В кроличьей норе

      Окна в машине открыты настежь, ветер волосы треплет неистово. Панси назад старается не оглядываться: слишком больно; второй раз она бросила (потеряла?) все, теперь уже по своей воле, а все равно боли осколками сердце колет.       Паркинсон, когда глаза закрывает, видит грустно домиком изогнутые брови Рейчел и словно слышит мат, что Хлоя рассыпает так щедро, — маска, за которой девочка испуганная прячется.       Знаете, у Панс до них ведь друзей никогда не было. В Хоге Драко лучами солнечными застилал все вокруг да сестры Гринграсс, за руки взявшись, следом ходили (не за Малфоем ли?).       Поэтому оставлять их в два раза сложнее.       — Панси?       Нейт глазами не отрывается от дороги: знает уже, аварий тысячи проходил за свои восемнадцать; — но руки скользят по худой коленке с выступающими костями, надавливая на кожу чуть сильнее, чем нужно. Изломанный мальчик с душой исковерканной.       Паркинсон усмехается, удивляясь самой себе — прошлой, наивной немного: как его она могла с Драко перепутать? Малфой дракон настоящий, пусть и подавленный, пусть собственным отцом и в рамки жесткие загнанный. А все же зверя опасного не удержишь тисками. Нейтан же змей больше: изворотливый, ловкий; — только змею тому хребет переломали пополам.       Вылечить сможешь, девочка?       Панси ответ знает, конечно, нет.       Она не лекарь ни разу; заклинаний, из школы вынесенных, хватит разве что порез тонкий сшить. Она не лечить, она калечить только умеет, но       куда уж больше?       — Панси.       — Я в порядке.       Пусть так.       Ну пусть.       Паркинсон улыбается все равно. Почти искренне даже. Пальцы по-мальчишески еще тонкие с суставами крупными сжимает крепко, до боли.       Пусть сломанный.       Зато настоящий, не эфемерный.