Трухлявые сердца

      Следующая неделя была посвящена переезду. Пока Орит со своей компанией время от времени колесила по Лос-Анджелесу, Керен пыталась учиться в условиях, когда Генрих без конца носится, убираясь в доме чуть ли не до зеркального блеска, Сальвадор пытается не повеситься от скуки, Орит бесится на прочитанные книги, а Шарон изредка появляется дома. Именно в это весьма неподходящее время Мелло и Мэтт были озабочены переездом. После ночи, проведённой у семьи Лихман, Мелло вернулся в их с Мэттом неказистую квартирку взвинченный и возбуждённый жаждой перемен. Сперва он захотел ранним утром передвинуть мебель, выкрасить потрескавшиеся от старости стены в сумасшедший цвет, пытался перевесить зеркало в ванной комнате и передвинуть ковёр, и в конце концов в тот же день нашёл новое жильё.       — Что ж такого сделала Орит, что ты сейчас едва дышишь? — лениво потягиваясь на диване, спросил Мэтт. — Дала тебе по щам или устроила поломку ЧСВ?       — Не думаю, что ей понравится, если я буду описывать произошедшее, — сухо ответил Мелло, сидя за низким столом и глядя в экран ноутбука. — Но… как выяснилось, она чиста, как ангел, — с чувством собственного достоинства хмыкнул Мелло и хвастливо продолжил. — Каждый раз дрожит, когда я лезу к ней…       Мэтт присвистнул.       — Может, сама и чиста, но ей не мешает зашить рот, чтоб поменьше материлась, — он прикурил сигарету, лёжа на диване. Рядом с его левым ухом мирно покоилась стеклянная пепельница с горой окурков. — Её слова задевают мои нежные чувства.       — Пусть остаётся собой, — ответил Мелло. — Нежность, изящество, светские манеры — всё это ей не к лицу. А с её несдержанностью можно хотя бы не волноваться насчёт того, лжёт ли она.       Мэтт стряхнул пепел с кончика сигареты. Он помнил, как вечно ко всему нетерпимый Мелло в приюте мог запустить мяч в голову тому, кто ему не нравился, помнил, как он привязал Ниа к стулу и запер на всю ночь в пустом классе, помнил, как Мелло хохотал до колик, издеваясь над влюблённой парочкой. Он потешался над любовью, считал это чувство чем-то примитивным, недостойным разумного человека, ничтожным. Смерть родителей озлобила его, заставила чувствовать только это извечное, разъедающее изнутри одиночество. А сейчас… неужели Мелло начал эту самую отвратительную любовь испытывать? Во взгляде лихорадочный блеск, руки дрожат, на лице порой мелькает одержимая улыбка.       — Смотри, — Мелло развернул к Мэтту ноутбук с открытой вкладкой браузера. Подобранная им квартира находилась в дорогостоящем районе Лос-Анджелеса, и была почти так же вульгарна с первого взгляда, как прежняя штаб-квартира мафии. — Как тебе?       — Чего ты загорелся этим переездом? — проворчал Мэтт. — Тебе и здесь неплохо было.       — Раньше. Когда я хотел быть незаметным для Киры и для властей. Теперь же я вижу, как здесь… убого. Чёрт, я только сейчас осознаю, как ненавижу эту конуру с треснувшими стенами, скрипучими половицами и сквозняками! Да и решай ты уже, согласен там жить или нет!       Мэтт согласился. Просто из-за лени. Ему было в тягость поворачивать голову к Мелло и видеть его пылкий энтузиазм.       Квартира располагалась на двадцать шестом этаже, и Мэтт уже представлял, какими словами помянут грузчики Мелло, когда будут затаскивать к ним мебель, и как будет материться он сам, если лифт сломается. Внутри было очень светло и просторно, одну из стен каждой комнаты занимали большие окна, которые никогда не открываются и бывают такими прочными, что их не разобьёт даже выстрел из пистолета, что предотвращало угрозу самоубийства. Гостиная, кухни, столовая, два кабинета, две ванные комнаты и две спальни. Мелло не скупился, желая обеспечить себе и Мэтту максимальный комфорт. Мебели ещё не было, на полах отражал солнечный свет дорогой ламинат, из окна виднелся океан и половина многомиллионного города, но, что радовало Мэтта больше всего, в каждой комнате был кондиционер.       — У меня остались кое-какие счета в банках, — ответил Мелло на немой вопрос Мэтта, постукивая пальцами по стене. — К тому же есть планы, как преумножить свой капитал… и ты мне в этом поможешь.       Мэтт лениво потянулся. В таком просторном помещении ему стало несколько неуютно, так что он хотел побыстрее заполнить пустое пространство мебелью. На неё Мелло тоже не скупился, и Мэтт поражался тому, насколько сильно такой сложный человек готов перемениться, если оказывается одержим чем-то. Пускай даже самым обыкновенным желанием переспать с понравившейся девушкой.       Когда Орит и Керен прибыли в новое жильё ребят, вся мебель всё ещё стояла в гостиной, укрытая газетами, так что ходить приходилось именно по ней. Керен округлившимися глазами оглядывала жильё, а Орит, свалившись на укрытую газетами кровать и зашуршав бумагой, выразила восхищение словами:       — Нихуя себе!       Она поднялась сразу после того, как Мелло одарил её голодным взглядом. На Орит была простая широкая рубашка в клетку и широкие джинсы. Она выбрала такую одежду по двум причинам, во-первых, ей не хотелось быть рядом с Мелло привлекательной. После его частых звонков и СМС она всерьёз начала подмечать в своей фигуре женственность, которую раньше принимала за уродство, и не хотела, чтобы Мелло тоже обращал на это внимание. А если она разжиреет и приобретёт форму шара? Где тогда будет Мелло? С какой-нибудь сукой, которые раздвигают ноги на квартале красных фонарей? Во-вторых, Орит понимала, что переезд — дело грязное. В смысле, требуется уборка, помощь с ремонтом, и запачкаться ей не хотелось. Керен же и хотела понравиться, и не думала, что её заставят помогать в ремонте, поэтому надела дорогую чёрную блузку и юбку до колена.       — Можете оставаться с ночёвкой, — хмыкнул Мелло, видя, как Орит робко убирает прядь волос за ухо. После её постоянной грубости такая чужеродная застенчивость дико возбуждала. — Только не обижайте Мэтта. Его нежные чувства легко задеть.       Мэтт лениво хохотнул.       — Да и вряд ли мы вас выпустим, пока не расставите мебель, — он хрустнул шеей. — Можете приступать.       Круглые глаза Керен стали ещё больше и ещё испуганнее, Орит же раскусила обман и показала Мэтту средний палец.       — Мы ещё не поклеили обои в спальнях, — издалека начал Мелло. — Так что любая помощь приветствуется. О, и награждается, конечно же.       — Могли бы предупредить, — тихо пробурчала Керен, прячась за спиной Орит.       — Что за награда? — Орит наклонила голову набок.       Мелло перевёл взгляд на Мэтта, который давал подсказки непристойными жестами, стоя за спинами близнецов.       — Сами выберете, — просто проговорил Мелло. — Как вам такое?       Керен обречённо вдохнула. Она уже предчувствовала, как неловко ей будет работаться в юбке, но мысли о награде подбодрили её. Она тут же подумала о дорогих серьгах, которые не так давно видела в ювелирном каталоге. Орит же пока что не определилась с желанием, но перспектива пожелать всё, что угодно, ей нравилась. Можно было попросить выкинуть Мэтта в окно, а можно было заставить Мелло перекраситься в розовый. Иными словами, она была воодушевлена.       В каждой спальне было всего три стены, которые требовалось обклеить, четвёртую занимали окна. На стенах белела штукатурка, глядя на которую Орит захотела опорочить эту безупречную белизну непристойным рисунком. Она потирала подбородок, придумывая, что бы нарисовать, как дверь за её спиной закрылась, и в комнате стало необычайно тихо, только едва слышно шумел кондиционер. Орит всем телом содрогнулась, когда сильные руки обняли её за талию.       — Мелло, — прошептала она, задрожав, когда жаркие губы парня коснулись её шеи. — Нас же увидят.       — Ну и что? — прошептал он, зарывшись носом в её безвкусные фиолетовые волосы. — Пусть видят. Боже, как же я соскучился по тебе.       В ту дождливую ночь Мелло был до боли нежным, ласковым, боящимся своей неосторожностью причинить Орит вред и отпугнуть её. Сейчас же у Орит перехватило дыхание от его напористости, от той грубой страсти, с какой он впился поцелуем в её губы. Орит так разволновалась, что едва смогла отвечать на поцелуй. Мелло не выпустил её из своего захвата, пока вдоволь не насладился её робостью, её смущением, ею.       — Я… — Орит дышала тяжело, упираясь ладонями в плечи Мелло. Сейчас был явно не подходящий момент для подобных поцелуев. — Тоже скучала… что на тебя вообще нашло? То хандришь, то срываешься с места и летишь невесть куда с переездом, то… вот это.       — О, так тебе больше нравится, когда я проявляю нежность?       Орит нахмурилась, краснея до кончиков ушей. Мелло приблизился и легонько чмокнул её пылающие после поцелуя губы. Она ответила взаимностью.       — Есть хороший способ проверить двух людей на совместимость, — Мелло улыбался, не выпуская Орит из объятий, тёплыми ладонями гладя её спину. Орит чувствовала, как по всему её телу пробегают мириады мурашек. — Нужно вместе пережить ремонт. Но… раз уж мы вместе совсем недолго, я решил начать с самого трудного и самого жёсткого способа.       Орит перевела взгляд на сложенные в углу рулоны обоев.       — Обои светлые, но в тубусе лежат фотообои. Картинка распечатана на шести отдельных листах, и нам с тобой нужно соединить их.       — А что за рисунок? — под этим хлипким предлогом Орит выскользнула из объятий Мелло и подняла тубус.       — Биг-Бен, — ответил Мелло до того, как она успела рассмотреть изображение. — Правда, это не совсем то, чего я хотел.       — И чего же ты хотел? — вскинула брови Орит.       — Ну… вряд ли ты бы для таких целей дала мне свои обнажённые фотографии.       Орит чувствовала, как её щёки вспыхнули. Она чувствовала, что должна что-либо ответить на этот грубый флирт, но мысли как назло оставили её.       — Ну… — начала она. — Ты мог хотя бы попросить.       Орит перевела взгляд на Мелло, ожидая его реакции. Он смотрел сперва на её сгорающее от стыда лицо, а после скользнул взглядом к груди и бёдрам. Орит даже в своих мешковатых одеждах почувствовала себя голой.       — Перестань! — она хотела, чтобы её голос звучал грубее, но сейчас он больше напоминал писк. Орит съёжилась, руками прикрывая грудь.       — А что? Стесняешься?       — Да нихуя подобного!       — Тогда дай на себя посмотреть, — ласково проворковал Мелло.       — Нет!       Он засмеялся и отправился разводить клей для обоев в ведре с тёплой водой, давая Орит достаточно времени, чтобы прийти в себя. Эта резкая самоуверенность Мелло притягивала её, настораживала и казалась последствием комплексов. Орит видела много излишне самоуверенных мужчин, которые работают в полиции, а после убеждалась, какие они на самом деле ничтожества. Она тяжело вздохнула, беря в руку рулон обоев. Из-за чего может комплексовать человек, который угрохал самого Киру? Из-за того, что сделал это слишком быстро?!       — Как насчёт музыки? — Мелло вернулся с ножом для резки бумаги, рулеткой и ведром нежно-розового клея. — Я знаю, у тебя неплохой музыкальный вкус.       — У меня нет песни на языке, которого ты не знаешь, — Орит взяла рулетку, сделала замер стен по высоте, измерила ширину обоев, отмерила их по длине и, с помощью Мелло, начала резать огромные рулоны на куски.       — Будем честными, это нелепая отмазка.       — Ну, мне всегда казалось ужасным, что от музыки не получается забыться, — вздохнув, ответила Орит. — Тебе кажется песня на финском крутой и эпичной, а потом выясняется, что она о том, как пьяный мужик рыгает в унитаз.       Мелло умилённо засмеялся.       — Какой нелепый пример.       — Ты так и будешь меня критиковать?! — вспылила Орит. — Скажи, какого языка ты не знаешь, и я включу тебе что-нибудь!       — Румынского, — ответил Мелло, глядя в глаза Орит. От её пылких эмоций в его глазах загорелись искорки азарта. — Сербского, болгарского. О, и больше всего на свете я ненавижу этот шепелявый польский.       — Мы только притронулись к обоям, а ты меня уже бесишь.       — Ты краснеешь, — Мелло заулыбался. — Неужели для тебя моё упрямство так привлекательно?..       Орит не ответила. Среди всего многообразия музыки в своём телефоне, она решила выбрать самую тяжёлую песню и включить её на максимальную громкость. Таким образом она хотела проучить Мелло. Она задумчиво смотрела на песни групп Behemoth, Burzum и Dark Funeral, но в какой-то момент осознала, что если поставит чересчур жёсткую музыку, Мелло это только позабавит. Ему нравится её злоба, он почти всё время её провоцирует. Она остановила вывод на брутальной и неромантичной песне Papa Roach — Getting away with murder.       — Интересно, — заулыбался Мелло. — Чем мотивирован твой выбор?       — Да ничем, — Орит перевела взгляд на окно. — Вторая песня Папиков, которую я услышала и… ну… второе свидание с тобой.       — Ты считаешь эксплуатацию твоего труда свиданием? — Мелло засмеялся. — Мы ещё устроим в этой комнате настоящее свидание, — его взгляд вновь вспыхнул энтузиазмом. — Вместе встретим закат, вместе будем часами спорить о фильме, который захотим посмотреть, вместе будем бурчать, как неправильно мы поклеили обои. А после уснём на широкой кровати, где я буду тебя обнимать.       Орит подскочила, держа пальцами длинный кусок обоев. Она взяла широкую кисть и дёргающимися движениями начала мазать клеем стену.       — Что скажешь? — Мелло придвинул её телефон к окну, динамиком направив на стекло. Он взял кисть и принялся промазывать клеем сами обои.       — По-моему, — Орит вздохнула, сдерживаясь при нём от фразы «Ты охуел», — ты слишком забегаешь вперёд.       — Гм. Ты права. Прости.       Орит тяжело вздохнула, промазывая ровную стену тонким слоем клея. Ей не хотелось отшивать Мелло, но и торопиться она тоже не могла. Было… страшно. Каждый поцелуй отдавался не только волной дикого экстаза, но и колющей болью в сердце. А что если Мелло лжёт? А что если, повзрослев, он превратится в Алана Лихмана, в этого обожателя доступных девок и жестокого обращения с ними? Орит тяжело вздохнула. Думая об этом, она понимала, что не способна полюбить Мелло в полной мере. Да, он привлекателен, да, у неё сносит крышу от его прикосновений, да, ей нравится, когда он проявляет свой невыносимый упёртый характер, но если он изменит, Орит этому не удивится. К тому же… если с ним что-то случится, как отреагирует Орит? Она уже впадала в истерику, когда сбила его в первый момент их встречи, но тогда она больше переживала не за него, а за себя и за свою возможную судимость. Правда? Орит на мгновение закрыла глаза. Она запуталась в своих чувствах и яснее всего сейчас осознавала, насколько это изматывает. Быть может, и не стоит воспринимать отношения с Мелло серьёзно? Он её первый парень, а она для него?.. Орит не хотела об этом думать, чувствуя, как к сердцу подступают волны жгучей ревности.       К тому же оставался ещё Генрих. Он в чём-то подозревал Мелло, и Орит это пугало, но своими догадками он благоразумно не делился. Орит решила, что за то время, пока она отсутствовала, эти двое сцепились и теперь держат друг друга на прицеле. К тому же Генрих по вечерам часто отлучается на долгие прогулки, приходит с порванной или запачканной одеждой. Что-то готовит, — решила Орит, — надеюсь, не самодельную бомбу для Мелло. Нет, Генрих не нарушит закон. Он способен вторгнуться в частную жизнь, сжечь никому не нужный дом, способен вывести из себя кого угодно, но не убить. Для этого в Генрихе слишком много печали.       Мелло прижал кусок обоев к стене. Орит помогла его выровнять, и на мгновение их пальцы соприкоснулись.       — Мне кажется, мы здесь будем копаться до утра, — начала Орит. — Может, стоит позвать Сальвадора с Генрихом? Они остались задротить в Рэймана, и к вечеру явно разнесут половину дома. Даже я эту игру прошла только за четыре месяца…       — Ты им настолько доверяешь? Оставляешь их в доме своей матери без присмотра…       — Ну, Генрих для воровства слишком порядочный, а Сальвадор вряд ли поднимет с дивана свой британский зад.       — Вообще-то, я хотел остаться с тобой наедине, — игриво промурлыкал Мелло.       Орит не стала возражать. Да и не смогла бы. Её щёки вновь зарделись, сердце затрепетало, и от волнения Орит не могла выдавить из себя хотя бы одно едкое слово. Поначалу они клеили обои в относительном молчании. Ровно до того момента, пока обои не пришлось выравнивать и пока не образовались стыки, которые оказались болезненным ударом по чувствительному перфекционизму Мелло. Орит изо всех сил пыталась выровнять обои, и когда у неё это получилось, она уже выбивалась из сил. Комната казалась огромной, да и листам обоев не было конца.       — Я всё хочу спросить, — начал Мелло, когда в телефоне Орит заиграла Bring Me The Horizon — Avalanche. — Ты меня боишься?       Орит перевела на него взгляд, вскинув брови.       — Отвечай честно, — потребовал он.       — А с чего вообще такие вопросы? — недоумевала Орит. — Да и с какого х… хрена мне тебя бояться?       — Причин много, — он принялся загибать пальцы. — Во-первых, пистолет, во-вторых, та авария, в-третьих, моя импульсивность. Ну и твоя предубеждённость насчёт мужчин тоже играет не малую роль… Так что отвечай честно. Ты со мной потому что боишься меня?       — Глупости.       — Орит.       — Мелло, ты идиот.       — Орит, — он нахмурился. — Не надо держать меня рядом из жалости, как слепую и старую псину.       Она глубоко вздохнула. Ей было неловко делать шаг навстречу Мелло, и Орит признавала, что ей действительно страшно подойти и хотя бы обнять его. Этот страх никак не связан с самим Мелло, Орит понимала, что она просто боится быть отвергнутой, хотя и знала, что сейчас для этого нет никаких оснований. Мелло целует её слишком страстно, чтобы отталкивать, а один его взгляд можно было бы приравнять к сексуальному домогательству.       — Ты не слепая и старая псина, — Орит сделала над собой титаническое усилие и подошла к Мелло как можно ближе — насколько хватало её быстро улетучивавшейся смелости. — Ты кретин.       — Если твои слова будут без ясной аргументации, я с тобой поссорюсь.       — Ну, — она замялась. — Ты меня ещё с первой встречи впечатлил. Такой благородный, доброжелательный, грустный… и… привлекательный, несмотря на шрам. Меня не отталкивает твоя импульсивность, по поводу аварии я всё ещё чувствую свою вину, когда ты начинаешь тяжело дышать, но я с тобой не из-за этого. А оружие есть у многих жителей США. Я и сама хотела получить пистолет, но мой мудак-папочка оставил его себе…       — Привлекательный, говоришь?       Орит подняла на Мелло взгляд. Он задумчиво улыбался, глядя на неё, слова девушки тешили его тщеславие, вызывая чувство больше похожее на гордыню.       — Ты в меня влюбилась с первого взгляда? — не сдержался от вопроса Мелло.       Лицо Орит мгновенно стало пунцовым.       — Я такого не говорила!       — Надо же, — лукаво улыбнулся Мелло. — Не думал, что я смогу привлечь с первой встречи такую красотку…       — Я! Такого! Не! Говорила!       Мелло её не слушал, как обычно и бывало. Для него не было важно, что говорит Орит, он судил о её чувствах по мимике, жестам, взгляду, интонации голоса, и только благодаря этому угадывал реальные намерения. Она не лгала. Вообще. Ни во время первой встречи, ни сейчас, что было странно, непривычно и до того очаровательно, что Мелло вновь ощущал прилив нежности к этой девушке. Он притянул её к себе и крепко стиснул в объятиях, прижимая Орит к своей широкой груди, зарываясь носом в её безвкусные фиолетовые волосы. Орит судорожно выдохнула.       — А сам? Считаешь меня слепой и старой псиной или типа того?       — Я считаю, — прошептал Мелло, — тебя своим ангелом.       — Пресвятая Орит Орлеанская, — пробурчала девушка. — Как это мило.       — Не богохульствуй, — он гладил её по плечам и спине, не желая отпускать.       — Просто, — вздохнула Орит. — Разве я подхожу тебе? Ты весь такой из себя, а я не особо…       — Не нервничай и выразись яснее.       — Ты умён, красив, амбициозен. Ты даже ловил Киру, хотя всего лишь на три года старше меня! А я? Пацанка, матерюсь, воняю сигаретами и… настолько ничтожество, что вылетела с первого курса. Мелло… с Керен ты смотрелся бы не так вычурно. Я не хочу, чтобы люди вокруг обращали на тебя внимание только из-за того, что ты встречаешься с недотёпой с фиолетовыми волосами…       — Да, с твоей причёской не помешает разобраться…       — Ты очень сострадателен.       Он повёл Орит в ванную комнату. Внутри была большая душевая кабина, туалет, раковина и шкафчик с зеркалом на дверце. Здесь пахло сырой штукатуркой и влагой. Орит в недоумении перевела взгляд на Мелло, не зная, зачем он привёл её именно в эту комнату. Он пальцем указал на зеркало, в котором отражались они вдвоём.       — Ну и что? — вздохнула Орит. — Наша непохожесть по-прежнему выпирает. Как гнойный прыщ на подростковой роже.       — А, по-моему, отличное сочетание, — он прильнул к ней и крепко обнял сзади. Орит увидела в зеркале как сильно краснеет и отвела взгляд. — Ты и я. Мой уродливый шрам и твоё соблазнительное лицо…       — Ты преувеличиваешь.       — Нисколько, — Мелло начал щекотать Орит, и она расхохоталась, пытаясь выбраться. — О. Люди, которые боятся щекотки, ревнивы. Ты будешь меня ревновать?       Она не ответила и, кое-как выбравшись из захвата Мелло, сделала шаг назад. Он приблизился, упёрся рукой в стену, прижимая Орит к холодной плитке, глядя в её глаза изучающим взглядом.       — Если мы с такими темпами будем клеить обои, — Орит отвела взгляд, вновь ощущая себя беспомощной. Странно, но благодаря Мелло она начинала привыкать к этому чувству. Одним своим присутствием он напоминал ей неутешительный факт, с которым ей придётся смириться: она женщина. И её настолько волновала эта новость, что Орит забывала вставить в речь крепкое словцо. — То не управимся и до четвёртого июля.       — Плевать.       — Клей засохнет…       — Это не страшно, — он приблизился. — Гораздо страшнее то, что я взорвусь, если ты меня не поцелуешь.       Мелло стоял так близко, что Орит ясно чувствовала исходящие от него запахи шоколада, дорожной пыли, солнечных лучей, осени… и какой-то ни с чем не сравнимый аромат буйства, больше похожий на благоухание догорающего костра вперемешку с с запахами пороха и свежей краски из баллончика. Так пахнет ветер в Лос-Анджелесе. На секунду Орит пожалела, что использовала свои дешёвенькие духи, купленные в неинтересной низине — Орлеане. Насчёт того, как сильно не сочетаются их запахи, Орит переживала недолго — спустя мгновение от мягкого поцелуя Мелло мысли оставили её, уступив место дикому, почти яростному возбуждению. Она закрыла глаза и крепко сжала руки, пытаясь хоть как-то себя контролировать. Они с Мелло не виделись несколько дней, но каждую ночь Орит вспоминала его поцелуи и… ласкала себя. Но это было так ничтожно и отвратительно по сравнению с тем, что происходило с ней в данный момент, и именно сейчас Орит изо всех сил старалась думать о чём-то отвратительном, лишь бы, будучи в объятиях Мелло, от его ласкового поцелуя не кончить.

***

      — Девятнадцатое ноября две тысячи семнадцатого, — проговорил Генрих, поднеся к губам миниатюрный диктофон. — Запись ведёт Генрих Алан Мартин. Уже несколько дней я веду слежку за подозрительным индивидом, который, возможно, является угрозой жизни и здоровья для семьи Лихман. У меня нет улик, я провожу расследование по личной инициативе.       Генрих огляделся по сторонам. Квартира, из которой съехал Мелло, была старой, неприметной и вычищена до такого зеркального блеска, что вряд ли в ней остались даже воспоминания об отпечатках пальцев и потожировых следах. Пробравшись сюда, Генрих заранее надел перчатки, чистую обувь и убрал длинные, непослушные волосы под воротник рубашки. Он никогда не оставлял следов, когда что-то расследовал — не хотел пугать тех ублюдков, на которых охотился.       Помещение пустовало. Чувствуя сдавленный страх от пребывания в таком опасном месте, Генрих остро нуждался в собеседнике. Он говорил в диктофон негромко, то и дело прислушиваясь к окружающим звукам, исследуя злосчастную квартиру миллиметр за миллиметром. Всё что угодно могло оказаться уликой: маленький волосок, обрывок ткани, скрипучие половицы или отошедшие обои. Из мелких деталей складывался психологический портрет. Выискивая материал для размышлений, Генрих не раз задумывался, что в его профессии трупы куда более честны нежели живые люди, и если бы Мелло в данный момент был мёртв, Генриха бы это не позабавило, но упростило бы ему задачу. Даже такая деталь, как отсутствие макияжа на лице молоденькой женщины помогало раскрытию дела, но в данный момент тела у Генриха не было. Вернее сказать, это тело сейчас клеило обои в новой квартире и тискало младшую сестру Генриха. От этой мысли ему стало тошно.       — Полагаю, преследуемый, которого зовут Мелло, либо привык не оставлять улик, либо сам тесно связан с полицией. Возможно, и то, и другое. Квартира, в которой он проживал несколько месяцев, чиста. Отпечатков пальцев нет ни на мебели, ни на предметах сантехники. Такое возможно в двух случаях: а) если у подозреваемого паранойя или мания преследования и б) если у него сильный ожог рук. Половина лица у Мелло обожжена, однако руки целы. В том плане, что отпечатки пальцев снять можно при большом желании и крайней осторожности.       Генрих задумчиво огляделся. В работе детектива большую роль играет способность оказаться в чужой шкуре, до которой Генрих, как он сам полагал, ещё не дорос. Дешёвая квартира с тошнотворной тёмно-зелёной краской на стенах больше была похожа на запасной вариант, на временное и неприметное убежище, в котором никто не стал бы искать заядлого преступника.       — Кстати говоря, многие разыскиваемые преступники любят прятаться в семейных склепах на старинных кладбищах. Лучшего места не придумаешь. Нет камер видеонаблюдения, огромная территория, на которую приходится один старенький сторож, плюс, если дело происходит в тёплом климате, неудобство причинит только отсутствие матраса. К сожалению, мафия часто «забывает» о таких неудачниках, иногда даже заколачивает стены склепа. Время от времени полиция находит либо истощённого человека, которому жить остаётся не больше недели, учитывая в каких условиях он выживал, либо преступника и несколько тел, вырытых из могил и частично обглоданных. Я видел снимки подобных случаев в полицейском архиве, и это зрелище, скажу, не из приятных. К чему я это рассказал?.. Эта квартира такая угнетающая, что наводит на мысли о тех событиях. Не удивлюсь, если Мелло предугадал, что я смогу взломать замок в квартире, и подстроил всё так, что теперь я не смогу выбраться. Он меня недооценивает. В полицию уже поступил сигнал об угрозе моей безопасности. Если я исчезну или погибну, Мелло будет немедленно арестован и, если удача не на его стороне, за мою гибель он удостоится высшей меры наказания. Если ты услышишь это Мелло, знай, я надеюсь, что это будет не электрический стул. Это было бы несправедливо по отношению к тебе. Надеюсь, к тебе применят яд, и ты перед его употреблением съешь последнюю плитку шоколада.       Он провёл рукой по неровной стене, заметив на ней небольшое углубление, постучал по ней, внимательно прислушиваясь, выискивая возможные тайники.       — Прошу прощения, это прозвучало совершенно непрофессионально. Мелло, я признаю твои ум и находчивость. Твоё имя мелькает в базах ФБР в деле Киры, ты принимал активное участие в расследовании и один принёс пользы больше, чем полиция всего мира. Однако, тебя так сильно тянет на дочерей начальников полиции... Надеюсь, им Ягами Саю всё ещё живо в твоей памяти. Я узнал, что девушка до сих пор пребывает в состоянии кататонии после встречи с тобой. Ради своих целей ты уже сломал жизнь одному человеку. Мне интересно, как быстро ты решишься сломать Орит, если того потребуют обстоятельства? О, не трудись с ответом. Я приду за тобой гораздо раньше, чем это случится.       Он вновь огляделся. Генрих не исключал, что где-то в этой квартире до сих пор остались прослушивающие устройства, и поэтому искал тончайшие провода под плинтусами, под подоконниками, на мебели. Устройство могло быть вмонтировано в стену, и тогда Генрих точно его не найдёт, если только не решит разнести квартиру по камешку, а следов он решил не оставлять.       — Я знаю, что одной девушкой твои преступления не ограничиваются. Мне известно о жертвах среди полицейских, мафии… и о загадочных смертях людей из группы захвата. Почему загадочных? Согласись, очень странно, когда враги человека, который борется с Кирой, умирают от сердечного приступа в одно и то же время.       Генрих заглянул под старый диван. Там лежали скомканные бумажки — неестественные и чужеродные при такой кристальной чистоте помещения. Ясно, — хмыкнул Генрих, — это всего лишь проверка на внимательность. Новичок в полиции не возьмёт ни одной из скомканных бумажек, он их просто не заметит или посчитает маловажными, профессионал проверит и вернёт на место, а непрофессинал проверит и разбросает как попало. Генрих решил забрать их все себе. Пускай Мелло думает, что имеет дело с откровенным дегенератом, так будет гораздо проще обставить его вокруг пальца.       — Но это были преступления, совершённые после того, как ты стал во главе мафии. Что было до этого момента? Таких молодых людей, как ты и я не уважают ни в полиции, ни в преступном мире. Нужны острый ум, амбиции, харизма и способность идти по головам. Полагаю, в этом отношении мы мало отличаемся.       Генрих расправил скомканные листы. Они были так же отталкивающе чисты, как и всё вокруг, однако, Генрих не был в этом уверен на сто процентов. Если это был листок блокнота, на бумаге могли остаться углубления от стержня ручки, но вряд ли Мелло окажется таким опрометчивым и оставит хотя бы одну улику. Возможно, загадка крылась в расположении листков бумаги? Генрих на всякий случай запомнил его, прежде чем сложить листки в свой металлический кейс.       — Если эта запись попадёт в твои руки, Мелло, — голос Генриха потерял всякую выразительность, — то хочу тебя кое о чём оповестить. Ты уже убивал людей, так что вряд ли для тебя будет большой трагедией лишиться очередного врага. Как бы мне ни было отвратительно это признавать, но и в этом мы мало чем отличаемся. Орит, конечно же, рассказала тебе о Хелен Голдсмит. Печальная история, в полицейских архивах зафиксирована моя непричастность к этому происшествию, но я не об этом. О моих успехах в полицейском управлении тебе давно известно, но они бы не случились, если бы я отсиживался в офисе, пил кофе с коллегами и мой мозг медленно заплывал бы жиром. Я патрулировал улицы, разбирал документы, выписывал штрафы… брался за какую угодно работу, лишь бы заработать себе на жизнь, а, по совместительству, завоевать большее доверие моей семьи с фамилией Лихман. И вот мне выдали оружие. Настоящее, оно было на первых порах таким тяжёлым, придавало столько уверенности. Ха-ха. Знаешь, я не боялся, что убью своим пистолетом кого-нибудь. Я боялся, что не смогу остановиться. Орит этого тоже боится. Как мило, ха-ха, мы росли в разных условиях, а оказались такими близкими по духу…       Он замер. Под носком его ботинка скрипнула половица. Генрих осторожно опустился на одно колено и попытался её приподнять. Получилось. Деревянный брусок поддался и легко поднялся вверх, придерживаемый тонкими пальцами Генриха.       — В полицейском управлении я был настолько надоедлив, что меня хотели припугнуть довольно сложными заданиями, на которые не отправятся и куда более опытные копы. К счастью, в Орлеане полно деревенщин или белого мусора, как таких людей называют в северных штатах. С ними легко работать, достаточно знать приёмы самообороны и заставить их наброситься на себя. Обычно я довольно миролюбивый человек, но… на работе проявляется то, что мне отвратительно. Моя садистская натура. Я сломал руку грабителю, который украл сумочку у пожилой леди, и опомнился только после того, как услышал его отвратительный, животный крик.       Генрих аккуратно положил брусок рядом с образовавшимся отверстием и посветил внутрь фонариком. Ни пылинки, ни паутинки, несмотря на состояние угнетения, в котором пребывало жилище. Квартира двух холостяков была старой, но при этом ненормально чистой, будто бы владельцы не желали оставлять в жилище ни малейшего шанса составить по предметам быта их психологические портреты. Если помещение стерильно чистое, — судил Генрих по своему недолгому опыту работы в полиции, — то человек либо психован, либо ему есть что скрывать. И Мелло, судя по его прошлому, подходит под оба определения. Генрих осторожно просунул руку, ожидая найти трупики животных, пластиковые пакеты с наркотиками или оружие. Внутри было нечто более увесистое. Генрих удивился, вытащив из-под пола целую папку с подписью «Дело Лос-анджелесского убийцы ББ».       — Но ты ведь не об этом хочешь узнать, да? — Генрих подавил нервный смешок. Его эйфория по поводу найденной улики граничила с истерикой. — Ты хочешь знать, что делает нас похожими, так? Это была дождливая ночь. Одна из тех промозглых, грязных ночей, из которых состоит девяносто шесть процентов жизни полицейского. Меня приставили помощником к опытному, но уже пожилому человеку. Кира ещё был жив, люди считали его своим богом, а преступники, чувствуя, что доживают последние дни, сорвались с цепи. Их отстреливали, как бешеных собак. Даже мне дали оружие, лёгкий бронежилет, оформили страховку… Не важно. Мы ехали на обычное нарушение общественного порядка. Какой-то свихнувшийся на культе поклонения Кире идиот посреди ночи включал религиозные песнопения, вовсю молился, раздевался и бичевал себя, как было принято в католической религии. Бичевал до крови. Сначала над ним смеялись, а потом он до того надоел соседям, что они вызвали нас. Один преступник, а против него молодой парень и опытный пожилой полицейский. Я нутром чувствовал опасность. Тревога сводила меня с ума, я не убирал руки с пистолета всё время, пока мы ехали к этому набожному идиоту. Не зря. У этого ублюдка был ствол. Он зашёлся в религиозном экстазе, палил в воздух, хотел выстрелить в себя, тем самым заменив обычное бичевание бичеванием огнестрельным. Но потом решил, что его надутый бог требует жертв. Он стоял неподвижно, мой напарник пытался его уговорить поступить разумно, пока этот самопровозглашённый жрец не обернулся. Два пистолетных выстрела прозвучали одновременно. Мой напарник рухнул. Он держал пистолет наготове, но не успел оказать ни малейшего сопротивления. Его нижняя челюсть… её не было. Вставные зубы болтались на нёбе. Клеящая жидкость всё ещё держала их. Дождь бил в его лицо, он был ещё жив, ещё дышал, когда я тупо уставился на свой пистолет. Он дымился. Рукой я чувствовал его жар под проливным дождём. Киропоклонник больше никогда не задумается о том, чтобы устраивать подобные беспорядки и приносить жертвы своему лжебогу. Моя пуля пробила его черепную коробку. На траву лилась тёмная кровь. Дождь смывал её. Я остолбенел. Я смотрел на него не больше минуты, пока не понял, на что именно смотрю. Среди крови и сальных волос я видел что-то розовое.       Генрих листал страницы. Его лицо окаменело, голос утратил всякое выражение. Он видел фотографии с места преступления, собранные улики, даже заключения судмедэкспертизы, видел записи, оставленные аккуратным почерком Мелло, и всё не мог понять, зачем оставлять ему, Генриху, такую ценную улику.       — С тех пор рука не дрогнула, — продолжал он. — В работе полицейского существуют переломные моменты, которые позволяют тебе понять, подходишь ты для этой работы или нет. И заключаются они в ответе на простой вопрос: способен ли ты стрелять в человека? Если тебе вдруг интересно, я ожидал после произошедшего бурной реакции журналистов. Ожидал, что меня сравняют с мусором, что это будет концом моей карьеры, да так поначалу и было. Алан Лихман, мой шеф, брызжал слюной, отчитывая меня, лишил большей части зарплаты… Хах. Я был так напуган, что не придал значения тому, что на меня орёт родной отец. Всё обернулось в мою пользу. Коллеги мне сочувствовали, поддерживали, а журналисты, только увидев меня, сняли ряд репортажей, в котором я стал новоорлеанским принцем, который спас мирных граждан от жестокого убийцы. Орит и Сальвадор расхохотались с этого прозвища. Я же чувствовал себя, прошу прощения за грубость, поганым куском дерьма.       Он закрыл папку и аккуратно убрал её в металлический кейс. Брусок Генрих бережно и бесшумно поставил на место. Он в последний раз оглядел это место, решив, что здесь ему больше нечего делать. Он перевёл взгляд на диктофон и решил переделать запись хода расследования. Следователи гонятся за сухими фактами, а не за дневниковыми записями детектива-неудачника. Убийство, принесшее Генриху славу и уважение, терзало его ничуть не меньше, чем полная лишений жизнь в приюте, чем ненависть родной семьи, чем тайна, которую он никак не мог открыть Орит. Порой Генрих чувствовал, что сходит с ума. Звенящая тишина сильнее всего давила на него, и потому в доме семьи Лихман ему снились пережитые им ужасы. Диана Мартин, которая, по сути, умерла из-за его появления, напарник, умерший из-за того, что Генрих выстрелил на секунду позже и не смог оказать помощь, и сам преступник, к смерти которого Генрих имел прямое отношение. Тишина равносильна смерти. Генрих прислушался к звукам в комнате, к стуку собственного сердца, который становился всё быстрее, руки крепче сжали диктофон из-за накатывающего приступа паники. Генрих прокашлялся и появившийся звук в комнате отогнал эту подступающую смертельную пустоту.       — Хаха. Интересно, мучает ли тебя, Мелло, совесть? Я уверен, что нет. В конце концов, пятно грязи доставляет ворону меньше беспокойства, чем лебедю, — он глубоко вздохнул. — Отчёт о ходе расследования получился отвратительный. Перезапишу.       С этими словами Генрих выключил диктофон и быстро, пока тишина вновь не захлестнула его, убрался из злополучной квартиры, закрыв за собой дверь.