Поговори со мной

Sufjan Stevens – Should have known better

У Марка россыпь едва заметных веснушек по периметру лица. У Марка глаза цвета выстиранного неба. У Марка пшеничные волосы; идеальная стрижка и голливудская улыбка; звонкое «м» в имени; белоснежные рубашки, которые ему так идут, и несколько бизнес-проектов, которые он так успешно развивает. Марк выше её на две головы и от его парфюма у Тани подкашиваются коленки, как будто ей снова шестнадцать. У Марка забронирован очередной билет до Лондона, а в груди – ожидание её приглушённо-минорного «Надолго?» У Марка для неё непоколебимое «люблю» и целый мир к её ногам. И Денисова понять не может, откуда берутся такие идеальные, и почему именно ей выпал счастливый билет. Ей. Не идеальной даже близко, как кто-то мог бы подумать, глядя на смонтированные эфиры танцевального проекта. У неё блинчики вечно подгорают, а от работ и смены часовых поясов Таня болеет всё чаще. Марк лечит заботой и горячим чаем с мёдом. Таня не любит мёд, но любит его мягкий взгляд, которым согревается. Потому делает над собой усилие и пьёт. Зелёный с мёдом. Марк с лёгкостью пересекает океан и после заселения в отель едет на Бруклинский мост для нарочито хмурого селфи, которое тут же присылает ей в WhatsApp с подписью «Если бы здесь была ты, этому парню не было бы так грустно», зная, что в другой части земного шара Таня сейчас улыбается. Марк присылает ей фото-коллаж из Токио с подписью «Японцы, а в рисе мало что понимают. Скучаю», заведомо зная, что у Тани это блюдо никогда не получается так, как нарисовано в кулинарных книгах. Марк присылает ей селфи на фоне Эйфелевой башни с подписью «Мы бы показали этим парижанам, что такое настоящий французский поцелуй, да?» с подмигивающим смайликом. Марк – классика американского кинематографа с хэппи эндами. Он нравится большинству. С ним интересно, даже если будет фоном. Не разочарует. Мигель – артхаус, который поймут единицы. Мигель – фильм с неожиданным финалом или открытой развязкой, которую додумаешь по дороге домой. В него нужно всматриваться, жадно глотая каждую реплику, каждый кадр, каждый поворот головы. После такого часто разрывает по швам, даже, казалось бы, зарубцованным временем, и хочется активно жестикулировать, сменяя интонации. Марк – фильм с заведомо очевидным сюжетом, но им согреваешься. Пересматриваешь спокойными летними ночами и холодными зимними вечерами. Он оценённый множеством наград кинокритиков за простоту, лёгкость и классику. Классика же вечна. Мигель – фильм, вызывающий неоднозначную реакцию. Но им не боишься быть раненным и выведенным на слёзы вперемешку с громкими эмоциями. Его хочется пересматривать исключительно в одиночестве, в темноте и в наушниках, не прячась под тёплым пледом собственных иллюзий. Кинокритики такое обычно обходят стороной. Таня любит «В джазе только девушки». А это классика. У неё в голове мягкое кофейное «Только двери больше не ломай, ладно?». И хочется вернуться и вопросом на вопрос: «Только ты всегда со мной вот так разговаривай, ладно? Просто и по-человечески. Умеешь же». Но дверь ей открывает Марк, услышав, как ключ в очередной раз застревает в замочной скважине. – Ты совсем утонула в работе, – аккуратно берёт её сумочку и помогает снять пальто. – С тебя пример беру, – сил хватает лишь на усталую улыбку. Он затягивает её в глубокий поцелуй, скользя пальцами по тонкой ткани водолазки. – С каких это пор ты пьёшь кофе? – С тех самых, как решила потерять себя в Главкино. Два эфира за семь часов. – Ужинать будешь? Твоё любимое. – Наверное, самое время для раннего завтрака, но я та-а-к устала. Прости, – проводит большим пальцем по его губам, одним движением стирая остатки своего блеска. – Спасибо, – мягко шепчет в ушную раковину, держась за его плечи и приподнимаясь на цыпочках. Таня скидывает туфли и проходит в ванную комнату. Смывает плотный концертный грим, обнажая лицо перед большим зеркалом. Промокает влажную кожу белоснежным полотенцем. По привычке тянется к тюбику с обжигающе-мятной пастой, но пальцы замирают в сантиметре от него. Улыбается собственному отражению. Выходит, машинально щёлкая выключателем. Одежда ныряет в шкаф. Таня ныряет под одеяло. – Я всё хотел сказать тебе, – Марк возится на кухне. – Я скоро в Лондон. Всего лишь на неделю, – ставит так и не разогретую тефлоновую сковородку с прозрачной крышкой в холодильник. – Но потом целую неделю буду в Москве. Мы можем выбраться куда-нибудь за город. – Кастрюлю ставит туда же. – Или к Лёве на выходные слетаем. Танюш, что скажешь? – гасит свет на кухне и проходит в комнату, включая ночник. – Танюш? Денисова спит крепко, свернувшись калачиком. Выключает свет и ложится рядом. Мягко отодвигает её спутанные волосы и едва заметно целует в пульсирующую жилку на шее. Накрывает ладонью плоский живот, притягивая к себе. От Тани пахнет сливочным кофе и наступившим ноябрём. Тане снится смотровая на Воробьёвых и знакомые глаза цвета тёмного шоколада. Таня улыбается.