О благодарности (villain!АУ)

      Объяснить всему Миру свой взгляд на жизнь — дело неохватное для человека. В толпе одного голоса не слышно, направления взгляда не видно. От того люди в массы не лезут, рассказывают теории вселенского заговора друзьям. Диванные аналитики слушают друг друга до конца и качают головами. До чего мы докатились?       Томура за спиной Пятна, а руки в карманах. Стоит, наверное, спихнуть назойливое насекомое с часовни: того и гляди сон станет лучше, а цвет лица выровняется.       — Пока Мир не осознает свою ошибку, — распинается Штейн. Курогири и Томура плевать. Курогири и Томура тут своего удовлетворения ради. Курогири и Томура убеждать не надо, их политика уже записана на подкорку. Пятно говорит, словно, оправдывается за сломанные жизни. Называет героев — баранами и режет на алтаре общественного мнения, пьёт из чаши людских амбиций. — Я собираюсь появляться снова и снова.       Штейн блохой скачет по крышам, скрывается в очередной подворотне. Время близится к часу пик, Ному ластятся, просят кинуть мяч. Чёрной масляной крови в жилах не хватает огня, а рейсовые автобусы чудесно горят. Когда Шигараки спускает поводок, когтистые лапы царапают асфальт.       Пассажиры кричат, боятся, бегут в хвост поезда. Слабые и трусливые создания мечутся, топчут упавших. В показаниях очевидцев лицемерие поровну с дёгтем. Жертв так много потому, что людям нравится быть подавленными, обиженными. Изуку цепляется за подлокотник, потому что знает — когда Ному решит снять жестяную обёртку с движущегося поезда, лучше сидеть на месте. Скрежет аварийного торможения объявляет остановку Мидории. Ноги не хотят гнуться.       Заметить убийцу героев в огромном тёмном городе, всё равно что искать позолоченную иглу в стоге сена. Либо улочки следует сравнять с землёй, либо магнит нужен очень мощный. Первым уже занимались Ному: вполне успешно и без посторонней подначки. Со вторым помог Курогири, невзначай вложил в руку GPS — навигатор с движущейся серой точкой. Живот стягивает в тугой узел нервов.       Изуку несколько раз деловито стучит пальцем у кромки подошвы. Гравитационные ботинки депрессивно мигают оранжевым: разряженные и сонные. Недобрым словом поминаются все, кто мог потратить батарейку на чужом снаряжении. В легких едва ли помещается глоток воздуха.       Приходится бросаться под колёса разукрашенной в шашечки машине. Таксист исходит потом, вглядывается в зеркала заднего вида и мельтешит руками. Желание вдавить газ в пол рождено диким звериным рыком где-то за углом. Плечо ноет, крылья лопаток приходится напрячь, чтобы не завалиться.       Напуганные герои остаются позади. Обламывают рога, хрустят костями, отдают команды одна другой абсурдней. Изуку провожает по-детски непосредственного Ному взглядом и откидывается в потёртое временем кресло. Просит повернуть направо, проехать чуть мимо спального района и взять севернее, к заброшенному кинотеатру с разбитой вывеской. Шею не повернуть чтобы взглянуть на уезжающее такси.       Музыка боя: скрежет ножа о броню, капель бетона по асфальту. Изуку переключает скорости очертив пяткой несколько полумесяцев. Тело бросает вперёд и лёгкая анемия даже кстати — траектория выходит плавной и изящной. Снисходительная казнь прерывается. До лица Штейна ещё далеко, но Убийца Героев, оценив манёвр, перестраховывается, оглядывает новую пешку.       Кучный Тенья облизывает грязные пересохшие губы и, кажется, предпочитает смерть новому союзнику. Поражённый, на одре, с безумной гордостью героев. Изуку подобное уважал бы, но сие ни к месту, ни к стати.       — О, не волнуйся, — шаркнув распоротыми микросхемами о землю, произносит Изуку. В левом ботинке дыра от любезности Штейна. — Тонкости ваших игрищ меня не волнуют. Просто сегодня никто не должен умереть.       Индеец в углу говорит кровью, бьётся в судорогах сжимая колчан со сломанными стрелами. Дитя природы новости не смотрит, Мидорию принимает за очередного школьника и велит убираться.       Изуку цыкает и приподнимает оцепеневший железный скелет, Иида чувствует как слегка покалывают пальцы. Штейн смотрит с львиной долей скепсиса, и Мидория знает почему. Встряхивает Тенью за плечи прежде, чем следует атака.       — Зови на помощь, помешанный придурок, — велит Изуку на выдохе, не издав ни звука.       Тенья с трудом нажимает клавишу в кармане брюк. Телефон слабо вибрирует, отправляет всю спесь Ииды вместе с координатами. Индеец, кажется, сознание потерял, а Изуми ещё держится. Пелена на глазах означает новую порцию позора, но силы в руках не хватает, чтобы стереть слёзы.       Штейн бьёт прыткого Дорию рукоятью и наносит размашистый удар тупой стороной катаны. Словно наставник показывает зарвавшемуся ученику его место. Двое злодеев будто заодно, разыгрывают фарс; тёмная рубаха Изуми начинает блестеть и липнуть к телу.       — Тебя это не касается, — шипит Тенья. Дория содрогается под его ногами, задравшаяся кофта оголяет кресты разошедшихся швов. Занятный, бесцельный мазохизм. Плечо Изуми выгибается в обратную сторону почти под прямым углом, когда кудрявый парнишка ищет точку опоры. Ииде больно смотреть на чужие потуги, непонимание происходящего бьётся о клетку беспомощности.— Ты ведь сказал, что сегодня никто не умрёт. Вали! Убирайся!       — Я это уже слышал, — с трудом поднимаясь на колени, отвечает Изуку. Штейн возвышается над ним, но признает. Разводы стекают с лезвия и теряются в песке. Убийца Героев не использует излюбленного трюка; Запах в переходе кислый, без привычного сладкого железа. Способность ноет под ложечкой, желудок стягивает узлом — ребёнок только не тычет окровавленной ладонью в лицо злодею. Слишком подозрительно, опрометчиво, недостойно.— Но я так выражаю свою благодарность, так что будь добр, помолчи.       — Ты должен был остаться в штабе, — наставляет Пятно, занося рукоять над головой Мидории. От легкого и небрежного удара по затылку увернуться нельзя. Изуку поскальзывается на собственной крови и мажет взглядом по подкошенному миру. — Потому что с этой прогулки не вернёшься.        Столб огня цепляет сознание, даёт толчок в абсолютном вакууме чувств. Штейн кажется раздражённым донельзя, похрустывает суставами и стряхивает подпалины с шарфа. Тенья сглатывает горечь и приветствует одним взглядом.       То неловкое чувство, когда опоздал на премьеру. Все уже съели попкорн, заценили главные экшн-сцены, успели подустать от картины. Шото громко распахивает дверь, топает к месту посреди зала. Пышет здоровьем и силой, привносит в тусклый закуток свет и суматоху, наступает на ногу злопамятной ворчливой старушке.       — На самом деле, я удивлён, — пряча телефон в карман, приветствует Тодороки. Изуку смотрит на него со скепсисом: то, что закомплексованный мальчик после фестиваля начал использовать причуду на полную — ничуть не радует. Очередной школьник — подмога сомнительная. На его месте хотелось бы видеть кого-нибудь вроде Старателя. Чтоб огонь не выгибался дугой в обороне, а выкручивал Пятну запястья.       Шото действует так, словно раскладывает пасьянс. Индеец, Тенья и даже Мидория скатываются с ледяного пригорка за спину школьнику. Штейн тасует клинки по креплениям, ждёт своего хода. Игра не иначе быстрая. Изуку хватает ртом воздух, когда козыри в чужой колоде начинают повторяться, а руки Тодороки, искалеченные метательными ножами, болтаются безвольным грузом.       — Ясно.       Изуку ворчит, еле ворочает целой пяткой. Тряпичная кукла собирает волю в кулак, ватные конечности медленно, но верно шевелятся. Штейн ловок и силён, против него играют время и пара детишек. Мидория отталкивает Убийцу Героев за шею, потому что обруч пламени не спасает от выверенных ударов. Изуку измотан и обескровлен, терять кроме жизни ему нечего.       Когда Штейна выбивают из колеи, Изуку готов поклясться — шипение двигателя Ииды слышно за квартал. Мидория плавно отходит спиной в глубь улицы, хочет зарыться за мусорный бак и не привлекать внимания. Индеец приходит на помощь слишком не вовремя. Перехватывает мозолистой ладонью чужое плечо, улыбается доброжелательно и кивает в сторону городской больницы.       — Не думал, что школьники способны на такое, — говорит герой с уважением и чешет затылок. Изуку улыбается ему неловко, виснет на протянутой руке. — Так стыдно за то, что пришлось отлёживаться, вот ты с какого курса?       Нервный смех срывается с губ. Чужая непосредственность заставляет чувствовать себя до больного неловко. На выходе из переулка Изуку замечает новых героев. Они стягиваются, словно на кляксу мёда, переговариваются с жужжанием мух и завистливо смотрят на Тодороки, скрутившего Штейна.       — Вызовите скорую и полицию, — суетится блондинка в зелёном трико, порываясь помочь школьникам. Окровавленные подростки словно заражены непонятной болезнью; шатающегося на ветру Ииду никто не пытается усадить отдохнуть. Мидория вписывается в сцену очередной жертвой — о нём бестолково пекутся.       Изуку чувствует укол вины, когда высокий гортанный крик Ному проносится по небу. От воинственного клича не осталось следа, безжалостный воин измождён, лишён глаза и безрассудно пикирует вниз.       Резкий толчок вверх не оставляет воздуха в лёгких. С высоты птичьего полёта видно вереницу пожаров и тонкую полоску заката. Методичные покачивания на ветру и взволнованные возгласы внизу закономерны, успокаивают и выравнивают ритм. Изуку почти проваливается в блаженный сон.       Кожистые крылья натужно скрипят, и Мидория падает с той самой лестницы сновидений. В поту, Изуку просыпается не в мягкой кровати, а плашмя раскинувшись на асфальте. Увесистый ботинок вжимает кудрявую голову в песок.       — Это всё на что вы способны, ублюдки, — ревёт Штейн. На Изуку выгружают ментальное фортепиано да давят по клавишам. Аура Пятна заставляет поперхнуться воздухом скопище героев.       Изуку не встаёт на колени, он лежит. Это не зазорно, заставляет почти ухмыльнуться. Ниже падать некуда — разве что, и без того чугунная голова опускается на дорогу.