Трухлявые сердца

      — Иногда я ясно вижу этот мир в огне, — как-то раз сказал Генрих, когда он, Сальвадор и Орит вновь собрались вместе после школы. — И меня это не пугает. Пугает то, что мне это нравится. Жечь. Я вижу зловещее очарование в сгорающей спичке. Мне нравится тратить целый коробок просто так, чтобы полюбоваться маленьким, прожорливым огнём.       Орит не знала, почему вспомнила эти слова, стоя на автобусной станции. Сегодня из захолустного и такого ненавистного Орлеана должны были приехать Генрих и Сальвадор, так что Орит выехала их встречать. Был выходной день, и поэтому к ней, без конца зевая и жалуясь на слепящее осеннее солнце, присоединилась Керен. Орит понимала: Керен сгорала от любопытства перед встречей. Она бы сама, наверное, была воодушевлена, если бы узнала, что ей придётся делить дом с двумя неизвестными людьми. Хотя. Зная себя, Орит решила бы, что ей легче сжечь дом, нежели разделить его с кем-то, тем более, опыт поджога у неё уже был.       — Орит!       Орит ещё не увидела, но услышала радостный, запоминающийся голос Генриха. Он махал рукой, он прыгал на месте, привлекая её внимание, он едва не зашиб Сальвадора, когда слишком резко поднял руку в воздух. Он лучился счастьем, в то время как Сальвадор приобрёл приятный зелёный оттенок. Его всегда укачивало в автобусах.       Керен внимательно разглядывала этих двоих, когда Орит рванула к ним и едва не свалила их с ног, заключив в крепкие объятия. Генрих был высок, его каштановые волосы были такими же длинными, как у Мелло, но при этом с крупными, непослушными кудрями. Орит не солгала, когда сказала, что у него очень красивое лицо, с тонкими, аристократическими чертами, что у него невероятно грустный взгляд. Керен отметила для себя, что улыбка Генриха ей очень нравится. Она будто бы лучится искренностью. Что касается Сальвадора, то Керен не сказала бы, что он похож на британского сноба. У него были большие, наивные глаза, кудлатые чёрные волосы, невыносимый британский акцент, и он всё время находился в такой позе, будто ему было неуютно находиться среди людей. Он был неаккуратным, по крайней мере так казалось на фоне Генриха, на футболке которого не было ни одной лишней складочки, и весь в синяках и кровоподтёках. Керен невольно стало безумно жаль его.       — Знакомьтесь, — Орит подвела своих друзей к Керен. — Это Керен. Мы близняшки.       Сальвадор окинул девушек таким взглядом, что Керен почувствовала, как краснеет до корней волос. Не потому, что его взгляд был похотлив, просто Сальвадор подошёл слишком близко и нарушил её личное пространство.       — Ты стебёшься? — недоверчиво спросил он.       — Если бы я стебалась, я бы привела сюда брутального ниггера и назвала бы его моей сестрёнкой.       — Какой расизм, — заулыбался Генрих. — Ты по-прежнему соблюдаешь все стереотипы о полицейских, которые видела в сериалах?       — А как иначе?       — Тогда я должен провести тебя в участок, — Генрих не переставал обаятельно улыбаться. Керен поняла, почему Орит отзывалась о Генрихе, как о самом приятном человеке на свете. Его улыбка, наверняка, покорила не одну девушку. И всё же, кого-то он Керен напоминал… — Меня зовут Генрих Мартин, — продолжил он. — Рад познакомиться с тобой, Керен.       — Орит рассказывала о тебе, — смущённо буркнула Керен.       — Какой ужас! — воскликнул Генрих. — Орит вновь занимается бесполезными вещами! Звоните в службу безопасности, пока мир не взорвался от её неправильных решений!       — Ой, — ответила Орит, сдерживая смех. — Да пошёл ты нахуй. Я тебе в Эл-Эй зарабатываю хорошую репутацию, мог бы хотя бы сказать спасибо.       В ответ он безмятежно улыбался.       — А этого очаровательного парня зовут Сальвадор Уальд, — представил друга Генрих. — Он немного застенчивый.       — Ничего подобного, — нахмурился парень. — Керен. Я… рад… знакомству.       Он говорил тихо и мгновенно потупился, выдавив из себя вежливые слова. После того как парни закинули чемоданы в багажник и прикрепили их ремнями, Орит села в машину, Керен рядом с ней, по её правую руку уселся Генрих, а у двери пассажира — Сальвадор. Машина вполне помещала четверых людей, хотя и было в ней несколько тесновато. Керен отметила, что от Генриха приятно пахнет мужскими духами.       — Мама по случаю вашего приезда готовила почти всю ночь и половину дня, — улыбнулась Орит. — И я вас выебу, если вы её не похвалите.       — Она… — Керен кашлянула, услышав крепкое словцо. — Ну… у неё давно не было такого энтузиазма. Она велела нам собрать как можно больше народу, и поэтому мы позвали ещё гостей. Вы же не против?       — Вообще-то, — попытался начать возражение Сальвадор.       — О, это будет чудесно, — Генрих толкнул его локтём в бок. — Новые знакомства — как глоток свежего воздуха. Но я должен отметить, родители не очень поощряют большие компании молодёжи. У миссис Лихман намечается праздник, и она решила устроить вечеринку?       Керен заметила, что от Генриха не ускользают даже незначительные факты. Его любопытство не было надоедливым, напротив, он вызывал только больше симпатии, проявляя такую искреннюю заинтересованность. И всё же что-то было не так. Во-первых, Керен никак не могла вспомнить, где раньше видела Генриха Мартина.       — А хрен её знает, — хмыкнула Орит, заведя мотор и выехав с парковки. — Эй, сородич, ты дольше живёшь с матушкой. Она празднует выигрышное дело или что-то типа того?       Твоё возвращение она празднует, — хотелось ответить Керен, но она промолчала. Где-то в глубине души Керен было обидно, что мама впервые засмеялась только когда вернулась Орит. Керен тоже старалась её смешить, шутила и была оптимистичной, но Шарон Лихман всегда сохраняла образ независимой и строгой женщины, которую больше не трогают мирские дела. Орит вдохнула в неё жизнь, и Керен было обидно, что не она смогла сделать это. И всё же, до чего приятно, когда мама такая счастливая, когда у неё появляются стремления и цели, когда ей хочется подарить дочерям маленькую радость.       — Мы давно никого не приглашали, — пожала плечами Керен. — Наверное, она соскучилась по праздникам.       До дома семьи Лихман они доехали почти без приключений. Разве что попали в извечные лос-анджелесские пробки и, когда Орит сказала Сальвадору показать водителю в соседнем ряду средний палец, он едва не вывалился из окна. Генрих и Керен еле втащили его обратно, когда увидели, что он потерял равновесие и его ноги оторвались от пола. Дорога прошла в тишине под музыку, подобранную Орит. Ребята держались до последнего, но на одной из песен их долго сдерживаемая жажда петь вырвалась наружу. Орит, Генрих и Сальвадор запели во всю мощь своих глоток, заставив Керен от испуга подпрыгнуть на месте:       — Oh, yo, yo, there's a demon inside,       Oh, yo, yo, just like Jekyll and Hyde!       Oh, yo, yo, all this anger inside,       Oh, yo, yo, I feel like Jekyll and Hyde!*       Они повторили один и тот же припев четыре раза, и Сальвадор, конечно же, голосил громче всех.       Подъехав к дому, Орит выпрыгнула из машины, Керен за ней, следом выбрались Сальвадор и Генрих. Они внесли чемоданы в дом. Генрих тут же закрыл глаза, с удовольствием принюхиваясь.       — Потрясающе пахнет!       В самом деле, в доме стоял великолепный запах булочек с шоколадом, жаренного мяса, корицы и специй. У Керен, не завтракавшей с утра, рот мгновенно наполнился слюной, а в животе предательски громко заурчало. Она была счастлива, что никто не обратил на это внимания, или сделал вид, что не обратил.       — Добро пожаловать в Лос-Анджелес, — выйдя из кухни в строгом костюме, произнесла Шарон. Она по-прежнему придерживалась образа независимой женщины, наверное, своей суровостью надеясь внушить страх в молодых людей. — Меня зовут Шарон Лихман.       — Доброе утро, миссис Лихман! Я Генрих, — он улыбался несколько натянуто, будто нервничая. В самом деле, строгий вид Шарон мог привести в замешательство кого угодно.       — Сальвадор, — и, перенервничав больше всех, он выронил чемодан и протянул Шарон руку для рукопожатия. Когда она всё-таки крепко пожала его ладонь, Сальвадор понял весь масштаб своего провала. Керен и Орит тихо захихикали, Генрих, утерев пот со лба, казалось, взял себя в руки.       — Здесь так вкусно пахнет, миссис Лихман, — с удовольствием протянул он. — Мне кажется, я сейчас сойду с ума, если не поем.       — Сперва мои дочери покажут вам ваши комнаты, — холодно ответила Шарон. Комплименты её не трогали, профессия окружного прокурора сделала её менее восприимчивой к лести и похвале.       Генриха, казалось, всё восхищало в доме семьи Лихман. Отведённая ему гостевая комната вызвала у него радостную улыбку.       — Честно говоря, мне будет непривычно засыпать с мыслью, что я один в комнате, — с грустной улыбкой проговорил он, обращаясь к Орит и Сальвадору. — Как будто я снова маленький мальчик, — он улыбнулся веселее, переведя взгляд на Керен. — Я уже несколько лет живу в общежитии, так что засыпать под полупьяный бред соседей по комнате и слушать в два часа ночи пляску этажом выше — это в порядке вещей.       Керен поняла. О приюте он не хочет рассказывать, и поэтому вырезает этот эпизод из своей биографии. Вот он, маленький мальчик, в глазах которого не запечатлелась такая невыносимая грусть, и вот вновь он, двадцатилетний, головокружительно красивый юноша, живущий в общежитии и успешный во всём, за что бы ни брался. Керен понимала его. Ей тоже хотелось выкинуть из своей жизни, пускай маленький, но неприятный эпизод, пропахший кислым супом и пропитанный язвительностью Лорен Смит.       Сальвадор сразу затолкал свой чемодан под кровать, видимо боясь, что его украдут, где он тут же намертво застрял. Парень решил достать его позже, хотя бы после ужина, ибо на пустой желудок он не мог делать никакой физической работы. Керен заметила какое у него жилистое тело только после того как перестала обращать внимание на яркие синяки и кровоподтёки.       Гостей ждать пришлось недолго. Мелло и Мэтт явились без опозданий, десятью минутами позже в дом вошла Саманта Браун со здоровенной сумкой в руках. В ней, как выяснилось позже, лежали ткани различного вида и покроя и нитки. Саманта шила свои отражающие душу костюмы даже в свободное время. Как она обмолвилась, однажды ей приспичило шить в разгар свидания в кинотеатре, и вместо того, чтобы подарить парню свой первый поцелуй, она заехала ему острой иголкой в руку.       Сидя за общим столом, они представились друг другу.       — Я Генрих Мартин, — вновь повторил парень новым знакомым, лучезарно улыбаясь. — Мне двадцать лет, я студент юридического факультета в Новоорлеанском университете. Я досрочно сдал сессию, и позволили мне это сделать благодаря моему опыту работы с полицией и помощи следствию при поимке преступника. Я даже был приглашён на несколько телепередач, после которых чувствовал себя ужасно.       — Слава утомляет? — как-то слишком резко спросил Мелло.       — О, нисколько, — продолжал улыбаться Генрих. — Телевидение может вызвать у людей ложную веру в меня. Я не считаю себя профессиональным детективом, в то время как у общества складывается противоположное мнение.       — Ой, завались, — велела Орит. — Я помню, сколько ты ночей не спал, убиваясь с тем говнюком. Знаете, кого он ловил? Не карманника, и не грабителя, он вышел на серийного убийцу. Школяр, а за пару месяцев поймал рыбку, на которую охотились опытные копы больше года.       — Новичкам везёт, — Генрих опустил взгляд — невыносимо грустный даже после комплимента — краснея до корней волос.       — Да копы не могли связать улики воедино, — хлопнула ладонями по столу Орит, — пока не пришёл ты и не выдвинул свою версию в следствии. С этим ублюдком Кирой мозги детективов совсем заплыли жиром!       — Орит, — оборвала дочь Шарон. — Не выражайся.       Орит скорчила гримасу и откинулась на спинку стула. Все приступили к ужину, а она как-то нехотя ковыряла в еде вилкой.       — Моя очередь, — как-то странно произнёс Сальвадор, будто всю свою жизнь готовился сказать это и теперь страшно волновался. — Сальвадор Уальд. В этом году я окончил школу, но решил взять год передышки, чтобы как следует определиться с будущей профессией. Долгое время занимаюсь волейболом, но… это не из-за увлечения, мне просто хочется получить стипендию в университете.       — Поступай в мой, — ласково проворковала Саманта Браун. Она приоделась в зелёную майку, расшитую блёстками, и бежевые брюки. Она не выглядела так строго, как Шарон, скорее, она являла собой человека, который очень разборчив в одежде. — Замолвлю за тебя словечко на дизайнерском факультете.       — Это точно не моё, — Сальвадор зажмурил левый глаз. Он всегда так делал, когда чувствовал себя неловко. — Я даже рисовать не умею.       — Я тоже, — улыбнулась Саманта. — Только выкройки черчу. Как оказалось, дизайнеру одежды большего и не надо.       — Вы шьёте одежду для Голливуда? — поинтересовалась Шарон. — Или для дизайнерских домов?       — Нет, — улыбнулась Саманта. — Я вольный художник. Моё искусство никогда не носило и никогда не будет носить коммерческий характер. В свои почти тридцать лет я наконец-то поняла, чего хочу на самом деле— творить, а не эгоистично доить массы, которые так тянутся к брендам.       — Тогда я хочу и себе костюмчик, — задумчиво проговорил Мэтт, с наслаждением жуя очередной кусок жареного мяса. — И не только гонщика!       — Думаю, тебе бы подошёл костюм лондонского денди, — спокойно улыбнулась Саманта. — Сальвадор будет выглядеть в этом костюме чересчур нормально. Не в обиду, парень, но я поняла, что ты приплыл из-за океана не только по акценту. Есть у всех британцев общие черты, например, холодность, спокойствие, лёгкое высокомерие во взгляде и едва уловимое нежелание общаться. А вот ты, Мэтт, будешь вызывать в моём костюме диссонанс.       На это он не нашёлся с ответом. Хотя бы потому, что действительно не мог себя представить в вычурной, подчёркнуто идеальной одежде девятнадцатого века. Это просто не клеилось ни с его полосатым вкусом в одежде, ни с желанием чувствовать себя в любой одежде, как в уютной пижаме. Были ли в девятнадцатом веке полосатые и мешковатые одежды? Конечно были. У людей, пребывающих в местах не столь отдалённых.       — Представьтесь, молодые люди, — проговорила Шарон, обращаясь к Мелло и Мэтту. — Я хочу познакомиться с вами.       Мэтт чувствовал, будто один взгляд Шарон Лихман пронзает его тысячами холодных иголок. Это взгляд судьи. Он мгновенно вспомнил все свои прегрешения за столь недолгую жизнь. Начиная с того момента, когда он написал на стене в доме Вамми яркой гелиевой ручкой, что Мелло — дурак (он с ним две недели не разговаривал после этого), заканчивая пущенной в Киёми Такаду дымовой шашкой и троллингом школьников в интернете. Мэтт во всём хотел покаяться. Из-за приступа праведности его даже прошиб холодный пот и заслезились глаза.       — М-меня зовут М-Мэтт Дживас, м-мэм, — проговорил он, задыхаясь.       Мелло посмотрел на него в недоумении.       — Ты что, переел? — резко спросил он.       — Возможно, Мэтт волнуется, — Генрих вновь лучезарно улыбался, к нему вернулось прежнее самообладание. — А когда человек волнуется, значит, либо он трус, либо ему есть что скрывать.       Мелло бросил на него короткий, обжигающий презрением взгляд. От Генриха это не ускользнуло. И правда опасен, — решил для себя Мелло, — хитёр, как чёрт, но скрывает свой ум за внешним дружелюбием и приветливостью. Ты слишком хороший, Генрих Мартин, ты слишком правильный и слишком благородный. Приютский мальчишка, как и я, всеми ненавидимый, оставленный, отринутый. И эту боль не исцелить ни овациями, ни благодарностями за то, что ты запер за решётку психа, которому взбрело в голову изменять мир убийствами. Мелло хорошо помнил то разочарование, захлестнувшее его после смерти Киры. Оно жило в нём. Оно крепло в нём. И только Орит выводила его из себя своим игнорированием настолько, что он забывался.       — Я скрываю только то, что в меня больше не влезет, а я хочу съесть всё, — перевёл ответ в шутку Мэтт. — Что ж… мне двадцать лет, я работаю на дому. Небольшой фриланс, связанный с компьютерами. Можно не вдаваться в подробности?       Он перевёл взгляд на судью, которая вполне в будущем могла стать его тёщей. Шарон медленно кивнула.       — Мелло, — просто представился парень. — Кель. Мне нравится шоколад, я люблю гонять на байке. К сожалению, в процессе знакомства Орит меня на какое-то время лишила одной из этих вещей.       Он перевёл взгляд на девушку, но Орит так побледнела, что Мелло понял — опять вспылил и сболтнул лишнего. Шарон нахмурилась. Об аварии она ничего не знала.       — Орит, ты угнала мотоцикл этого молодого человека?       — Ну что ты, мам..?       — Она сказала, что у меня кариес, — исправил ситуацию Мелло и сам же поморщился от наскоро придуманной лжи. Ему не нравилось унижаться, особенно ради кого-то, даже если этот кто-то — симпатичная девушка.       — Как невежливо, Орит.       — Да, Орит, — поддакнул Мэтт. — Я тоже не ожидал от такой приличной девушки такой выходки. Даже, извиняюсь за грубость, прифигел.       — Пошёл ты…       — Орит, — холодно произнесла Шарон и поднялась из-за стола. — Ладно. Меня ждёт работа. Старайтесь веселиться так, чтоб я не видела вас на скамье у адвоката. До свидания.       — Ты работаешь ночью, мам? — поднялась из-за стола Керен.       — Да. Возможно, в ближайшую неделю буду приходить, чтобы принять душ, и тут же уйду. Дело, порученное мне, непростое.       Она не стала вдаваться в подробности. Керен и Орит проводили её до двери, получили наставления от Шарон, и обеим показалось, что в её серо-голубых глазах блестят слёзы. Орит отвела взгляд, Керен сжала футболку у себя на груди. Она поняла, о чём думает мама. Мама думает, что дочери совсем повзрослели, и что с пришедшими молодыми людьми они явно находятся в отношениях.       Больше Орит не притронулась к еде.       — Погнали на чердак, — предложила она. — Перенесём еду, пледы, ноутбук. Будем смотреть фильмы, рубиться в картишки и пялиться на закат.       Её послушались. Керен отметила, что гости невольно воспринимают Орит как хозяйку дома, несмотря на то, что живёт она здесь меньше месяца. Что ж, это было справедливо. Орит походила на Шарон больше, чем сама то подозревала, в то время как Керен казалась сама себе маленькой девочкой, несамостоятельной дочкой властной женщины.       На чердаке было непривычно пустынно, но не грязно. Там лежало походное снаряжение: спальные мешки, палатки, удочки, детские игрушки. Когда-то у семьи Лихман были большие планы на весёлое будущее, но всё пошло прахом, и теперь на чердаке лежало сложенное и никому не нужное, убогое напоминание о том, чем должно было стать их будущее. Орит пренебрежительно пнула рюкзак ногой. Она помнила эти вещи, помнила обещания отца, оттого и ненавидела их.       Все пледы, что были в доме Лихман, они постелили на чердаке (Сальвадор нёс всё в одиночку), а обувь решили оставить на втором этаже дома. Мягкие и большие пледы занимали всё пространство и заползали на стены, из-за чего казалось, что молодые люди находятся в большой кровати. В широких окнах горело золотое осеннее небо, мирно шелестели листья на деревьях на заднем дворике дома, сгущались облака. Будет дождь, — предсказала Орит, предвкушая, что вновь услышит успокаивающий стук капель по крыше. Под тарелки с едой постелили газеты. Ноутбук поставили под одно из окон и по требованию Орит включили «Особое мнение». Смотреть в первый раз этот фильм было бы очень весело, если бы Мелло с первых минут не предсказал сюжет наперёд.       — Это очень невежливо, — с лучезарной улыбкой сказал Генрих, — проявлять такое равнодушие к окружающим. Мы собрались здесь не для того, чтобы блистать умами, а для того, чтобы насладиться добродушной атмосферой.       Мелло был уязвлён. Тягостнее всего было признавать, что Генрих был прав, и теперь на Мелло посматривают с неодобрением. Он чувствовал на себе быстрый взгляд Керен, понимал, что хмурится Орит, что разочарован этот двинутый на желании всем угодить Сальвадор. Мэтту было плевать, он играл в найденную на чердаке детскую приставку серии Tiger Electronics, которую в девяностые годы продавали по дешёвке(удивительно, что эта плохая копия GameBoy вообще работала); Саманта пришивала тончайшее кружево к белоснежной ткани нового платья; Генрих торжествовал. Мелло стиснул зубы, глядя на него. Он уже начинал ненавидеть этого малолетнего ублюдка, который имеет наглость учить его хорошим манерам. Хотя… только ли это было причиной ненависти? Мелло смотрел на Генриха злым, хищным взглядом, а Генрих что было сил светился дружелюбием. Они были перевёрнутыми отражениями друг друга. У них были причины ненавидеть мир, было, за что бороться, и оба были достаточно безрассудны для необдуманных действий. Но Генрих был мудрее. Они оба ненавидели преступный мир, но понимали, что тесная работа с ним неизбежна, они оба стремились к своей, личной справедливости, оба погрязли в ненависти, оба были пропитаны отвращением к своей персоне и воспринимали самих себя не более чем вшивых дворняг. И оба интересовались одной девушкой… Отличие было в том, что Генрих хотел быть любимым, прилагал усилия, чтобы очаровать мир своей персоной, а после отвернуться от него, не испытав разочарования. Мелло не был так лицемерен. Где-то в глубине его сердца ещё оставалось то человеческое, которое велело ему не истязать людей… без веской на то причины. Он опустил взгляд, признав своё поражение. Ему вспомнились лица Ягами Саю, её отца Ягами Соитиро, вспомнились мафиозные ублюдки, погибшие ради его пустой цели и вероломных амбиций. Они были ничтожествами, отребьями этого мира, но всё же живыми и тёплыми людьми, со своими историями и своими желаниями. А если неудачи преследуют Мелло до сих пор? А если Орит, которая сейчас прелестно морщит нос, схватится за сердце и свалится на эти мягкие пледы, издав предсмертный хрип? Не стоило Мелло не только комментировать фильм, но и вообще приходить в этот дом. Одна фраза Генриха напомнила Мелло какой он на самом деле кусок дерьма.       — Никаких правил, пока я рядом, — Орит кулаком стукнула Генриха в плечо, заметив, что на Мелло совсем нет лица. Она не хотела вставать на его сторону, так вышло само собой. Она на мгновение вспомнила прошедшую ночь, вспомнила свои грязные фантазии и тут же вернулась к ноутбуку. — К тому же я уже видела этот фильм. Концовка притянута за уши, ненавижу хэппи-энды.       Лицо Генриха на секунду отразило странную задумчивость, прежде чем вновь озарилось счастливой улыбкой. Мелло для себя решил, что этой способности скрывать истинные, даже незначительные эмоции позавидовал бы сам Кира. Генрих не лишён таланта, и явно в преступном мире он добился бы большей славы, нежели в коррумпированном полицейском управлении. Что же его так тянет носить форму и работать детективом или агентом ФБР, забыть про сон и здоровье, ковыряться в грязи и трупах и получать жалкие центы? Неужели всё это из-за Орит? Мелло признавал её внешнюю привлекательность: несмотря на безвкусные фиолетовые волосы и пацанскую одежду, лицо и фигура Орит были очень женственными. Будь у неё характер Керен, она бы запросто могла вскружить голову кому угодно…       Мэтт пиликал на приставке, Саманта шила, утомлённый долгой поездкой Сальвадор засыпал, прислонившись спиной к стене, Керен ела почти без остановки, и, наверное, вместила в себя больше пищи, чем все присутствующие, вместе взятые. Удивительно, как в таком тощем теле умещается хоть что-то, кроме крохотного скелета. Солнце практически село, и в чердачной комнате становилось всё темнее. Орит принесла две бутылки вина, и смотреть внезапно выбранный ею фильм «Приключения Паддингтона» стало веселее. В воцарившейся мирной атмосфере Мелло даже удалось забыться, и среди людей, которые не желают ему скорой смерти, он чувствовал себя дряхлым стариком. Наверное, он должен быть счастлив. Цель его жизни исполнена, у него есть крыша над головой, близкий друг, и даже новых врагов он не успел нажить, но… Всегда оставалось треклятое но, так свойственное капризной натуре человека. Отупляющее действие алкоголя помогло Мелло сфокусироваться, сформулировать то самое «но», которое съедает его изнутри с момента гибели Киры: ему нужна цель. Без цели он чувствует себя так, будто лишён одежды, кожи, скелета. Будто люди видят только его усталую и ко всему безразличную душу, которая уже забыла, что такое счастье.       Наверное, именно алкоголь велел ему спуститься на первый этаж вместе с Орит, когда та относила грязную посуду.       — Ты говорила, — он прислонился спиной к стене, когда Орит, запаниковав от того, что осталась наедине с Мелло, принялась нервно мыть посуду, — что всю жизнь прожила в Новом Орлеане. Каково было вернуться сюда? Почувствовала что-нибудь?       Орит помедлила с ответом, окинув задумчивым взглядом кухню. Это просторное помещение показалось ей невероятно тесным, а Мелло стоял, по её мнению, слишком близко. Руки тряслись, было трудно держать в них скользкую посуду, сердце билось так часто, что кружилась голова, лицо горело.       — Ну, — она вздохнула. — Я приехала сюда после того как бросила учёбу. Единственное, что я чувствовала, это злость. Я ждала, что мать всыплет мне хорошеньких пиздюлей и вышвырнет из дома, — она пожала плечами. — А когда она обняла меня… не знаю. Это чувство было больше похожим на благодарность.       — Хм… благодарность, — повторил он, словно пытаясь запомнить.       Орит услышала тихий шорох обёртки — Мелло опять достал шоколад, он всегда жуёт его, когда о чём-то размышляет. Орит уже шутила про сахарный диабет, но эти шутки не произвели эффекта. Вообще, Орит заметила, её шутки никогда не попадают в цель именно с этим парнем. Либо она потеряла своё остроумие, либо этому способствует та жуткая робость, которая мешает нормально вздохнуть. Орит сосредоточилась на посуде. Она мыла тщательно, потому как знала, стоит посуде закончиться, она встретится с Мелло лицом к лицу. Она чувствовала его тягостные мысли, и от этого ей становилось только больше не по себе.       — Наверное, чудесное чувство, — он вздохнул, когда Орит вытирала мокрые руки полотенцем.       — Почему «наверное»? — вскинула брови Орит и понизила голос. — Разве тот, кто поймал Киру, не должен чувствовать его от других каждую минуту?       — Единственное, что я почувствовал, когда встретился с ним лицом к лицу, так это то, что моя жизнь закончилась.       Он смотрел в глаза Орит и заметил, как быстро они заблестели от слёз. До чего же чувствительная, до чего же женственная… такое неравнодушие было во истину трогательным.       — Наверное, — он сделал шаг вперёд, приблизившись к Орит. Ему не было её жаль, наоборот, он хотел уничтожить её. Он завидовал её живому взгляду, завидовал звонкому смеху и той беззаботной, пускай и сложной нормальной жизни, всему тому, чего был лишён. Завидовал и испытывал то болезненное восхищение, которое испытывает слепой, представляющий себе свет солнца. — Я был бы счастлив, если бы ты тогда сбила меня насмерть.       — Мелло…       — Я почти ненавижу тебя, — его губы дрогнули, он улыбнулся. — Ведь я отделался только переломом рёбер, а то, из-за чего я жил, гниёт в могиле.       Орит никогда не подумала бы, что почувствует себя виноватой из-за того, что не добила раненного. Она опустила взгляд, скрестив руки на груди.       — Обычно после таких слов ты выходишь из себя, — он наклонился и нагло заглянул в её лицо. — Наори на меня, посылай, бей… Ответь взаимностью на мою ненависть.       Орит подняла на него глаза. Её взгляд был тяжёлым, недоверчивым, но полным той доброты, от которой у Мелло защемило сердце. Он вспомнил доброе и усталое лицо матери, вспомнил её сдержанную улыбку и запах солнечного утра, который давно утратил своё значение. Орит тоже сделала шаг вперёд смело, храбро, решительно. Но не ударила. Она ранила куда глубже, потревожив давнюю боль, уснувшую в глубине израненного сердца Мелло. Она обняла его. Обняла так крепко, будто хотела вцепиться в него и никогда не отпускать.       — Выгони из дома, — тяжело выдохнул Мелло, потянувшись руками к её худым плечам. — Мне не место здесь. Вызови полицию. Потребуй от них моего тюремного заключения.       Орит молчала, позволяя Мелло выговориться. Он чувствовал, как с этими словами, полными ненависти к самому себе, он выгорал, как с дыханием из лёгких вырывались смог и сажа, как от тёплых объятий Орит он становится всё слабее и беспомощнее. Он вцепился в её плечи, крепко прижал её жилистое тело к своему, склонившись над ней, как злой дух над юной девой. Волосы Орит пропахли дымом, ветром и тёплой осенью. Запах безрассудства и искренности, запах, в который Мелло влюбился сильнее, чем в аромат солнечного утра.       — Почему? — прошептал он.       — Я бы тоже тебя ненавидела, если бы ты меня не добил, — тихо ответила Орит. — Я тоже… не знаю, зачем живу.       — Чтобы стать полицейским? — подсказал Мелло.       — Да, — Орит закрыла глаза, сильнее сжав на спине кофту Мелло. — Но… это другое.       Мелло ждал, когда она расскажет, выплеснет на него свою боль в знак мести, но Орит глубоко вздохнула, тем самым давая понять, что разговор закончен. Она чувствовала себя такой живой и значимой в объятиях Мелло, что ей не хотелось бередить пепел болезненного прошлого, вспоминать ненависть во взгляде отца, вспоминать разочарование в голосе матери и боязливость во всей натуре Керен. Орит понимала, что никогда не вернёт доверие близких, что подвела их, и что теперь, каких бы высот она ни достигла, о ней будут помнить, как об эгоистичной девочке, которой наплевать на всех, кроме себя.       — Орит, — обратился к ней Мелло. — Спасибо.       Она промолчала.       — Мы с тобой точно не сможем быть друзьями? — продолжил он.       Орит, сжав губы в линию, сделала шаг назад и выскользнула из объятий Мелло. Внезапно она пожалела об этой небрежной фразе, которую бросила на том идиотском маскараде. Рядом с Мелло нужно сдерживаться, не давать словам волю, потому как он запоминает всё. Он сжал её руки, как обычно, скользнув по татуировке на левой.       — Вряд ли, — не слишком смело ответила Орит, а после поправилась. — У меня ведь уже есть кореша…       — Очень жаль, — он натянуто улыбнулся, опустив взгляд.       Орит наблюдала за его глазами — Мелло смотрел на её губы, и это заставило её насторожиться. Обычно мужчины очень красноречивы в своих жестах, даже неосознанных, и, если хорошо к ним присмотреться, можно понять представителя мужского пола без слов.       — М-м-м, — вышла из ступора Орит, пытаясь высвободить свои руки. — Нас ребята ждут…       — И? — хмыкнул он, подняв взгляд на испуганные глаза Орит.       — Невежливо заставлять их ждать.       — С каких пор тебя беспокоит проявление вежливости?       Орит вновь сжала губы в линию. Мелло чувствовал, как её ледяные пальцы дрожат в его руках. Было сплошным удовольствием видеть её, эту бунтарку, которой наплевать на манеры и правила приличия, такой испуганной, уязвимой. Мелло чувствовал прилив нежности по отношению к ней. Ему хотелось дотронуться до лица Орит, зарыться пальцами в её короткие волосы отвратительного фиолетового цвета, прижаться губами к мягкому пушку на затылке…       — Подойди ближе, — шепнул он.       Орит вяло подчинилась. Она волновалась настолько, что не могла здраво мыслить, и казалось, что ещё секунда, и она точно лишится чувств. Когда-то давно, ещё в средней школе, Орит читала, что чувства, которые испытывает влюблённый человек, сравнимы с первым в жизни наркотическим опьянением. Удивительно, сколько бесполезных фактов всплывает в памяти в самый неподходящий момент.       — Спасибо, — улыбнулся Мелло, подавшись вперёд. — Теперь я тоже чувствую благодарность.       Когда его губы едва коснулись губ Орит, она вздрогнула. Это был невинный, до боли нежный, ласковый поцелуй, продлившийся не больше двух секунд. Раньше Орит думала, что её вывернет от отвращения, если её поцелует мужчина. Сейчас же ей показалось, будто от этого поцелуя по её телу разливалось приятное тепло, будто по холодным венам пустили жгучую кровь, будто в Орит вдохнули жизнь. У неё закружилась голова. Она сделала шаг назад, желая сбежать из этой тесной кухни, чувствуя себя беззащитной в этих маленьких четырёх стенах.       — М-мне, — прервала молчание Орит, — девушки нравятся…       Сказав это, она прочь убежала из кухни. Впервые за долгое время она струсила и решила сбежать от проблемы, вместо того чтобы решить его. Орит всегда стыдилась показать свою слабость, но в этот раз растерялась и, не зная как поступить, отступила. Она выбежала на улицу, запрыгнула в машину, завела её, и очень быстро звук двигателя автомобиля исчез в ночи.       Мелло опустил взгляд, прислонившись спиной к стене. Орит не отшила его, так что не стоит воспринимать её побег, как отказ. Учитывая сложную ситуацию в семье, неудивительно, что слово «мужчина» является для неё синонимом к слову «предатель». Орит, несмотря на свою смелость, очень боится быть покинутой, обманутой мужчиной, как было с её матерью. Мелло хмыкнул. Он заинтересовался целью, расположения которой добиться необычайно трудно. Что ж, поиск лёгких путей — это не про него.       Послышались шаги. Кто-то спустился с чердака и целенаправленно шёл по коридору к кухне, в которой горел свет. Мелло узнал подошедшего прежде чем его увидел — это был лицемерный мальчишка Генрих Мартин.       — Орит уехала? — искренне удивился он, бросив взгляд на незапертую входную дверь, на перемытую посуду, на Мелло. — В спешке. Ты её чем-то обидел?       — Я не настолько отчаялся, чтобы обижать девчонок.       — Возможно, — губы Генриха нервно дрогнули, он хотел улыбнуться, но не смог. — Вот только я не верю словам, и обмануть меня не так просто.       Мелло скосил на него взгляд.       — Вот уж не думал, что Орит свяжется с мафией, — Генрих презрительно цокнул языком. Ни счастливой улыбки, ни приветливых жестов. Наконец-то показал своё истинное лицо — измождённое, усталое, полное решимости и самоуверенности. — Она точно сбила тебя? Или всё-таки она на тебя работает?       Мелло встретился взглядом с Генрихом. Странно. Он ожидал увидеть в этом парне ревность, толкающую его на подобные безрассудства, но карие глаза Генриха стали только печальнее, рассудительнее. Будто он действовал не из-за влюблённости в Орит, как ожидал Мелло, а из чувства долга. Мелло нахмурился. «Твой отец был хорош для ничего, а вот маму ты любил…»       — Как студент-отличник, ты должен знать, какое наказание следует за клевету, — парировал Мелло.       — О, — на лице Генриха вновь отразилась улыбка. — Позволь мне подтвердить свою точку зрения. Во-первых, ты безработный и не обучаешься ни в одном учебном заведении, во-вторых, ты постоянно держишь руку за спиной, когда чувствуешь тревогу. Там обычно крепится пистолет, его гораздо удобнее вынимать из-за спины, нежели когда он висит на ремне. В-третьих, ожог на лице. Взрыв, я правильно полагаю? В-четвёртых, комната Орит пропахла смазкой для пистолета. Полагаю, если я проверю под подушкой, то найду оружие с твоими отпечатками пальцев.       Генрих был суров и холоден, он смотрел на Мелло с презрением истинного слуги закона. Мелло смотрел на Генриха так же. Перед ним был опасный человек, оружие которого — логика и факты. Мелло чувствовал, как ненависть внутри него закипает.       — Я не сообщил в полицию по двум причинам, — продолжал Генрих. — Во-первых, это будет позором для семьи Лихман, тесно связанной с соблюдением закона. Пресса не оставит без внимания факта, что дочь Шарон Лихман связана с мафией, и дурная слава лишит её заработка. Во-вторых, в полиции у тебя наверняка есть связи, моё обращение принесёт только убытки.       Мелло хмыкнул. Следовало признать, что Генрих не лишён здравомыслия и совести, но… почему именно семья Лихман так беспокоит его?..       — Но мне ничто не мешает рассказать о твоей тайне Орит, — продолжал Генрих. — Я думаю, она имеет право знать, кто ты такой. Более того, она должна была уже догадаться о твоей деятельности в преступном мире, но... её мысли всегда слишком быстрые, чтобы она успела за них ухватиться.       — Не скажешь, — отрезал Мелло.       — О, — Генрих заулыбался. — И как же ты меня заткнёшь?       — Попрошу тебя при них назвать своё среднее имя.       Генрих стал белее мела. Его наглость и вероломство быстро улетучились, уступив место страху перед действительностью. В какой-то степени Мелло даже было жаль этого талантливого, но полного ненависти к самому себе человека. Генрих был круглым сиротой при живых родственниках, и, наверное, всё то мерзотное отвращение, что он испытывает каждый день, душит его.       — Д-да хоть сейчас, — нахмурился Генрих, взяв себя в руки.       — Что-то ты звучишь не слишком уверенно.       — Конечно. Я не так хорошо контролирую свой голос, как отвратительный убийца, который пребывает на воле.       Мелло не сдержался. Стиснув зубы, он замахнулся на Генриха и едва не попал ему в челюсть. Реакция Генриха была отменной, он уклонился, сделав один небольшой шаг назад.       — Стой! — нахмурился он. — Ты не в своём доме, чтобы устраивать здесь погром.       Кулаком Мелло ударил по стене. Ему нужно было выплеснуть эмоции, нужно было хоть что-то повредить, разрушить, уничтожить. Удар о бетонную стену отозвался болью в фалангах пальцев.       — Я понимаю, что мои слова тебя не остановят, — продолжал Генрих, — как и Орит. Понимаю, что она восхищается тобой, даже зная, что ты состоишь в мафиозной группировке. Поэтому скажу по-другому. Либо ты забудешь о семье Лихман, заберёшь своё оружие и не подходишь даже на десять километров к этому дому…       — Либо?       — Я тебя уничтожу. И в этом деле я хочу выложиться на сто двадцать процентов.