"Давайте я заберу журнал"

      Когда я выходил из маршрутки, то внезапно осознал, что во мне живут несколько личностей: простой мужик, которому скоро сорок, безалаберный семьянин, не совсем безалаберный друг и одинокий поэт, вечный романтик, гонимый судьбою и непониманием толпы.       Что предвещало этот водоворот? Обычный серый рабочий день у монитора компьютера, где-то и дело выскакивали какие-то женские задницы в стрингах. Я ведь даже ничего подобного и не искал, клянусь. Это все охранников дело. А больше — что? Ничего особенного и не было. Два грузовика отправились в Лобню, один — в Можайск, третий — к чертовой матери, потому что за рулем сидел очередной дармоед и лентяй. А я покуковал за компьютером, посражался в борьбе виртуальных танчиков, перебросился парой фраз с пацанами, подождал свой боливар под красивым номером 717 и вдруг мысли закрутились вокруг всего, что мне пригрезилось под плавный бег промокших улиц и угрюмых панельных домов.       Какие странные иной раз приходят мысли, стоит тебе лишь раз залезть в маршрутку.       Добредя до дома под гадким моросящим дождем, прежде забежав в ближайшую «Пятерочку» с сонными кассирами и вечной очередью из пенсионеров и детей, я повесил промокшую куртку на крючок и прошел в комнату, чтобы снять с себя весь груз тяжелой будничной одежды и облачиться в графитно-серые неубиваемые спортивные штаны. Свет я зажигать не стал.       — В эфире капитал-шоу «Поле чудес!» — радостно сообщил мне Якубович с телеэкрана. Спасибо, без тебя-то я бы и не догадался.       Оставив старух в сарафанах с песнями про русскую тройку играть фоном, я зашел на кухню, поставил греть чайник и включил компьютер. Посмотрим, чем нас там соцсети потчуют.       Смешались в кучу кони, люди… О, знал бы Михаил Юрьевич, как это напоминает мою интернетную жизнь! Друзьям нравилась какая-то ерунда: кошки, анекдоты, слюнявые дети, шашлыки на кирпичах, нарисованные чашки с блюдцами и розы, словом, весь ширпотреб всемирной сети правдами и неправдами оказался на виду. Иваныч достиг нового уровня в шариках — браво, маэстро! Гена из Нижнего выложил фотку своего американского внедорожника, который застрял в деревенской грязевой колее — да, странный у меня знакомый, этот Гена. Людмила скопировала к себе на страницу рецепт какой-то очередной запеканки. «Я женщина, и значит, я права» — вот из какой группы она это содрала.       Конечно, ты всегда права. За годы нашей совместной жизни я так и понял.       Чайник щелкнул рычажком под ручкой и погас. Не откладывая дело в долгий ящик, я плеснул свежего кипятка в корытце с «Дошираком» и бросил на разогретую сковородку пару готовых котлет из «Пятерочки». Не запеканка, но жрать было что-то нужно.       В дверь позвонили решительно и громко, даже для верности подергали за ручку. В пятницу, впрочем, как и в любой другой день недели, ко мне могло принести только одного человека.       — Здорово, сосед, — Мишаня прошаркал сланцами прямиком в квартиру, — Кашеваришь?       Я ничего не ответил, впрочем, ответа от меня и не ждали. Мишаня по-хозяйски заглянул в холодильник и, как фокусник, выудил из-за пазухи бутылку водки.       — Это хорошо, что ты готовку затеял, — бутылка встала во главу кухонного стола, — У меня и Ольги дома нет.       Судьба Мишаниной Ольги, как это ни было прискорбно, осталась мне совершенно безразлична, и я сел за стол в молчании.       — Учителем, значит, заделался, — сказал Мишаня, шмыгнув носом, — И чего, девок много нормальных?       При слове нормальных он не без удовольствия нарисовал в воздухе женские округлости и криво усмехнулся.       — Ты чего хоть, совсем? Какие девки, под статью пойду ведь.       — Ну да, никаких… — философски протянул Мишаня, — Но так-то, Колян, ты и не тот, на кого бабы смотрят, ты уж прости меня, это я так это. Они каких любят: высоких, крепких, чтоб мышц в две гряды, зубы, как у Бельмондо, потом…       — Ну-ну-ну довольно, я понял, — прервал его я, понимая, что слушать все это у меня нет ни малейшего желания. Я и без Мишани знал, кто я такой, и что мне было делать! Положим, меня нельзя было назвать красавцем, здоровье пошатывалось, а ремень на брюках приходилось делать слабее — да, с пивом определенно надо завязывать. Но ведь и что с того? Сватовство мне не светило, жениться я не собирался, а мне самому было уже слишком плевать. Не в зеркало же целыми днями глядеться.       Я разлил водку по рюмкам, те быстро сомкнулись, а их содержимое выпилось за секунду. Эх, гуляй, рванина!       Мы выпили еще одной. И еще по одной. И еще. И нам было на удивление хорошо. Мишаня напрочь забыл о своей Ольге и жизненных невзгодах, балагурил, рассказывал какие-то странные случаи со своей работы, кашлял, хмыкал и всем своим видом показывал, как ему хорошо.       Мне было хорошо и тяжко одновременно. Хорошо от спиртного и плохо от груза ответственности, который ждал меня завтра. Я старался не думать ни о чем больше, только жевал котлету и вел неторопливый диалог, который иногда напоминал шутливую перебранку, но на душе было неспокойно. Не мог же я позволить себе облажаться после месяца работы на новом месте.       — Мишаня, катись, мне рано вставать, — мычал я, как теленок, чувствуя потребность похрустеть солененьким.       Мишаня ответил мне неразборчиво или не ответил вовсе — это напрочь выветрилось из моей памяти. Помнил я, как сосед стучал кулаком по столу, чуть не расколов его надвое, что он вспоминал свою армейскую юность (да и я вспоминал ее тоже), что он жалел о не купленной на старые деньги «Шевроле» и еще бог весть что. Но как Мишаня испарился и какие этому предшествовали обстоятельства, я не помнил. Только дверь хлопала как заведенная, а во дворе обиженно визжала чья-то иномарка. Кругом было серо.       И тут я моментально очнулся и понял, что случилось страшное.       Я проспал информатику.       Я сполз с дивана и рысяком побежал в ванную, на ходу ища номер Светланы Михайловны. Побрызгав на себя водой, мое отражение печально посмотрело на меня из зеркала. Красные глаза и смятая кожа лица. Больше времени рассматривать свою рожу у меня не было.       — Алло, Светлана Михайловна? — забормотал я в телефонную трубку, — Я не попадаю на урок к пятиклассникам, никак, Светлана Михайловна. Тут пробка на Садовом, авария страшная, по новостям не показывали случайно? Да думал успею, а прямо передо мной в ряд три машины…       Я лопотал, как провинившийся школьник, и глубоко презирал себя за это. Но еще более унизительной казалась перспектива сознаться в своих ночных утехах.       Мне пришлось наспех накидывать рубашку, кое-как застегивать проклятые брюки и бежать к метро. Ну хоть к десятому я должен успеть!       Я не занимался физкультурой со школьной скамьи, однако с божьей помощью умудрился оказаться в школе за пять минут до звонка с урока. Стараясь не встречаться взглядами с проходящими мимо учителями и не натыкаться на детей, особенно на пятый класс, широкими шагами я достиг крайнего кабинета в коридоре первого этажа, куда меня любезно переместила на этот раз учебная часть.       Из-за угла на меня выскочила Зинаида Львовна, физичка, женщина не очень старая, но какая-то квадратная, похожая на пенек, и с выдающейся грудью, причем такой, что на нее можно было ставить стакан — не упадет.       Ее всегда было видно издалека, и почему-то это обстоятельство не предвещало никому ничего хорошего. Ходила она как бы с пятки на носок, дырявя куцыми каблучками линолеум, постоянно откашливалась, чуть даже хрюкала, когда пыталась заговорить, а вермишелевого вида челка то и дело лезла в глаза. С Зинаидой Львовной мы порой «жили» через стенку: я перебирался в двадцать пятый кабинет, она обитала в двадцать шестом. И это соседство не было симпатичным никому из нас. Я невзлюбил из-за одного только ее вида и запаха приторно-сладких старушечьих духов, а она меня… Да откуда мне было знать это? То ли мой вид не давал ей покоя, то ли аромат я источал по-своему неприятный. Но физичка всегда смотрела на меня так, точно видела всего насквозь. И это, только это меня и настораживало.       — Здравствуйте, — процедила Зинаида Львовна и, бегло окинув меня взглядом, поковыляла дальше.       — Добрый день, — ответил я как можно любезнее и поспешил скрыться за дверью кабинета. Еще не хватало, чтобы меня выдала с потрохами какая-то старая крыса. Ни за что.       Я бросил вещи на стол, включил компьютер, словом, пытался изобразить хоть что-то, что бы отдаленно напоминало полезную для общества деятельность, но получалось из рук вон плохо. От позора меня спасла лишь закрытая дверь. Я сел за компьютер и уткнулся в танки.       Десятый вошел в класс под самый звонок на урок.       — Староста? — позвал я неведомого мне человека, — Где староста? Несите журнал!       Мне навстречу вышла рослая девица с толстой, как канат, косой и скрылась в коридоре. Все верно, это и была староста, с фамилией Хромина, которая половину сентября отдыхала на Кипре — так сообщили мне местные сплетники, а не верить им у меня не было причин.       Киприотка Хромина вернулась в класс и протянула мне добычу.       Я больше не сравнивал десятый класс с зоопарком. У меня было стойкое ощущение, что именно в зоопарке я и находился.       Мелкая вертлявая Авдеева, как мартышка, с характерными визгами скакала с парты на парту. Похожая на суриката Петрушина с тонкими волосенками, открывающие высокий белый лоб, хихикала над чем-то с экрана телефона, который перед ней держала Голева. Два гиббона с первой парты, Володенков и Казимов, собирали поочередно кубик Рубика, и ухали один над другим.       И почему-то именно сейчас я увидел, как выделяется среди них Жаннет.       Она сидела у окна и подчеркивала в своих листах что-то карандашом, не обращая внимания на все происходящее. Редкий солнечный свет играл на ее волосах, но Жаннет слилась воедино со своим рефератом — и точно больше ничего в мире для нее не существовало.       Интересно, она так к каждому предмету готовится или только к моему? В глубине души почему-то очень хотелось, чтобы для нее существовало только ОБЖ ну и… Какая-нибудь математика.       В этот момент Жанна подняла глаза от листа и задумчиво посмотрела в мою сторону. Затем немедленно стерла что-то с полей.       Мог бы я в нее влюбиться, будь мне шестнадцать? Если бы мне сохранили мой теперешний разум, то безусловно. А если бы у меня было понимание женщин на уровне малолетки? Тогда возможны варианты.       «Вот о чем я думаю,» — упрекнул я мысленно сам себя, — «Как будто больше нет тем для внутренних монологов».       — Товарищи, подходим, не толпимся, отчитываемся, — сказал я, уже готовый на все, лишь бы провести этот урок без лишних затрат энергии и, желательно, скандалов и интриг, — Кто готов, прошу вперед!       Жанна не обратила на меня внимания, зато знакомые просьбы так и посыпались на меня со всех сторон.       — Николай Владимирыч, мы в понедельник…       — А можно в понедельник?..       — На следующем уроке отвечу два?..       Не могу понять вашей логики, мальчишки и девчонки, что вы выигрываете от одного дня?       — Я готова, — сказала Жанна и отложила в сторону свой карандаш.       — Похвально! — наигранно возликовал я, — Жанночка, прошу вас!       Девочка улыбнулась краешком губ и вышла к доске.       — Действия учащихся по сигналу эвакуации, — огласила она, одной интонацией дав мне понять, что разговор предстоит серьезный.       Я решил, что в этот раз мне не стоит напрягать слух, а из образа цепного пса я выйду сразу, так же легко, как я и входил в него. Я был никудышным учителем, но я не испытывал от этого ни капли сожаления. Я легко нарисую этим балбесам четверок, однако придираться при этом к подготовившейся Жаннет было бы игрой, напрочь лишенной всякой справедливости.       — Что, кроме Жанны, никто не готовился? — спросил я у класса, хотя, конечно же, заранее знал ответ. Ни один из этих избалованных спиногрызов, проводящие дни и ночи в своих соцсетях, за играми и сериалами, ничего не сделал и ни черта не подготовился к уроку. Я, вообще-то, не готовился тоже. Но кто это проверит? Всем же наплевать, это только лишь ОБЖ.       Все зашептались и заерзали на местах. Им было не до меня, следующей ведь снова шла химия.       Я вернулся в свой виртуальный мир несолоно хлебавши. Скорчив умную морду, я закликал клавиатурой по своим неведомым врагам, не меньше всех ожидая звонка. И клянусь, его было не слышно сразу из-за ора невольных в соседних классов, визгов разыгравшихся мелких и гула десятого, сматывавшего удочки со смачным грохотом и шелестом.       Уходите, уходите быстрее, пожалуйста.       — Жанна, будь добра, журнальчик захвати! — обратился к ней я как к своей последней надежде, и она взяла журнал у меня из рук, не произнося при этом ни слова.       Дверь за ней слегка прикрылась, и все же не так сильно: я все еще мог видеть освещенный школьный коридор, по которому, наступая на пятки, топала Зинаида Львовна. Я сделал вид, что не заметил ее.       Она вплотную подошла к моей двери, так что я нехотя обернулся. Она взглянула на меня с таким неуважением, с каким смотрят на воришек-карманников, раскрыла было рот, чтобы что-то сказать мне, но я немедленно отвернулся.       И ты уходи, Зинаида Львовна.