Цикл по фэндому "Поле битвы - Земля"

И шататься без видимой цели по глупой этой базе, и с Неером вездесущим пререкаться; мучительное безделье рождает мысли о всяких мелких пакостях – вроде того, чтобы взять и нагадить у самой Терловой койки, как бы подтверждая репутацию дикаря и животного. От подобных измышлений Джонни испытывает глубочайшее отвращение к себе самому; подобное даже для псайкла было бы мерзко… Чего Джонни действительно хочет, так это понять, какого дьявола он почти не злится на Терла за сломанную свою руку; сильнее этого только желание воскресить в памяти тот момент, в который оба они – и псайкл, и землянин, - так замечательно профукали самое начало перемен. Потому что все изменилось, и оба они изменились; и отрицать очевидное было уже невозможно. Хотя Джонни, надо отдать ему должное, старался изо всх своих сил и сопротивлялся до последнего. И все равно остался в итоге один на один с чередой болезненно-сладковатых мыслей, с десятками вопросов, ответов на которые найти так и не мог; а может быть, все еще не хотел искать… Когда же, когда? В тот ли злополучный день, когда в сознании одного неугомонного псайкла родилась безобидная на первый взгляд идея – слегка изменить правила игры? Или уже тут, на Земле, когда Терл, сознательно или нет, позволил одному неугомонному землянину увидеть себя иного? Пусть и открылась изумленному взгляду Джонни лишь крохотная часть этого самого «иного». Или – вот уж безумие! – по-настоящему это началось давным-давно, в тот самый день, когда все тот же неугомонный землянин, не соображая толком, что делает, поднял с земли выпавший из чьих-то когтистых лап незнакомое ему оружие, а потом, вопя во всю глотку, никак не мог сообразить, почему в его руках эта штука не желает извергать убийственный огонь… Тогда Терл его и заметил, тогда и началось их безумное противостояние; но все же, все же – как они позволили переменам случиться? И что теперь с этим всем делать… «С чем – с «этим», Джонни?» С этим самым. «Все еще не созрел» Да нет, скорее перезрел. Вот-вот упаду. «Ну, допустим. И что ты решил? Все-таки падать?» Посмотрим. В конце концов, нас тут двое таких. Перезревших. «Уверен?» В ком – в псайкле? Во имя предков, проще погоду угадывать, чем… «И все-таки. Все-таки» - Все-таки я спать хочу. - Не рановато, паря? – Неер вездесущий, о котором Джонни и думать забыл; а между прочим, пока землянин вел невнятные беседы с сами собой, этот надоеда смирно торчал в уголке, разглядывая острые желтоватые когти: и как же он все-таки… Достал. - Можно подумать, - цедит землянин с плохо скрытой досадой, - у меня здесь целое море работы. Прямо весь из себя незаменимый. И, поддерживая бесполезную – спасибо Терлу – руку, из-за повязки тяжелую и неуклюжую, шагает Джонни прямиком к застеленной серым койке своего личного псайкла. И плевать он хотел на невнятное хмыканье из угла. - Все равно шляется неизвестно где, - заявляет землянин с вызовом. – А на той доске не повернуться, спасибо любителю ломать чужие кости… - Во вас двоих и корежит, - Неер щурит насмешливые глазищи. – Ну ладно, дрыхни давай. «Двоих?!» Но «вездесущий» уже убрался из комнаты, оставив Джонни осваивать чужую постель. А покидать вполне уютное – по сравнению с «доской» ложе, - а потом, возможно, уговаривать этого чудика… «Да, да, тебе ведь так хочется спать» Тем не менее, Джонни все-таки засыпает. Хотя на это и требуется какое-то время. Просыпается Джонни вдруг, словно бы от несильного толчка, и в первые секунды понять не может, что же не так, что изменилось за недолгое время его вымученного беспамятства. Тускло светящиеся под потолком лампы означают, что до утра еще далеко; спиной ощущается ровный живой жар, и размеренные звуки спокойного дыхания тревожат слух. В первые секунды Джонни не может поверить: наверное, я все еще сплю, наверное, это мне видится; но сломанная рука вдруг выстреливает болью, и живое и теплое за спиной землянина издает едва слышный вздох – и Тейлор вынужден обернуться, чтобы проверить, не бредит ли он. Конечно же, нет; разве что видения воспаленного разума бывают таким объемным и осязаемым; конечно же, Джонни не спит и не спятил; всего-то и дела, что почивающий мирно псайкл, даже во сне умудряющийся выглядеть утомленным и озабоченным. Джонни дышать забывает, любуясь невиданным зрелищем: надо же, такой смирный, такой… беспомощный; разве что складка эта посредине высокого лба смотрится отвратительно; словно бы Терл и во сне считает блестящие слитки или гоняет нерадивых техников. Это неправильно, думает Джонни. Так не должно быть, во сне каждому полагается быть настоящим; сон для того и нужен, чтобы хоть ненадолго забыть о хлопотах дневных. Это неправильно – и рука сама тянется к осунувшемуся, даже во сне суровому лицу, и касается – очень, очень осторожно. Самыми кончиками дрожащих пальцев. Гладит, успокаивает, стирает печать бесконечных забот – вот так, да. Теперь хорошо. Теперь можно смотреть, затаив норовящее сбиться дыхание, теперь можно без спешки и страха исследовать то, что землянин в какой-то упущенный им же момент привык считать… Ну не то чтобы совсем уже своим, но… «Жены, Джонни, сразу пятнадцать молодых…» Но разве время сейчас размышлять о каких-то там женах? Тем более, ни одной в пределах тысяч и тысяч миль не наблюдается. Разве можно думать о чем-либо, кроме так беспечно оставленного на его милость тела; и что там Неер ляпнул насчет «корежит»? Так искорежило, что даже паранойю свою распрекрасную куда подальше послал. Хотя, кто его знает, это же Терл. «Сюрприз» так и болтается на шее у Джонни, а пульт вполне может быть спрятан в кое-чьей высокомерной заднице… Шуточка так себе, даже Неер вряд ли бы оценил; но даже такая нелепая мысль помогает расслабиться, хотя бы чуть-чуть. Не доставало еще оцепенеть, словно застигнутый охотником заяц; не хватало еще профукать – в очередной раз. Он, Джонни, по сути ведь уже решил; но кто его разберет, что творится в мозгах у Терла? Псайкл он псайкл и есть, слова правды из него не вытянешь; но разве так уж они, нужны, эти слова? Нет, нет; сейчас не то что неверное слово – неосторожное движение способно разрушить… Испоганить, в общем, и помешать, и… Да о чем он, дуралей разнесчастный, опять думает? Думать сейчас тоже смерти подобно; даже случайная мысль может сейчас спровоцировать деяние глупое и непоправимое. Куда лучше, чуть сменив с величайшей осторожностью позу, водить раскрытой ладонью, не допуская прикосновений; только шерсть, густая и жесткая, дразняще щекочет кожу, только взгляд неторопливо следует за любопытствующей ладонью. Все это он видел, десятки раз; все это он трогал уже – и руками, и языком; но теперь действует он не по принуждению и не по приказу, теперь все абсолютно и бесспорно по-иному. И счастье, что псайкл имеет привычку спать, в чем мать родила; и все равно он сам же себе и подгадил, потому что действовать Джонни может сейчас одной только рукой; глупая повязка, сковывающая вторую, кажется совсем уже неподьемной. Джонни хмурится сосредоточенно, и даже губу прикусывает – пока он тут предавался пустым размышлениям, рука уже добралась до главного; и хотя сейчас эта часть Терла находится в состоянии покоя, Джонни все равно удивляется: и как оно во мне помещалось? Удивительно… Еще удивительней – реакция, явная и весьма недвусмысленная. Но как же такое возможно, я ведь и не прикоснулся еще как следует… Но что это за звук, едва слышный, едва не упущенный из-за собственного гулко бухающего в груди сердца? Сбившееся на миг дыхание, только на один кратчайший миг; и снова воцаряется блаженное оцепенение глубокого сна, и настороженный взгляд отмечает опущенные, чуть подрагивающие ресницы. Ах, мы не спим… Но усиленно притворяемся; что это, очередная игра? И пускай его, пусть игра; Джонни не против немного поиграть, теперь – нет. Спишь? Ну спи, спи… А я немножко, совсем чуть-чуть – вот здесь, у самой твоей шеи, всей ладонью… И вниз, медленно и осторожно, по кругу, по бесконечной спирали… Знакомо и в то же время по-новому. Потому что теперь Джонни хочется ощущать всей кожей жесткую поросль на широкой груди, и горячую кожу под; а если провести пальцами вот здесь, как бы невзначай, и совсем чуть-чуть подцепить ногтем, громадное тело отзовется легкой, не подвластной никакому контролю дрожью. Джонни знает. Он помнит. И все равно очарован ощущением некой запретной – пусть и условно – новизны; ведь сейчас он – сам. Потому что… Ну просто потому. И раздумывать сейчас о причинах и побуждениях - смерти подобно. Терл все еще «спит», подчеркнуто крепко. Даже когда Джонни, скривившись невольно, – все-таки не слишком удобную позу он выбрал для своих исследований – перемещается чуть ниже; рука при этом ни на секунду не отвлекается от дела, глаза пожирают алчно бесстыдно выставленное к обозрению тело опасного хищника. Там, внизу, все просто прекрасно; там землянина уже ждут с восхитительным, огромным нетерпением. Длинные, спутавшиеся во сне волосы настойчиво мешают: так и норовят пролезть прямо в рот, лезут в глаза, щекочут пылающие щеки. Но невозможно теперь прервать неспешное изучение, нет сил отнять скользящую по чужому телу ладонь; но помощь приходит, и весьма своевременно: когтистые пальцы касаются затылка, собирают своенравную гриву Джонни в не слишком тугой узел, и в этот раз ни малейшего намека на резкую, дергающую боль; в этот раз псайкл убийственно деликатен. И Джонни, делая глубокий вдох, как перед прыжком с обрыва в бегущую далеко внизу реку, повторяет про себя: «Все правильно, все так, как и должно быть» И вкус ему вроде бы знаком, но все равно примешивается к уже изведанному нечто совершенно новое. Пьянящий не хуже доброй браги привкус; быть может, изумленное доверие? Свобода? Власть? «Я ведь мог убить его сегодня, просто вцепиться зубами в беззащитное горло; я мог бы – времени было… достаточно» Мысль рождается и умирает, едва ли коснувшись сознания; тело псайкла выгибается в ритме размеренных движений Джонни. И все равно приходится прервать исследование – слишком много… Ну, Терла. Нужно перевести дыхание, или все закончится совсем не так, как хочется им обоим. Короткий, на долю секунды перерыв – но псайклу достаточно, псайклу хватает и этой малости, чтобы, мгновенно сбросив притворную сонливость, отстраниться, вывернуться из-под ошалевшего Джонни, сжать пальцами взмокшие под комбинезоном – так и уснул в этой пакости, вот незадача, - плечи; ему вполне хватает маленькой заминки, чтобы взять инициативу в свои когтистые руки. Лицом к лицу, глаза в глаза – обычно серые, но сейчас почти что черные из-за расширенных зрачков; желтые, горящие в душной ночи ярче звезд. И ничего похожего на боль – как-то он ухитрился, даже повязку чертову ничуть не потревожил… И мог ли знать Джонни, что язык псайкла способен на подобные чудеса? Он везде, Терл везде, вот кого впору дразнить Вездесущим; кажется, он успевает прикоснуться в десятке мест сразу, пробудить к жизни сотню незнакомых Джонни ощущений, обласкать жарким своим ртом одновременно каждый из оставленных им же шрамов – и когда, хотелось бы знать, в какой именно из невыносимо восхитительных моментов его успели вытряхнуть из душной скорлупы серого комбинезона… И нажать ногтем на крошечную кнопку, и отбросить ненужный сейчас «сюрприз» далеко в сторону; неимоверно длинный язык обвивает шею Джонни, как горячая влажная змея; землянин задыхается собственным стоном и сожалеет остро лишь о том, что не может прямо сейчас вцепиться в плечи своего псайкла обеими руками. И он трогает везде, куда может дотянуться, и хватает ртом жесткие темные косы, которые то и дело хлещут легко по щекам; интересно, это расплетается в принципе? И на что будет похоже… На этом способность мыслить хоть сколько-нибудь связно покидает Джонни – сложно предаваться пустопорожним размышлениям, когда на тебя обрушивается даже не поток – лавина безжалостных, острых, обжигающих ласк. Но страх все равно сковывает тело ледяными пальцами – в тот момент, когда пальцы Терла, игриво скользнув по обнаженной ягодице, подбираются прямиком… «Если теперь, после такого… Если после всего этого… Если будет, как раньше… Что ж, умирают как будто всего один раз» Видимо, весь этот поток испуганных бессвязностей отражается у Джонни на лице; иначе зачем бы псайклу убирать почти достигшую своей цели руку, зачем накрывать губы Джонни с такой успокаивающей настойчивостью? Зачем, перегнувшись через содрогающееся от смеси вожделения и ужаса тело, шарить по стене в поисках скрытой панели, зачем… Хотя, быть может, и к лучшему – использовать жирную мазь не после всего, а во время. Быть может, благодаря ей от Джонни хоть что-нибудь останется. Ну, потом. Совершенно без боли не получается – слишком много в одном месте, слишком напряженно – в другом; но нынешняя боль едва ли может сравниться с той, прежней; а Терл, отслеживая бдительно малейшие изменения в лице землянина, великодушно замирает, давая Джонни время опомниться, привыкнуть, сделать первый сдавленный вдох. Хотя крупные капли, выступившие у псайкла на лбу, и давящее напряжение в огромном теле недвусмысленно показывают, каких усилий стоит подобная сдержанность. И Джонни, чувствуя вдруг острейшую вину, тянется рукой сквозь застилающий глаза сладковатый туман, ведет пальцами по мокрой от пота щеке, словно бы извиняясь за преступное промедление. - Джо-оунни… - едва слышно, на выдохе; и это первое слово, нарушившее пронзительную тишину нынешней ночи, но слово это совсем не несет в себе угрозы – всего лишь имя, его, оглушенного, заплутавшего окончательно в своей и чужой страсти землянина собственное имя. Просто имя; но Джонни не в силах ответить одним коротким словом; ему кажется, что уж он-то обязательно все испортит – не той интонацией, не той протяженностью хриплого шепота. И хватает его поэтому лишь на медленный взмах опустившихся на мгновение ресниц; и лучшего «да» вообразить сейчас попросту невозможно. …Джонни кричит, конечно, кричит; да что там – исходит гортанными вскриками, полными нетерпеливой беспомощности стонами, невнятными проклятиями и бесстыдными мольбами; но когда глубоко внутри его тела расправляет огненные крылья нечто, ни разу до сих пор не испытанное, нечто прекрасное настолько, что ради этого можно стерпеть какую угодно боль – в этот почти убийственный в своем совершенстве момент выстанывает Джонни Тейлор только одно, единственное имя. *** Обнаружив в собственной постели это восхитительное недоразумение, Терл первым делом подумал: «Какая наглость!»; но усталость, помноженная на нервотрепку, была так велика, что его попросту не хватило на какие-либо разбирательства. Опасная беспечность; но итоге все обернулось наилучшим и наиприятнейшим образом. Во всяком случае, свои ответы Терл получил, и неважно, что в процессе сказано было не более трех… Возможно, пяти слов. Пространные речи, пожалуй, только испортили бы дело; псайкл весьма трезво оценивал собственные способности по части выяснения абсолютно не-деловых отношений, а что до Джо-оунни… Нет, эта его наглядная демонстрация была, пожалуй, наилучшим из способов объявить о полной и безоговорочной капитуляции. Хотя Терла не оставляло ощущение, что одновременно ему был брошен и весьма дерзкий вызов. Который он принял с готовностью; в конце концов, они и начали с противостояния… И не ему, Терлу, дано было предугадать, что в этой битве победителей быть не может. Равно и проигравших. Подобного не смог бы предвидеть никто в обитаемой Вселенной. Достигнутое минувшей ночью согласие, безмолвное – почти – объявление о намерениях, не отменяло, естественно, проблем настоящих и будущих; но в чем Терл мог поклясться уже сейчас, так это в том, что скучать им с Джо-оунни еще долго не придется. Но даже мысли о грядущих, весьма утомительных, а часто и болезненных совместных – по-иному просто не получится – усилиях, не могли омрачить Терлов приподнятый, мягко выражаясь, настрой; и беглый осмотр показал, что при соблюдении некоторых мер ночные игры прекрасно обходятся без опасных для здоровья землянина последствий; и что это за нежно-розовый оттенок приобретают кое-чьи восхитительно гладкие щеки? После всего бесстыдства, на которое так щедр был Джо-уонни всего несколько часов назад, он все еще способен смущаться? Как же это, оказывается… Мило! И, черная дыра все побери, не будь день Терла распланирован до распоследней минуты, не находись его дела на последней, решающей стадии – честное псайкловское, не думал бы вылезать из постели… Как минимум, до обеда. Кстати, о пище: - Будь любезен съесть все до последней крошки. Мне не нужен здесь обессиленный полутруп. Благо, он успел привести себя в более или менне подобающий вид до того, как Неер притопал к их двери с завтраком наперевес и угодливой ухмылкой на физиономии. …Не забыть затребовать у Зира его личное дело; техники, кажется, прониклись наконец начальственным гневом, и уже нынче днем все должно быть готово и настроено; как только эти никчемные существа отправятся прямиком на Псайкло, можно будет перевезти драгоценный груз сюда, на базу; и куда я задевал коды доступа и координаты? Все же, пятнадцать процентов за одну лишь доставку – чистейший грабеж; с другой стороны, эти парни никого еще не подводили; незаконные перевозки – их хлеб, кербанго и мясо; но все же пятнадцать… Что-то Джо-оунни нехорошо притих - испугался содеянного, вздумал подать назад? Не получится, Джо-оунни, теперь – не получится; и тот не подлежащий обсуждению факт, что он, Терл, все уже решил и взвесил, не дает тебе право отказаться от твоего законного процента… Пятьдесят на пятьдесят, Джо-оунни, и никак иначе. *** Лето уходит. Солнце еще печет совершенно по-летнему, и птицы щебечут в ветвях весело и легкомысленно, но зелень листьев уже подернулась по краям тусклой желтизной, и заросший травой холмик, на которой устроился Джонни, не успел еще до конца избавиться от предрассветной сырости. Лето уходит, думает Джонни, рассеянно пожевывая травинку. И тогда, сотни и сотни дней назад… Неужели прошел уже целый год? Год, полный боли, отчаянья и зыбких надежд; год, который закончился вдруг… Тем, чем он закончился. Можно снова и снова терзаться мыслями, гадать, когда же все успело так резко перемениться; но Джонни ничуть не сожалел об огненном безумии той ночи; но жизнь ведь состоит не из одних только ночей… А Терл далеко не милая домашняя зверушка; держать в узде свою ярость для псайкла каждый раз – подвиг… Правда, у него имеются подчиненные, многочисленные псайклы, которым не так повезло на богатство; но где гарантия, что однажды Терлу надоест геройствовать и выплескивать злость на головы существ, к извращению непричастных? Где гарантия, что и сам Джонни… Он решил, он все уже решил; но не зря ведь горьковатый травяной сок имеет едва уловимый привкус вины и предательства? «Давай, покайся заодно и за «друга верного» Карло; и за Корпорацию пресловутую не забудь» И твердо ли Джонни уверен, что найдет в себе силы… Нет, не забыть, такое забыть невозможно; но устроить прошлому достойную его погребальную церемонию; «атомная печь» псайклов тут не подойдет; это достойно целой гробницы наподобие той, что нашли они в покинутом людьми древнем городе… Сомнения, сомнения, одни только сомнения. Увязавшийся за землянином Неер шумно вздыхает откуда-то слева. Мается, бедолага, не знает, как ему еще извернуться, чтобы попасть наконец домой. «Он ведь подумал, а, паря? Намекал, может, не?» Джонни понятия не имеет, что там решил его личный псайкл насчет Неера; зная Терла, можно уверенно утверждать, что маяться служивому до самой последней минуты. Впрочем, уже недолго осталось; этим утром неугомонные техники наконец-то закончили свою работу, и Джонни, все-таки сумевший выпутаться из кое-чьих жарких объятий, задержался ненадолго - посмотреть, как вся эта возбужденно гомонящая компания исчезает в туманной пасти телепорта. Один всклокоченный, держа подмышкой подозрительную канистру, по-приятельски помахал землянину когтистой лапой. Ящики, драгоценный Терлов груз, отбыли на Псайкло еще вчера; к полудню должны убраться псайклы из охраны и все прочие; самое большее – завтра… Хотя вряд ли Терл будет столько тянуть – дело ведь сделано. Осталось лишь тщательно запереть скучные бетонные коробки, отключить подачу энергии и в последний раз перенастроить телепорт; когда сигнал об окончании перехода достигнет нужных датчиков, все здесь отключится, кроме защитного поля; временная база будет «законсервирована», и неизвестно, ступит ли еще раз чья-нибудь нога… Неер вздыхает, тоскливо вглядываясь вдаль. То ли ждет, что выбежит прямо на него какое-нибудь четверолапое «мясо», то ли гадает в очередной раз о грядущей своей судьбе. Благо, не лезет пока что с разговорами; Джонни, кажется, поименно уже знает и всех его женщин, и каждого псайкла, с которым довелось Нееру делить тесную армейскую казарму… Но может ли Джонни до конца быть уверен с своем собственном псайкле? Если он и себе-то не очень… После той ночи Терл сама забота и предупредительность – насколько это вообще в его силах; и никаких больше узких лежанок; и утром сегодня… «Ты ведь не ждал, что тебе сойдет с рук та ночная наглость?» Рычащее мурлыканье в теплое ото сна ухо; и Джонни вовсе не возражает, чтобы его почаще будили таким вот приятным образом… Хотя до проникновения сегодня так и не дошло. Перестраховывается, параноик несчастный. …Но кто его знает, этого Терла; быть может, кое-кто прожужжал ему уши насчет «талисманов», вот он теперь и… Поди разбери, что там творится под твердым псайкловым черепом. Во всяком случает, ошейник снова занял свое привычное место; и хотя «сюрприз», по заверениям Терла, дезактивирован, следящие датчики никуда не делись. И Неер… Джонни бросает короткий взгляд из-под упавших на лицо волос: стоит, балбес несчастный, чуть не зевает во всю обширную пасть; блуждает глазищами по земле и вдруг наклоняется, заметив что-то… Цветок, самый обыкновенный; вспомнить еще, как называется… Вокруг родной деревни Джонни росли такие же точно, и девушки так любили плести их них… Интересно, как смотрелся бы венок из этих розовых и алых цветочков на кое-чьей неугомонной голове? Глупость какая… «Хрупкий цветок в громадной лапище – вот что ты теперь такое» Неер лениво изучает поникшее растение, хмыкает – и сжимает с силой покрытый шерстю кулак. Цветочек, да. - Но меня, - бормочет Джонни, неизвестно к кому обращаясь, - меня так просто не сломаешь. Теперь – нет. Теплый ветер, отдающий ароматом подступающей осени, ласково теребит его длинные волосы. Лето уходит… *** - Значит, я забираю у вас этого… Неера, - лениво тянет Терл, постукивая пальцами по крышке стола. Физиономия Зира на экране выражает острожное опасение. Но вслух свежеиспеченный наместник не возражает. В конце концов, Терл читал личное дело и в курсе уже насчет «бессрочной»; впрочем, он достаточно богат, чтобы уладить это небольшое недоразумение. И меньше всего волнует Зира какой-то там охранник; но на дне глаз плещется настороженное беспокойство, легкая паника – еще бы, после ночного сеанса связи… Терл не может сдержать вполне плотоядной ухмылки: вспомнив посреди ночи о личном деле, он не стал дожидаться утра, и сполна насладился чужим смущением и вполне откровенным испугом. Еще бы Зиру не испугаться – ведь Терл успел разглядеть… Пускай и не во всех подробностях. Но увиденного было вполне достаточно. Вспомнилась болтовня Джо-оунни о ночной «экскурсии» этого самого Зира; и Терл не скрывал злорадства по поводу того, что так бесцеремонно помешал, гм, парочке, вкушать маленькие ночные радости. Маленькие ночные, маленькие утренние… Его Джо-унни был неописуемо хорош сегодня – такой полусонно-растерянный, такой горячий и лениво-податливый… Маленькая месть за известную самодеятельность; Терл ведь не привык надолго оставаться в долгу. …Резкий щелчок – сеанс закончен; монитор, коротко мигнув, гаснет, но Терл еще какое-то время остается в кресле, освежая в памяти короткий список оставшихся дел. Джо-оунни – быстрая проверка датчиков слежения – болтается где-то за пределами периметра, впрочем, не слишком далеко; если Терлу понадобится, он без труда определит местонахождение с точностью до сантиметра; но землянин ведь под присмотром, а Неер молчит, значит, там все в порядке. Бегать Джо-оунни больше не намерен, в этот Терл уверен твердо. Однако же… Хотя, если возникнет нужда, он, пожалуй, задержится на базе еще на одну ночь. Как ни восхитительна была та ночь, как ни горяч и отзывчив Джо-оунни – жизнь ведь состоит не из одних ночей; а нужных слов друг для друга они так и не сумели найти. А Терлу необходимы именно слова. Одно короткое – «да» или «нет»; озвученное вслух намерение не оставит Джо-уонни пространства для сомнительных маневров. «Да» или «нет» - и ни намека на повод считать себя жертвой псайкловского произвола. «Да» или… Но разве забыл он, Терл, с кем приходится ему иметь дело? Вот он, во всей своей землянской красе; входит тихо, едва не на цыпочках, карабкается нахально на его, Терла, постель, еще и с ногами; и хоть бы взгляд в сторону псайкла – сидит, опустив низко голову, надежно занавесившись золотистыми волосами. Что ж – до утра так до утра, думает Терл. И с решительной яростью: да хотя бы и до завтрашней ночи. Ты скажешь, Джо-оунни, скажешь вслух – или… Одно короткое слово. Всем своим золотом клянусь, пока ты не откроешь свой восхитительный рот и не… - Отпусти меня. Вот так вот. Не одно, целых два слова – но каких! Совершенно не то, чего с воистину героическим терпением ждал от него Терл. «Отпусти» - да я скорее… Стоп. Стоп. Вдох. Выдох. Закрыть на секунду глаза. Ты, Терл - ты ведь тоже способен сейчас все испортить. «Отпусти», значит… Глухо, сквозь надежную завесу их густых волос. Старательно избегая встретиться глазами. Разве подобная трусость в характере Джо-оунни? Разве… Стоп. Стоп. Сейчас не время размышлять о характерах, сейчас необходимо найти единственно правильный ответ… На это вот. «Отпусти», значит… Что ж, я отвечу, я обязательно отвечу тебе, Джо-оунни, но не раньше, чем увижу твое лицо. Не раньше, чем ты взглянешь все-таки в мои глаза. Терл стремителен и бесшумен; и даже необходимость опуститься перед сгорбившимся на постели землянином на колено псайкла не останавливает. Решительное прикосновение к подбородку, взгляд злой и пристальный. …Уверенность? Какая, ко всем черным дырам, уверенность! Но Терл сам в этом виноват: давно уже нужно было расставить все точки… Но каков все-таки наглец! Слова ждали именно от него; но он со всем дикарским простодушием сидит тут и молчаливо требует слова от него, Терла. Что ж… Ударом на удар, как учили с самого детства. И если ты, Джо-оунни, и теперь ухитришься… Вот так, не разрывая взглядов: - А ты… Сумеешь ли ты отпустить меня? Хватит у тебя сил, Джо-оунни..?