О благодарности (villain!АУ)

      Изуку значительно лучше. Во времени он заблудился достаточно давно, но сейчас, когда Бакуго сидит на его бёдрах, сжимая руками шею, нет никакой боли. Дни в лаборатории дали свои плоды. Мидория смотрит в серьезный скос бровей, но боится опустить взгляд ниже, чтобы не увидеть глаз.       Можно использовать слово «дежавю», но Катсуки никогда не находился с ним в таком положении ранее. Если не считать те забавные детские драки. Когда и в бровь, и в глаз, и домой со сломанными ребрами и верой в собственный геройский успех.       Впрочем, разницы нет, это тоже избиение. Доказательством служит частое дыхание, и кровь на скуле. Бандаж на руках к списку не относится, но мешает сопротивляться. Изуку остаётся, если можно так выразиться, получать удовольствие. Лежать, изучать ключицы, в обтяг чёрной майки, и широкие белые брови.       Мидория не извращенец. И не фетишист. Он чувствует как потеют ладони Бакуго, но никакого жара не исходит. Голова Изуку горячее будет и, возможно, стоит сказать об этом Тоге после того, как они закончат.       Но это потом. Сейчас есть только собственные мысли и ощущения. Тёплое тело, знакомый запах. Вполне материальный Бакуго до которого можно дотронуться. Даже маленький парано́ик крепко спит, совершенно не задетый происходящим. Одну руку Бакуго чуть отводит назад, и Изуку знает что последует дальше, поэтому слегка поворачивает голову влево. Так будет меньше болеть шея.       Костяшки у Бакуго мягкие. Слишком, для парня, пророчащему всем злодеям погибель. Изуку догадывается, что это из-за глицерина, но молчит, хотя разговоры уже ему доступны.       Катсуки бьет наотмашь, и только зелёные кудри, в отличии от их владельца, не впечатываются в подушку. Бакуго молчит, потому что стоит ему сказать слово и вся картина разрушится на мелкие кусочки. Остаётся только насупленно пыхтеть, что не выглядит сколько-нибудь угрожающе.       Щека наливается кровью и Изуку чувствует лёгкое покалывание в том месте, где секунду назад был кулак. Взгляд совершенно непроизвольно касается глаз. Алые, с багряным омутом, под белыми бровями. У Мидории нет никакого морального, никакого душевного права открывать рот, но слёзы, впервые за несколько часов избиений, наворачиваются на глаза.       — Хватит, — просит Изуку, и сжатая ладонь дёргается. Бакуго выглядит слегка удивлённым и прерванным на самом интересном месте. Он словно случайно ослабляет хватку верёвок и Мидория без приглашения пользуется возможностью. Закрыв лицо ладонями, он делает несколько шумных вдохов, глотая сопли и обиду. Катсуки всё ещё молчит, но закатывает глаза, разминает шею и собирается вставать с насиженного места. — Стой, — всхлипывает.       — Я не буду тебя успокаивать, — говорит. Бакуго поднимается с Изуку совсем неловко и только для того, чтобы усесться в изножье кровати в позе лотоса. Мидория тянется следом, смотрит на ровесника. Видит ключицы и брови, готов выть от того, что не может взглянуть чуть ниже шевелюры, но выше острого носа.       Изуку знает — весь этот фарс только для того чтобы заставить его новоиспечённую способность клокотать внутри, но не чувствует ничего. Бакуго — друг детства. Бакуго значил для него очень много из-за хорошего жизненного урока. Бакуго заботился о маме Изуку. Влезть в голову Бакуго — это то, чего Мидория неистово желает с той самой минуты как узнал о новой причуде.       Истины просты, написаны перманентными чернилами в красных глазах и непроизвольно читаемы. Мидория садится и тянет руку к чужой щеке. Она ничуть не мягче костяшек, но заметно теплее. Закрытые глаза Бакуго открываются и на пальцах появляются небольшие капельки влаги.       — Ты хорошая актриса, — пытается избавиться от жгучего стыда Изуку. На его руке высохшие слёзы и один из первых слоёв идеальной маски Тоги. Девушка цокает и встаёт с кровати. Скидывая кожу на пол, остаётся всё в той же чёрной футболке.       — Да и фиг бы с ним, — сопит, надув щёки, Тога. Мидория улыбается виновато по-детски, и смотрит на флакончик от пробника духов. За стеклом красная, как те самые глаза, кровь Бакуго, которой осталось чертовски мало. — Мы все тут личности, не спорю. Разбивать тебе лицо меня не хило заводит, но,. Изуку действительно неловко за такие вечерние посиделки.       Обычно утро начиналось с мыслью о разговоре с Томурой. Отвлёчённом или вполне материальном. О деле или жизни. Но такой распорядок остался в прошлом. Возможно проблема заключалась в том, что с Изуку слишком долго нужно было строить монологи. Быть может, лепту внесла потеря причуды. Не исключена нехватка времени. До кучи припишем подмену лидера лиги злодеев. Нужное и более правдоподобное можно зачеркнуть и убрать из головы долой.       В общем, Мидория перестал слыть любимым мишкой. Шигараки оставил его в комнате с хулиганом и дал оторвать плюшевую голову. Изуку любовно сшит грубыми стежками, целый, но не столь презентабельно красивый и интересный. Его потерю уже пережили, обдумали, и приняли.       Семь стадий отрицания неизбежного, которые Томура пережил, оставили неизгладимый след на модели поведения Шигараки. Изуку не знал, может ли он что-то с этим сделать, а вместе с тем нужно ли пытаться?       Времени появилось много больше. Не двадцать пятый час в сутки, но помощь в лиге заметно урезали. От болезни или от нового типа причуды, прописали монотонный постельный режим, отказаться от которого с каждым днём становилось сложнее. Неожиданной компанией стала Тога. Не из сострадания, разумеется, а скорее из своих воспалённых фантазий.       Девка продолжала воровать яблоки, нарушать приватную обстановку в комнате Мидории и садистским уклоном помогала разминать калеченные конечности. Изуку, вооружившись одноразовым пакетом, мигом снял налипшие на пол ошмётки кожи.       — Осталось на один раз? — обречённо уточнил мальчишка, оставляя мусор у двери. Тога сразу сказала, что добытая кровь не окупится даже вырезанными наживо веснушками (Если считать чьё-то милое личико валютным фондом). Следующее избиение должно было закончить вереницу и поставить точку.        — Я не могу понять, что у вас за отношения, — кивает блондинка устраиваясь на своём любимом месте. В руках у неё попкорн и пульт, а на кровати останутся крошки, но язык не поворачивается выгнать.       У блондинки нет соседей по комнате и, казалось бы, проводи у себя время в своём удовольствии. Читай, смотри плохие комедии, вяжи или пытай домашнюю зверушку. Изуку не понимал такой тяги к общественности и к нему лично. Единственным разумным объяснением стал совсем невесомый факт: когда-то у Тоги была ну очень большая семья. Не сёстры Кардашьян, конечно, но всё же без тихого оплота в большом доме.       Тога умная, так что не понимать для неё действительно в новинку. Курогири, Томура и прочие постояльцы альянса. Все они могли приоткрыть занавесу побоев и объяснить их суть. Но зачем тешить себя дубликатом, если оригинал никуда не денется из своей комнаты.       Да и зачем нужно афишировать их маленькие ролевые игры? В таком деле не нужна ни публика, ни группа поддержки, ни команда сопереживающих. Изуку хотел скорябнуть старые шрамы, и с этим могли помочь только два человека: Тога и Бакуго Катсуки.       Тога умная, и вопроса не звучит. Она просто утверждает «происходящее — не правильно». Законопослушные люди со здоровой психикой не избивают «за так» худеньких мальчиков. Но если Изуку не слушает собственный голос разума, куда стучать школьнице в розыске?       Тога умная, поймёт сама.       Потому что Изуку хочется не только избить до полусмерти, но и выходить. От Мидории несёт таким пикантным ароматом крови, что можно сравнивать с аурой Пятна. Скоп внешнего вида, способностей и начинки диссонирует так сильно, что пройти мимо невозможно.       Тога умная, а Изуку помешанный, даже если сам это ещё не осознал.