О благодарности (villain!АУ)

      Тени танцуют за окном. Машут руками, спорят, избегают света. Изуку следит за ними из-под ресниц, считает и придумывает реплики. Выходит из рук вон плохо, как впрочем, и всё что делает Мидория.       Рыженькая и кудрявая, одна из санитарок совершенно игнорирует само понятие стерильности и личного пространства. Вместо голубого латекса — на ногтях синий гель лак, взамен дежурных приветствий пренебрежительное «ты», ею было съедено яблоко, которое несколько суток стояло на прикроватной тумбе. Журнал со свадебными нарядами на нижней полке передвижного столика с лекарствами. Изуку хочется верить, что женой она будет лучшей, чем медсестрой, но, с другой стороны, девушка хотя бы не блеет перед подростком на больничной койке.       От пугливых врачей, запаха алебастра и бинтов хочется блевать. Персонал буквально исходит от подозрения. Словно каждому на лестничную клетку подселили ходячую ориентировку серийного убийцы и теперь любой случайный хрип видится чем-то зловещим. Связанный по рукам и ногам, щедро заточенный в гипсовую скорлупу мальчишка. Очень страшно, что вы.       С другой стороны, может Мидория себя слишком накручивает? Откуда людям знать что он прослыл в лиге как «мальчик — реактивные ботинки»? Что известно любой случайно взятой рыжей девахе?       Коротко стриженный полицейский пытается держать маску дружелюбия, но, кажется, слишком хочет спать. Изуку его понимает, тоже много чего хочет. Например миску свиных котлет; взамен ему колят что-то внутривенно. Что-то явно пересоленное, от того жилы чешутся, а во рту сухо.       Полицейский повествует монотонно. Шуршит отчётами. В реальность предваряется шоу в жанре "учебные заведения". Серия третья: очередной антагонист смазливый и жалкий. За таких злодеев обычно переживают, в успех миссии не верят ни союзники, ни фанаты.       С Изуку говорят потому, что о Мидории информации с гулькин нос. Случайно взятому полицейскому выдали случайное дело и теперь ему очень нужно выяснить по-больше о случайном мальчике.        По всем действующим законам его место положение хранится в секрете, но медсёстра красит губы на разный лад яркой помадой. Никакой видимой связи, всего два варианта: либо она помолвлена с одним из посеребренных сединой врачей, либо, в порядке бреда, у ворот скоп журналюг.       Право на молчание не право вовсе, а стиль жизни на ближайшие месяца пол — вентиляция лёгких даёт выбор из утробных стонов и сухих хрипов. Адвокат, кто бы он не был, в гости не собирается. Дело не то в особом режиме, в котором содержат Мидорию, не то в недостатке информации, не то в проверке государственного служащего на профессиональную пригодность. Со своими правами можете ознакомиться, они перечислены в буклете, он на тумбе. Дотянитесь?       Полицейский со скрипом встал и стряхнул невидимую пыль с колен. С чувством выполненного долга кивнул, формально пожелал скорейшего восстановления и вышел за дверь.       Он вернётся — убеждён Мидория. Ни в чём нельзя быть уверенным на сто процентов и, пожалуй, лучше бы о «Изуми» действительно забыли все спецслужбы, вот только таких свидетелей/подозреваемых просто так не отпускают.       Наомаса действительно приходит снова. Бумаг в его руках прибавляется, как и усталости в глазах. Мидория не знает, жаль ему больше полицейского или себя, когда после служебных вставок идёт изнуряющий допрос.       — А вы приходите по чаще, — бестактно влезает медсестра, не ясно почему не покинувшая палату. Изуку смотрит на неё из-под ресниц с благодарностью и отмечает то, что хотелось бы дать имя столь не профессиональному человеку. У рыжей нет бейджа, но это вполне закономерно. — Может, научится говорить с вывихом челюсти. — Думаю, я зайду в другой раз, — усиленно потерев переносицу поднимается Наомаса. Изуку готов поспорить на яблоко, что полицейский смутился, но последнее и единственное уже съела медсестра.        Когда дверь в палату открывается в очередное утро, Изуку собирается буднично моргнуть санитарке. Вместо этого мальчик хмурится и вглядывается в вошедшего гостя. Крупный мужчина плохо помещается в проходе и в длинном бежевом плаще поверх трико смотрится комично. — Здравствуй, юный Мидория, — приветствует Всемогущий, и Изуку не знает хочется ему плакать от стыда или радости, просить автограф или прощения. Вместо этого он закономерно молчит и его удивление и внутренний больной восторг выдаёт странное хрипение из горла.       Номер один молчит, и после уважительного приветствия не пытается начать разговор. Стянутые в тугую полоску губы выдают глубокую задумчивость, а свободно свисающие по бокам руки не позволяют анализировать настрой.       Мидория не так представлял себе встречу со Всемогущим. Примерно с момента вступления в Лигу, он вообще не планировал видеться тет-а-тет с профессиональными героями иначе, как в бою. И то при самой крайней необходимости.        Нет никаких обвинений, они все в голове, копошатся словно змеи, шипят простую истину, обвивают и стягивают шею. Тихое разочарование героя не оправданно, Всемогущий не родитель, а Мидория не провинившийся сын. И нет вовсе, горечи в этом взрослом, видавшем взгляде. Самый большой авторитет, гласный защитник жителей всего мира, стоит — рукой подать, а его волосы угрюмо свисают, утыкаясь в потолок.       Изуку приподнимается на локтях, не в силах лежать пластом. От чего-то мальчик почувствовал себя жутко виноватым ребёнком испортившим семейные фото. То самое: со всеми бабушками и тётей через третье колено. На которой мать и сын стоят по середине. На которой наперекосяк обрезаны все лица.       История, конечно, не об этом.       — Я был у Уважаемой Инко, — говорит Всемогущий без намёка на улыбку. «Твоя мать разочарованна» — надумывает себе Изуку и болезненно делает глоток, и ещё один, и ещё, силясь заполнить пустоту в груди. Только во рту сухо, как и в стакане у прикроватной тумбы.       Некоторое время назад он был так счастлив, когда домашний телефон взял Бакуго. Боже, как счастлив. Речь даже не о благодарности радивому соседу за заботу о матери. Дело заключалось в латентном страхе перед реакцией Мидории-сан на покаяние сына.       Это в эйфории решимости, на гране жизни и смерти хотелось просить прощения. Крик, шёпот, всё одно, лишь бы быть услышанным. Ответ Бакуго стал отрезвляющей пощёчиной для человека в запое поставившего на себе крест.       Мама. Самая светлая женщина, которую знал Изуку, не могла похвалить за выбранную дорогу. Пытаться связаться с ней после причиненных неудобств, значило обрекать женщину на лицемерие. Оставалось составлять крупицы пазла жизни, незримо оберегать от диверсий лиги. Так от чего-то было проще и понятнее. Спокойнее. Прекрасная возможность избежать ответственности — не знавать о ней. Приклеить отличнице-однокласснице жвачку к волосам и перевестись в другую школу.       Только масштабы разные.       — Она не знает как это с тобой произошло, — с неясной подоплёкой говорит герой. Изуку видит, как сквозит в движениях Всемогущего жалость. Такую испытывают, когда видят ощетинившуюся под гнётом улицы дворнягу.       Всемогущий сожалеет. Перед ним затравленный щенок.