ага, ага, - всклокоченный, не глядя, пинает ногой, и Джонни с облегчением прислоняется плечом к нагретому дверному косяку. Нельзя сказать, чтобы вони стало меньше, но землянин хотя бы может дышать более-менее нормально. Особенно если делать о-очень осторожные, неглубокие вдохи. «Как же оно воняет на самом деле, - невольно ужасается землянин. – Если даже через фильтр…» Но псайклы, похоже, дискомфорта не чувствуют. Гогочут там, в полной горячего тумана полутьме, позвякивают металлическим и как-то странно… причмокивают? Затаив дыхание, Джонни рискует обернуться. Среди клубов густого дыма пыхтит и булькает некая конструкция. Состоящая, в основном, из металлических емкостей, прозрачных колб и затейливо вьющихся трубочек, по которым весело бежит некая жидкость. Помещение набито псайклами – или Джонни так кажется из-за того, что барак достаточно тесный, а псайклы, как им полагается, сущие громадины. Расселись вдоль стен и сверкают на пыхтящую конструкцию желтыми глазищами. Которые еще и светятся – или это у Джонни начались видения от кошмарной, неописуемой языком человеческим вони? Как они здесь живы еще… Джонни вновь поворачивается к спасительному – все же вентиляция – дверному проему, хватается за первое попавшееся. Которое оказывается лапищей того самого, всклокоченного. На ощупь кожа этого псайкла подозрительно гладкая, с характерной шерщавинкой. Джонни смотрит бедным своим глазом, из которого сочится соленая жидкость; ничего не разобрать – поэтому он, совершенно не думая о возможной реакции, подносит эту самую лапу почти вплотную к собственному лицу. - А ты смелый, паря! – уважительно тянет всклокоченный, не торопясь впиваться когтями – кривыми, в змеящихся трещинах, но вполне крепкими с виду, - землянину в лицо. – Не боись, оно не заразное. Джонни смаргивает горячую слезинку и роется в напичканной обрывками знаний памяти. «Высокий язык псайклов» - есть, основы математики – на месте; острова – континенты – океаны, Корпорация-пребудет-вовеки, что-то там о звездах и расширении вселенной… А о болезнях псайклов – ни слова. Но они ведь живые существа, хоть и мерзкие, - рассеянно думает Джонни. – А раз живые, то должны… Джонни скручивает новый приступ кашля – забылся, слишком глубоко вдохнул; облысевшая, в шрамах и пятнах лапа исчезает из поля зрения. - Кислота, паря. Химикаты. Ручная, чтоб ее, работа – не всякий псайкл потянет! Из вонючего полумрака слышится одобрительное ворчание. - Ты, паря, того – пить будешь? – вылезает из насыщенного запахом дыма чья-то дикая покрасневшая рожа. – Посуда найдется, ага. Тут же перед носом у Джонни материализуется нечто вроде металлической кружки без ручки. Слава предкам – пустой. Землянин подозревал, что если придется нюхнуть этой гадости, что называется, вплотную, добром это не закончится. Как минимум прилюдной… припсайкловой рвотой. И Терл наверняка… Хотя пойди разбери этого ненормального. На мгновение в голову землянину приходит шальная мысль: а вот возьму и попробую! Но из дымных глубин смутно знакомый голос ворчит, что нефиг зверушков травить, и вообще его не за тем сюда звали, чтоб он окочурился. Джонни хмурится, насколько позволяет его отек; да это же тот самый псайкл, который близко познакомился с местными комарами! Неглубокий вдох и разворот головы – да, точно. Он самый, расчесанный. Причем, с последней их с Джонни встречи нерадивый охранник успел разодрать свою рожу до состояния живописной иззелена-алой корки. - Красавец, - с трудом выдыхает Джонни; сквозь неизбежный кашель слышит в ответ снисходительное: - А сам-то? – и грубый, с похрюкиваньем смех. - Ай, все мы тут, - примирительно вещает всклокоченный псайкл. – Жизнь, паря, она вообще натуральное дерьмо. И только бодрячок наш заветный… А ты, паря, в этих, в грибах понимаешь ли? Джонни сглатывает обильную слюну, мгновенно заполнившую рот: дымящийся, исходящий смесью вкуснейших ароматов котелок, наполненный доверху густым варевом из мяса, трав и этих самых грибов; и по лицу его наверняка что-то такое видно, потому что всклокоченный разражается вдруг рычаще-булькающим подобием смеха. - И каша твоя тоже дерьмо, - отбулькавшись, сообщает он, и хлопает Джонни по плечу – почти покровительственно. – Так что насчет грибов, а? Наполненная паром комната обращается в слух. А Джонни, который за свою короткую, но полную приключений жизнь съевший несметное количество грибов в разнообразных сочетаниях, понимает отчетливо, что ни черта в этих самых грибах не смыслит. Собирательство всегда было исключительно женским делом, мужчине же отводилась роль охотника и защитника. О чем и сообщает он разочарованным псайклам, вытирая совершенно мокрую правую щеку. - Говорил же я – бабу надо, - ни к кому особо не адресуясь, вздыхает всклокоченный, и снова опускает ладонь на плечо Джонни: - Только где ж ее поймаешь, бабу эту… Один лес кругом… А то посидел бы с нами, паря. Раз уж Великий-ужасный, - кошмарная усмешка должна, наверное, изображать дружелюбие, - отпустил на выгул. Впервые с момента, когда всклокоченный псайкл привлек его внимание, Джонни не на шутку пугается. И совсем не того, что этот странный – даже для псайкла – тип начнет вдруг рычать и тыкать в землянина когтями. Нет, этого, похоже, мало что интересует кроме грибов и булькающего аппарата внутри помещения; а вот влить в Джонни порцию загадочного напитка, этого их бодрячка, всклокоченный вполне способен. Чисто для поддержания знакомства, так сказать. И что будет с Джонни в результате такой попойки… Землянин отчаянно трясет головой, не обращая внимания на резкие вспышки боли в опухшей части лица; несчастный глаз слезится как сумасшедший, в груди жжет от заполнившего ее вонючего дыма. - Я лучше пойду, - между взрывами сухого, на грани тошноты, кашля. – Жарко у вас. Всклокоченный печально качает головой. Под очередной взрыв рычащего хохота из задымленной полутьмы. - Эх, паря, паря… - вздыхает всклокоченный, но как-либо задерживать землянина не пытается. Джонни как может поспешно покидает эту обитель любителей странных напитков; дрожащей рукой утирает бесконечные слезы и гадает, где же заканчивается эта во всех смыслах выдающаяся вонь. И далеко не сразу осознает, что у него появилась компания. Псайклы ведь умеют передвигаться быстро и бесшумно, когда хотят. Знакомый охранник с расчесанной в кровь щекой; в три мягких прыжка догнав землянина, он переходит на привычный Джонни чуть неуклюжий шаг. - Смотрю, ты у нас при новом украшении, - ухмыляется облаченный в неизменную черную кожу тип. И небрежно щелкает ногтем по ненавистному ошейнику. - Так что там у тебя вышло с Великим и Ужасным? – охранник прямо таки источает дружелюбие – насколько подобное вообще возможно у псайклов; мутноватые желтые глазищи насмешливо щурятся. «Еще бы я сам до конца понимал», - сердится про себя Джонни; вслух же роняет, стараясь казаться спокойным и даже небрежным: - Поспорили. - Поспорили…, - повторяет охранник, и тут же, без всякого предупреждения, начинает хохотать. – То-то он хромал и плевался, начальственный наш… И, резко перейдя на задушевный тон: - И чего он в тебе нашел, а, зверюшка? Кровь приливает к лицу Джонни, пульсирует в висках и под неспособным пока подняться веком. Он что, Терл что – всему свету растрезво… - Я тебе не зверюшка, - едва сдерживая подступающую ярость, шипит Джонни. – Что бы вы, псайклы чертовы, себе не воображали, я не… Тяжелый удар по спине – и вовсе не наказание обнаглевшего земляшки, но снисходительный хлопок, - не дает закончить злую фразу. - Обидчивый, да? – понимающе подмигивает псайкл. – Забей, паря, оно ж так, привычка. Еще раз похлопав землянина между лопаток, охранник, слава предкам, убирает от него свою лапу. Чтобы начать яростно расчесывать едва поджившую щеку. - Б…ские кровососы, - жалуется он нависающему над ними защитному куполу. – Главное, хоть бы на кого из парней, ну хотя бы разочек… Я чего, самый особенный?! Джонни вспоминает замечание Терла о спрее, отданном за порцию бодрячка, и с усилием сдерживает злорадное хихиканье. - Смажь этой вашей штукой, - советует он просто чтобы что-то сказать. – Если зуд не снимет, так хотя бы комаров отвадит. Наверное. Псайкл косится настороженно. - Кажись, дошло, - сообщает он, продолжая чесаться. – Укротить он тя хочет, такого наглого. Самолюбивый он у нас, как не знаю кто. Самолюбие, паря - великая вещь. Волна облегчения смывает бессильную злость: конечно же, он молчит, Терл молчит о своей с Джонни… О своем… Да чем бы оно ни было. А рядовым псайклам всего лишь любопытно. Джонни для них и вправду редкий зверь; обычно рабы молчат и трясутся от страха, а его, устроившего спор с Великим и Ужасным – а ведь как подходит Терлу это прозвище! – спокойно выставляют «подышать воздухом», чтобы он «не путался под ногами». А жертва земных комаров между тем заводит длинную и запутанную речь о псайкловском самолюбии. Не выказывая намерения отстать от бедного землянина и заняться собственными своими делами. Джонни вынужден слушать. Впрочем, заняться ему здесь совершенно нечем; а охранник – пусть и не слишком приятная, но все же компания. - …вот меня возьми: думаешь, заимей я вдруг золотишко – стал бы сходу менеджером, иль там директором? Нифига, не стал бы. Прос…л бы до последнего кредита, на девок и кербанго. А потому как самолюбия во мне сроду не водилось, да и с мозгами… Вот ты знаешь, какие мозги нужны рулить в Корпорации? Ого-го мозги! Плюс Академия за плечами, а у меня одна муштра, и то свезло – сумел папаша в армию пропихнуть. А ты говоришь – золото. Одного золота мало, так-то, паря! Хотя штука, конешн, хорошая. Так, под размеренный бубнеж псайкла они достигают границы защитного периметра. Длинный тонкий датчик весело подмигивает алой лампочкой. Охранник останавливается и задумчиво смотрит вдаль, туда, где залитая солнечным светом трава лениво шевелится под порывами легкого ветра. - Нутк что, - псайкл чешет щеку. – Побегать хочется? Вдоль позвоночника Джонни пробегает противная ледяная волна. Он что, развлечься решил? Зная про ошейник с сюрпризом… И имея на поясе лучевой полуавтомат. - Не, паря, палить не буду, - скалится псайкл, проследив за паническим взглядом землянина. – Приказа не было. Опять же, система работает, - звонкий щелчок по ошейнику. – Так что ты, ежели чего, быстро беги. Лень потом отмываться; а фонтанчик получится ого-го. Бах – и сразу во все стороны. Охранник хохочет, содрогаясь всем телом; а Джонни с тоской разглядывает пронзительно-зеленую траву за границей периметра и пытается унять зашедшееся болью сердце. Один шаг – и его злоключениям придет конец. Более или менее быстрый. Один-единственный шаг… Но готов ли он, Джонни Гудбой Тейлор, его сделать? Если несмотря на все сучения, душевные и телесные, он все еще здесь и все еще жив? Действительно ли он хочет… покончить с этим раз и навсегда? Так и не найдя четкого ответа, Джонни с заметным усилием поворачивается спиной к такой близкой, такой невозможной свободе. Охранник не задерживает его. Усевшись задом на какую-то кочку, возвращается он к бесконечному расчесыванию своей морды. В спину Джонни несется дружелюбное: - Ну ты как надумаешь бегать – свистни. Тут, знаешь ли, ску-учно… *** В отсутствие всяких там отвлекающих факторов мыслительный процесс у Терла пошел словно тщательно продуманная интрига; периодические всплески чего-то, смахивающего на беспокойство, легко гасились быстрым взглядом на встроенный в пульт мини-датчик слежения. Лампочка ровно светила зеленым, что означало – объект находится в пределах заданной территории; тогда неприятный зуд внутри черепа на время унимался, и Терл вновь погружался в увлекательный мир знаков и чисел. Если так пойдет и дальше, то уже утром можно будет… Но все же лучше еще раз проверить вот этот расчет. И вот этот. И здесь скорректировать не помеша… Встроенный в стену датчик – один из десятка – просигнализировал тихим звоном о присутствии у входа в помещение некоего организма. Раздраженный взгляд в монитор – ах, Джо-оунни… Нагулялся, значит; что ж, основное уже сделано, да и ужин скоро принесут; что до жажды мести, то она несколько поугасла после сегодняшних умственных усилий. Опять-таки, Терл не продумал еще, как именно будет… Откинувшись на жестком стуле, псайкл с величественной ленцой нажимает нужную кнопку. Входная дверь мягко отъезжает в сторону, понурое создание в сером комбинезоне как-то бочком входит вовнутрь – и Терл замирает, резко вскинув голову. Ноздри его широко раздуваются, желтые глаза вспыхивают злобой. - Я этого не пил, - покосившись на Терла, скороговоркой произносит Джо-оунни, но разве Терл из тех, кто верит на слово? Стремительный взлет из рабочего кресла, путающиеся между пальцев светлые волосы… Насквозь провонял чертовой дрянью, просто таки насквозь! А от губ бодрячком не пахнет, здесь земляшка не соврал. - Мыться, - отталкивая несносное создание, рычит Терл. И злобно жалуется в пространство: - Уже третий комплект одежды! Такого расточительства… Впрочем, он, Терл, может себе подобное позволить. Его жены – пятнадцать красавиц, имен которых он так и не удосужился запомнить, - обходятся ему гораздо дороже. А вот как Джо-оунни ухитрился пропитаться весьма характерным душком, предстояло еще уточнить. То есть, понятно – чертовы техники, низший персонал. Возможно, охрана – эти не брезгуют бодрячком в отсутствие лишних кредитов. Но если хоть одна тварь осмелилась… Если хотя бы взглянула не теми глазами на Терлову собственность...! Псайкл разворачивается на пятках и стремительным шагом пересекает скучное помещение. Джо-оунни успел уже сбросить провонявший неистребимым духом бодрячка комбинезон, и теперь расслабленно опирается спиной о стену, подставляя грудь и живот прозрачным - и с обязательным добавлением дезинфицирующих реагентов! – струям. Терл почему-то сглатывает – что за идиотский рефлекс? И рычит угрожающе: - Детали. Джо-оунни слабо дергает плечом: - Им скучно, - изрядно покрасневший серый глаз устало щурится на разъяренного псайкла. – И еще они не разбираются в здешних грибах. Такой невнятный ответ Терла не устраивает, что псайкл и демонстрирует посредством нетерпеливого рыка и красноречивого движения бровей. Джо-оунни вздыхает: - Я тоже в них не разбираюсь. И осторожно, чтобы не причинить себе лишней боли, трет ладонью распухшее лицо. Губы Терла расплываются в злобном оскале. Оставив землянина отмываться от отвратительной вони, псайкл прохаживается туда и сюда, то и дело царапая ногтями серую стену. «Из-за этих химиков, - злобно думает он, - придется отложить поездку. Репрессии здесь совершенно необходимы» В серовато-лиловой дымке занимающегося рассвета мятые рожи техников выглядят по-особенному мерзко, с налетом какой-то даже гротескности. Разбуженные посредством грубых тычков и грозных обещаний, эти страдающие от непроходящего похмелья субьекты угрюмо наблюдают, как гибнет под пыльными подошвами не менее сумрачных охранников творение их ловких – мастерство, что называется, не пропьешь, - рук и отравленных мерзким напитком мозгов. Жалобно трещит грязное стекло. Падают в серую пыль сорванные металлические крышки. Затейливо изогнутые пластиковые трубки рвутся на как можно более мелкие фрагменты. Вонючая мутная жидкость – остатки вчерашней роскоши, утреннее «лекарство» для затуманенных мозгов, - с журчанием льется на землю, образуя живописную грязную лужу. Терл щурится презрительно: что это там за ошметки, неужели те самые грибы, о которых поведал ему накануне Джо-оунни? Впрочем, разницы никакой – грибы ли, уварившиеся куски коры местных деревьев – да хоть бы и отрезанные от пропитой плоти техников куски мяса. Нужно, наконец, навести порядок на вверенной территории, нужно заставить этих презренных тварей выполнять непосредственные свои обязанности. Техники не имеют права задерживаться на очередном объекте; зная об этом, они часто намеренно затягивают сборку и настройку – неизвестно, куда их пошлют потом, найдутся ли на новой планете ингредиенты для очередных «кулинарных» экспериментов. Терл слышал однажды – краем уха, попивая кербанго в одном из баров и мрачно размышляя о перспективах, - что каждая бригада считает чуть ли не делом чести придумать как можно больше рецептов; тот незнакомый псайкл клялся своему товарищу по пьянке, будто даже одна и та же группа техников, с которой приходилось ему иметь дело, ни разу еще не повторилась в смысле состава и побочных эффектов. Впрочем, Терлу наплевать на подобные изыски, он этой гадости сроду не пробовал, даже в те годы, когда… Впрочем, сейчас не время и не место для воспоминаний, тем более для таких. Убедившись, что мерзкий агрегат восстановлению не подлежит, а зелье все до последней капли смешалось с земной пылью, Терл чеканит сквозь зубы, адресуясь в равной степени и к техникам, и к вставшим по стойке «смирно» кретинам из охраны: - Если к завтрашнему вечеру телепорт не будет закончен – до главной базы пойдете пешком. «А может быть, и до самой Псайкло» - зло завершает Терл про себя. Он вполне может устроить подобное – транспорт, доставивший техников на этот обширный континент, давно вернулся в распоряжение Зира, пульт управления второго и на данный момент единственного в радиусе тысяч миль заблокирован, и пока сам Терл не введет код из двадцати семи знаков, ни одна сволочь его не поднимет. А пересекать огромное пространство чужой территории – удовольствие ниже среднего. Не просто так ведь на столь богатой ресурсами планете Корпорация устроила всего одну базу – когда-то обитатели именно этой ее части сопротивлялись победоносному вторжению псайклов так яростно, что некий умник, близкий к верхам, предпочел объявить дальнейшую разработку Земли «преждевременной» и «малоперспективной». Каковую резолюцию и пустил гулять по извилистым и запутанным каналам пронизавшей Корпорацию бюрократии. …А если называть вещи своими именами – попросту обос..лся. Чего еще можно было ждать от скопища старых пер… От псайклов столь почтенного возраста? Главное и единственное достоинство которых состоит в том, что им весьма повезло с предками. Впрочем, Терл тоже рожден отнюдь не помешанным на бодрячке техником; если бы не один из предков, ввязавшийся в свое время в весьма неудачную –для него и потомков - интригу… Если бы отец Терла сумел вернуть их роду былое богатство и влияние… Впрочем, Терл сумел добиться того, что не удалось его разорившимся предкам; а если в ближайшие дни его ожидания оправдаются – он заставит этих покрывшихся плесенью старых хрычей потесниться. Равно и их разжиревших, самодовольных и тупых наследников, греющих задницы на высочайших должностях. Особенно некоторых из них, о, да. Не зря они так боятся молодых и амбициозных, не зря его самого когда-то услали в эту «малоперспективную» дыру и рассчитывали держать здесь вечно… Кое-кто уже получил свою порцию мстительных пинков; но в персональном списке Терла еще достаточно «высочайших» имен. …А остатки местных людишек, ввергнутые в варварство, но непокоренные, перекочевали куда-то на восток, в район труднопроходимых болотистых лесов и низких гор; что творилось там, в неосвоенных чащобах, никто из псайклов не знал, да и не особо стремился узнать. Не было у них такого приказа, да и на единственной базе работы хватало. Но низшему персоналу знать такие вещи неположено; собственно говоря, и Терл не должен был, но исключительно благодаря недостойным увлечениям… Терл хмурится, складывая руки на груди – распоясавшимся подчиненным это видится начальственным гневом, но псайкл просто гонит прочь неуместные воспоминания. Всему свое время; а сейчас самое время для новой вылазки. Транспорт давно готов; и Джо-оунни… Решительно разбуженный и вытолканный наружу после короткого напоминания о свойствах ошейника с сюрпризом… Если бы нашелся в пределах базы псайкл, осмелившийся просить у Терла логического объяснения подобного поступка – вновь тащить с собою земляшку, который весьма ярко и недвусмысленно дал понять, что до полного приручения ему далеко, - такой спрашивающий получил бы скорее поток презрительных ругательств, нежели намек на сколько-нибудь вразумительный ответ. «Нельзя оставлять дикое существо без присмотра» - но ведь в прошлый раз Джо-оунни был именно что под присмотром, и к чему это привело? К несильной, но неприятно ноющей боли в колене и сбитым костяшкам. …К спасительному – как надеялся Терл – озарению. *** Вместо ожидаемой вспышки агрессии – всего лишь краткий, без каких-либо «мер воздействия», допрос. Вместо ожидаемого серого одиночества и ненавистной цепи – новый полет к так заворожившему Джонни древнему городу. Хотя разве всю столицу древних удалось ему рассмотреть? Только крохотную ее часть… На этот раз землянин не пытается изобразить отупевшее равнодушие; как и во время перелета на незнакомый континент, Джонни проводит время, жадно прильнув к обзорному иллюминатору. С высоты город видно будто на ладони; несмотря на буйную зелень, расползшуюся бесконтрольно во все стороны, еще можно угадать границы огромного когда-то людского поселения. Остатки зданий и дорог, ослепительно сверкающая там и тут синяя гладь небольших озер, небольшие, разместившиеся между каменных строений древесные рощи и совсем для Джонни непонятные скопища железных деталей… И величественная башня с сияющей в солнечном свете звездой на самой вершине, и широкая река, неспешно несущая воды свои между покрытых почти разрушившимися каменными плитами берегов… Джонни пытается представить себе времена немыслимо давние, память о которых осталась – да и то в искаженном тысячами пересказов виде – лишь в легендах сгрудившихся у костров людей. Но разве может он, в жизни своей видевший самое большее сто человек разом, вообразить населяющие гигантский город миллионы? Джонни и число это знает лишь постольку поскольку; обучающая машина псайклов только вложила знания в его голову, но никоим образом не объяснила, почему миллион – это именно миллион, и какой смысл заложен в теореме Пифагора. Наверное, Терл мог бы объяснить – но попробуй теперь сунься с вопросами; то-то он надулся, будто упустившая мышку сова, и молчит, молчит, скотина, как проклятый! …Но как мог Джонни хотя бы не попытаться? …Но разве нельзя было, поддавшись охватившему его там, среди древних развалин, чувству, остаться на месте, слушать зачарованно плавную речь псайкла, смотреть, как косые солнечные лучи превращают монстра с чужой планеты в существо пусть и страшноватое, но в то же время странно притягательное? …Но разве не называют подобное – предательством? …Но разве стало бы от этого хуже хотя бы одной человеческой душе? …Но разве можно вот так, разом, забыть все то, что между ними, человеком и псайклом, уже было? …Но разве ты, Джо-оунни, не готов был в свое время убить его, Терла? И всех наличных псайклов заодно. А он, как и всякое живое существо, не мог не защищаться. …Но разве не псайклы первые вторглись на мою планету? …Но разве не понимаешь ты, дикарь несчастный, что вторжение – отнюдь не его, не Терла вина; когда первые псайклы появились на Земле, этого конкретного и в планах еще не было. …Но разве не по его приказу на моих соплеменников охотились, держали их в клетках, заставляли выполнять самую грязную работу? …Но разве Терлу тогда не приказывали другие? …Но разве… Десятки, сотни вопросов. Бесконечное множество их. Как и чувств, терзающих душу. Мертвый город там, внизу, так же прекрасен, так же покоряет своей величественной безлюдной красотой. Но слезящийся глаз Джонни уже не различает подробностей. Прижавшись лбом к равнодушному пластику, прикусив губу и не обращая внимания на пульсирующую боль в распухшей половине лица, он пытается не утонуть в бурлящем потоке взаимоисключающих чувств и эмоций. Непрошенное, ненужное озарение; внезапное понимание простейшей и бесконечно трудной истины: тебе выбирать, Джонни. Тебе выбирать. Но хочет ли Джонни, готов ли он не то что бы выбрать – даже задуматься как следует на подобную тему? Нет, он не хочет, не может думать, а тем более решать; лучше он поглубже вдохнет еще хранящий рассветную прохладу воздух, лучше он спустится к неспешно текущей в неведомую даль реке – и наплевать на Терла с его чертовым пультом, и на опасно торчащие осколки каменных плит. Если соблюдать элементарную осторожность, то вот здесь… А лучше там… Вполне можно пройти. А всякие псайклы пусть себе занимаются непонятными своими изысканиями. Что он здесь ищет, кстати? «Конечно же, золото, - доверительно шепчет нечто в мозгу. – Конечно же, его. Уж коль скоро твои, Джо-оунни, предки, тратили время и силы на то, чтобы добыть, переплавить в слитки и упрятать в надежное место… Или ты всерьез веришь, будто золото водилось лишь на твоем континенте?» А предки его знают, где и в каком количестве оно водилось; осознавая, что для псайклов – и для предков, скорее всего, тоже, - золото имело огромную ценность, понять природу подобного преклонения перед мертвым металлом он не способен. Какой толк от блестящего желтого бруска в том же лесу? Или здесь, на усыпанном камнями речном берегу? Не станешь же бросаться слитком в эту огромную рыбину, которая, высунув морду из воды, смотрит на тебя с плотоядным любопытством… И словно бы шевелит длинными тонкими усами, хотя это всего лишь течение. За спиной гулко катится к воде камень. Судя по звуку – мелкий. Судя по сердитому рычанию – столкнутый с места тяжелой ножищей псайкла. Судя по уже знакомой резкой вони – тот самый охранник, кровь которого пришлась по вкусу местным комарам. И, коль скоро от псайкла несет бодрячком, советом землянина он таки воспользовался. Судя по тому, что он вообще здесь – Терл не вполне доверяет… То ли ошейнику, то ли своей решимости в плане… Но Джонни ведь не желает сейчас думать. А гигантская рыбина с усами, имени которой землянин не знает, лениво кружит неподалеку от берега, то и дело смеривая стоящего на берегу человека холодным взглядом круглых глаз. Как будто раздумывает: хороша ли добыча? Кто его знает, что жрут такие рыбешки… - А ты молодец, - одолев наконец спуск, снисходительно бросает охранник, вразвалку приближаясь к Джонни. – Сообразительный. Нифига не чешется, да… Оу-у, мясо! Псайкл хватается за оружие и старательно наводит прицел. - Ну и дурак, - равнодушно произносит землянин. Ему жалко вдруг это огромное создание – быть может, он и сам не прочь откушать свежей рыбы, но один-единственный выстрел превратит чудесную рыбину в отвратительную кучу кровавых ошметков. Псайкл не отвечает, лишь злобно рыкает в сторону Джонни. Рыбина замирает на месте и в очередной раз приподнимает голову над водой. «Ого, еще одна добыча!» - почти читается на округлой усатой морде. Рыбина задумчиво шевелит плавниками, уставься теперь уже на псайкла; тот скалится во всю пасть и, высунув кончик фиолетового языка, целится точно в лоб – или что оно там – чешуйчатому гиганту. - Учти, - чуть более поспешно, чем следовало бы, говорит Джонни, - в воду я не полезу. Хочешь до ночи за требухой нырять – твое дело. Охранник медлит, хмуря лохматые брови. - Сообразительный, блин. Оружие исчезает в недрах неизменной кожаной хламиды. - Вот и соображай, как эту штуку ловить. Чтобы мясо… - Это рыба. - Рыба - шмыба… Все равно ведь мясо! – тон псайкла становится искательным. – Ну хочешь – тебе полови… Э-э-э, четверть. Рыбина все шевелит плавниками и как будто прислушивается к незнакомой рычащей речи. Джонни вспоминает вкус свежей рыбы, зажаренной на углях, и рот его наполняется слюной. - Половина так половина, - кивает он. – И еще условие: готовить буду я. Псайкл нервно облизывается и завороженно смотрит на курсирующую неподалеку рыбину. - Не зря тебя Великий-Ужасный муштрует, - бормочет он со смесью досады и уважения. – Ой, не зря…