Трухлявые сердца

      Шарон Лихман возвращалась домой под утро. Она ещё не помнила, чтобы так уставала. В таком состоянии садиться за руль она не рискнула, и поэтому делала над собой титаническое усилие, чтобы не заснуть в такси. Чтобы общительный водитель не докучал ей со своими историями, Шарон притворилась француженкой. К счастью, этот язык за прошедшие после университета годы не выветрился в её памяти. Она прошла к дому на негнущихся ногах, заметив, что в такую рань, когда даже солнечный свет ещё мирно дремал за линией горизонта, кто-то копошился в гараже. Шарон прошла туда и вздрогнула, увидев знакомое лицо.       — Алан?!       Генрих дёрнулся так, что ударился затылком о капот. Он был в наушниках, из которых доносилась довольно громкая музыка, но голос Шарон был для него, как гром посреди ясного неба. Он похолодел, подняв на Шарон свои до боли грустные глаза. Шарон хмурилась. Кипение её сонного мозга красноречиво отражалось на бледном лице.       — Нет, — она потёрла глаза. — Что это я? Ты же та знаменитость в мире правопорядка…       — Генрих, — кивнул он, как будто бы выдохнув. — Вы задержались, миссис Лихман. Завтрак на столе, я его только что приготовил.       — Что заставило тебя подняться в такую рань? Студенты обычно похожи на ходячих мертвецов и спят до того состояния, пока не впадут в кому.       — Кошмары, миссис Лихман, — он доброжелательно улыбнулся. — У меня иремофобия. Боязнь тишины.       — Ужасный недуг. И как тебя с таким заболеванием приняли в полицию?       — Ну… на всех собеседованиях я был в наушниках, поэтому вёл себя вполне спокойно, — он тараторил, что для сонного мозга Шарон было пыткой. — К счастью, их легко скрыть под длинными волосами…       — Да, — протянула Шарон, снова нахмурившись. Она была очень красивой в своей строгости и холодности, и прошедшие годы отразились на ней только двумя морщинками, тянущимися от носа к уголкам рта. — Убери-ка волосы с лица.       Генрих поджал губы, глядя на Шарон, на первую жену своего отца, рядом с которой стыла кровь в жилах даже у Орит. Он нехотя подчинился, зажмурившись, будто готовясь понести наказание за своё происхождение, которое, увы, тяготило его всю жизнь. Шарон не издала ни звука. Когда Генрих открыл глаза, она стояла, затаив дыхание. Генрих понял причину её реакции. Шарон смотрела в лицо человека, в которого некогда была влюблена, и потому её сердце впервые за долгие годы болезненно сжалось. Она выглядела хрупкой и слабой всего секунду. В следующее мгновение она вновь нахмурилась, черты её лица стали угловатыми, суровыми.       — Сколько тебе лет?       — Д… вадцать, — его голос звучал тихо, хрипло.       — Двадцать, — Шарон тяжело выдохнула, устало закрыв глаза. — На два года старше моих дочек. Что ж… Алан всегда хотел сына.       — Миссис Лихман…       — Молчи, — коротко ответила она. — Как зовут твою мать?       — Диана Мартин, — пальцы Генриха задрожали, он чувствовал, как по венам волнами страха разливается холод. — Она… она умерла, когда я был ребёнком.       — Диана, — невыразительно хмыкнула Шарон. — Милая женщина. Когда я училась в университете, она курировала мою группу и была уже замужем, если мне не изменяет память, — она подняла взгляд на Генриха, увидела, как он побелел. — Вижу, ты этого не знал. Таких подробностей не рассказывают детям.       — Миссис Лихман, — прохрипел он. — Продолжайте. Пожалуйста. Я… я ничего о ней не знаю.       — А как же твоя семья? По мартиновской линии.       — Они отвернулись от мамы после моего появления, — он виновато опустил голову. — Я им тоже был без надобности… мужчины в чёрном таскали меня от квартиры к квартире и каждый раз перед мои носом захлопывалась дверь сразу после короткого взгляда на меня. Я рос в приюте…       Шарон глубоко вздохнула.       — Никому не нужных котят принято топить, — холодно проговорила она. — Это менее жестоко, нежели бросить их умирать. Пойдём в дом. Заодно расскажешь мне, зачем ты прикручиваешь к машине моей дочери прослушивающее устройство.       Генрих густо покраснел, но подчинился. Шарон села завтракать и предложила Генриху присоединиться к ней, но он был слишком взволнован для того, чтобы проглотить хотя бы кусок. От воцарившейся тишины его затрясло, и поэтому он принялся постукивать пальцами по столу, чтобы издать хоть какой-то звук. Шарон, видя его нервозность, велела ему принести из своей спальни старый тонкий альбом. На первой странице была она, уже носившая фамилию Лихман и до того похожая на Орит, что их можно было принять за одного человека. Шарон открыла следующую страницу.       — Студенты не интересуются жизнью преподавателей, — Шарон постукивала длинным ногтем по фотографии Дианы, белокурой женщины со смешными кудряшками. — Но скажу точно. У неё была учёная степень, она читала лекции и вне учебной деятельности, вела различные курсы для будущих юристов. Жила в Лос-Анджелесе, по крайней мере до моего развода с Аланом. О. И тараторила так же невыносимо, как и ты.       Она передала альбом Генриху, и он трясущейся рукой погладил второй уцелевший портрет матери. Первый остался на кладбище в Новом Орлеане. Мама. Если ты преподавала в Лос-Анджелесе, то как тебя занесло в Орлеан? Неужели ты гналась за призрачным счастьем в лице этого жалкого человека?       — Не думаю, что Алан это когда-либо это скажет, но, думаю, мне следует сделать это за него. Мне жаль, что в твоей жизни было столько несчастий. Частично это и моя вина. Если бы я раньше заметила, что мой муж наставляет мне рога, я бы, зная свою прежнюю вспыльчивость, устроила ему химическую кастрацию. Может, тогда он бы стал хотя бы подобием человека, — она устало потёрла веки. — Керен и Орит знают?       — Нет, — голос Генриха прозвучал невыразительно. — Меня все вокруг ненавидят. Не хочу, чтобы и они тоже… да и Орит этого не примет.       — Она куда более добросердечная, чем тебе кажется. Я ничего не скажу им. Сам для этого созреешь.       — Спасибо, миссис Лихман.       Она подняла свой пронзительный взгляд на Генриха, из-за чего у него на мгновение кровь застыла в жилах. Человеку с такими глазами невозможно лгать. Генрих повидал в своей жизни не мало ужасов, но ничто не могло сделать его таким слабым и безоружным, как глаза Шарон Лихман. Орит до неё ещё расти и расти, — подумал Генрих, — даже в самых разрушительных приступах ярости Орит остаётся живым человеком, а не ходячим воплощением Страшного Суда.       — Прослушивающее устройство в машине Орит. Зачем оно тебе? — нарушила тишину Шарон. — Ты что, собрался отправить её за решётку?       — Мне это ни к чему, — он тяжело вздохнул. — Но… поймите меня правильно, миссис Лихман, я бы с радостью отправил за решётку её парня.       — Парня? Орит не говорила, что с кем-то встречается.       — Вы с ним знакомы. Мелло. Тот парень со шрамом на лице.       Шарон нахмурилась, силясь вспомнить. Перед её глазами за день мелькало столько лиц, что неудивительно, когда такие важные и значимые вещи вылетают из памяти. Она скосила взгляд на обеденный стол, точно в том направлении, где сидел тот самый Мелло, когда Керен и Орит решили собрать гостей.       — И что тебя в нём не устраивает? Ревнуешь?       — Миссис Лихман, — тяжело вздохнул Генрих. — Я никогда не думал об Орит иначе, чем о младшей сестре. Проблема парня Орит в том, что он тесно связан с криминальными структурами. Настолько тесно, что возглавляет их.       Шарон стала белее мела.       — Я… всё ещё собираю улики, — Генрих попытался улыбнуться. — И копаться в прошлом такого таинственного человека крайне нелегко. Миссис Лихман, его в первую очередь следует причислить к героям, ведь он принимал участие в поимке Киры, но действуя по ту сторону закона.       Шарон стиснула зубы и ударила по столу сжатым кулаком.       — Не позволю! Я не позволю подвергать жизнь моей дочери такому риску! — проговорила она сквозь стиснутые зубы. — Будь этот человек хоть трижды национальный герой, за ним всё ещё тянется кровавый шлейф бандита.       — И всё же, он действовал неправильно ради благой цели.       — Кира действовал так же. Ради благой цели кладбища Лос-Анджелеса оказались переполнены, а его идеальный мир приказал долго жить, — она нахмурилась. — Значит так. Я не возражаю, чтобы ты присматривал за моими дочерьми.       — Миссис Лихман, мне и не требовалось ваше разрешение, — он снисходительно улыбнулся.       — Но в стенах дома следить за ними не позволяю. Это понятно?       — Более чем.       Шарон потёрла лоб, откинувшись на спинку стула.       — Как его полное имя?       — Мелло Кель. Я уверен, это фальшивое имя. Его удобно использовать, если собираешься нарушить пару законов.       — Связанные с ним лица?       — Род Росс, — начал Генрих. — Джек Нейлон… оба уже мертвы.       Шарон потёрла виски, хмурясь.       — Мертвецы. До какого-то момента я сажала людей из группировки, в которой состояли эти двое, а потом над заключёнными устроил суд Кира. Не знала, что эта парочка мертва. Я лично хотела отправить их за решётку.       — Скорее всего, следствию мешал Мелло. Миссис Лихман, сколько полицейских внезапно теряло след преступников или оказывалось убито?       Шарон скосила на него сердитый взгляд, и Генрих понял, что жертв было достаточно, чтобы задеть даже такую холодную женщину, как она.       — Мелло невероятно умён и амбициозен. Он старше меня на год или два, но уже авторитетен в криминальном мире. Не думаю, что для него было такой сложно задачей вести по ложному следу паникующих полицейских, ещё легче иметь в участке своего человека. В Новом Орлеане подобное происходит довольно часто.       — Есть опыт?       — А вы думаете, я получал повышения только за свою исполнительность? — он улыбнулся. — Я вычислил такого человека.       — И что было дальше? Ты не выглядишь таким идиотом, который тут же отправится с докладом к начальству.       — С его помощью я узнал немного больше о тёмной стороне Нового Орлеана. Дальше теории, догадки, неофициальное расследование, сбор улик и фактов и, в конце концов, победа. Это были безыдейные наркоторговцы, которых я в интервью назвал мукомолами. Журналисты оценили шутку, репутация новоорлеанского принца возросла, и от мистера Лихмана требовала моего поощрения сама широкая общественность.       — Неужели он тебе не угрожал? Алан ненавидит молодых, симпатичных и успешных…       — Миссис Лихман… это было комплиментом?       Сердце Шарон пропустило удар, когда она вновь встретилась взглядом с теми глазами, которые так давно свели её с ума. Как она раньше не разглядела в этом мальчишке молодого Алана? Она не отреагировала на эти слова, оставалась спокойной и суровой, но пауза слишком затянулась и Генрих, почувствовав перемену её настроения, коварно улыбнулся. Кобель, — решила для себя Шарон.       — Угрожал, — нарушил тишину Генрих, сложив пальцы домиком у рта. — Говорил, что будет пристально следить за мной, что у него везде есть глаза и уши, и что за малейшую оплошность я не только вылечу с работы, но и из университета.       — Сука, — Шарон стиснула зубы.       — Знаете… эта ситуация меня даже веселит.       — Почему?       — Я… так долго жил один. А тут какое-никакое воспитание. Не берите в голову.       По лицу Шарон пробежала тень. Впервые её лицо отразило хоть какие-то эмоции и стало по-настоящему печальным и злым одновременно.       — Ты хочешь его уничтожить?       — Да.       — Он не только ТВОЙ отец… — Шарон вздохнула. — И лучше бы ему быть бесплодным. Вы трое не заслужили этой боли.       Она закрыла глаза и поднялась из-за стола.       — Я знаю как разлучить Орит с её криминальным поклонником, — она едва заметно улыбнулась.       — Миссис Лихман, если вы ей запретите встречаться, это только больше её раззадорит.       — Я знаю. Возможно, я не слишком хорошо знаю свою младшую дочь, но очевидно, что для неё существуют вещи куда важнее любви, — она хрустнула шеей. — А ты будешь для неё мотивацией. Жди завтра звонка и… спокойной ночи… Генрих.

***

      Наступила зима. В Лос-Анджелесе стало ощутимо холоднее. Генрих и Сальвадор по-прежнему гостили в доме семьи Лихман, и Керен до того привыкла к их соседству, что подозревала, что после их отъезда начнёт скучать. Шарон пропадала на работе, всё чаще случалось, и с утра её отвозил Генрих, без спроса забирая машину Орит. Близилась сессия. Керен готовилась к ней во сне, прячась от возможных незачётов в глубинах одеяла, а Орит…       Ровно месяц назад её радостные, полные трёхэтажного мата вопли, разбудили весь дом и даже парочку соседей. В то утро Шарон оповестила четвёрку, что им предложили несложную работу в полицейском участке. Шарон видела в этом исключительно плюсы: во-первых, Орит и Керен узнают больше о жизни блюстителей правопорядка, прочувствуют тяготы службы на своей шкуре, во-вторых, Генрих (иногда Шарон иронично называла его «Ваше Орлеанское Величество») наберётся нового опыта работы, в-третьих, Сальвадор определится со своей целью в жизни. Для окружного прокурора было не так трудно договориться с нужными людьми принять на работу четверых новичков, и поэтому тем же вечером им уже выдали форму. Орит буквально пела от счастья. Пела что-то из репертуара Dope, но с таким живым блеском в глазах, что даже мрачные песни становились полны оптимизма.       Ровно месяц они проработали вместе. Керен согласовывала свои рабочие дни с расписанием в колледже, поэтому торчала в полицейском участке в разы меньше. Ей в основном доставалась бумажная работа, так что после изнурительных лекций Керен едва ли не засыпала над столом. С остальными было иначе, например, к Генриху испытывали ощутимое уважение, с его мнением советовались, матёрые детективы обращались к нему за помощью и несколько раз он принимал участие в допросах. Ему даже выдали табельное оружие, и он в свободное время соревновался с Орит в стрельбе в подвальном помещении участка. Орит стреляла прекрасно, но всё же не так точно и быстро, как Генрих, и Керен с удивлением отмечала, что время от времени он поддаётся.       С Генрихом Орит стала только дружнее. Ей не доверяли никакой сложной работы, даже подшучивать не рисковали над молоденькой и слабой девушкой, поэтому она либо выписывала штрафы на парковках, либо занималась вместе с Керен бумажной работой, либо Генрих брал её с собой на место преступления, перед этим веля завязать волосы в тугой хвост, надеть перчатки, обувь с чистой плоской подошвой, не использовать духи и смыть макияж. Он предупреждал, что новичков любят испугать, проверить, действительно ли человек подходит для выбранной им профессии, поэтому среди «плёвых» вызовов (таких как ограбление или порча имущества) обязательно будет один единственный в номер отеля в Лос-Анджелесе.       — В Орлеане такого нет, — пояснил Генрих как-то раз, когда они вместе собрались обедать. — Наш город гораздо меньше Эл-Эй, да и население пытается оттуда сбежать. «Вызов в номер отеля» на жаргоне полицейских предполагает вызов с летальным исходом. Либо это любитель азартных игр, с треском проигравшийся и выбравший лёгкий путь, либо это два собутыльника, поспорившие о жизненной философии и разбившие друг другу головы, либо передоз… случаи бывают разные, но, как следует из названия подобных вызовов, случаются обычно в номерах крупных отелей. Совсем всё скверно, если клининговая компания является на место раньше судмедэкспертов. Это уже стопроцентное убийство с попыткой замести следы.       — Жуть какая, — вздохнула Керен. — И тебе не страшно?       — Со временем привыкаешь к чему угодно, — пожал плечами Генрих, с аппетитом пережёвывая сандвич. — И даже кажется, что ничто не сможет вызвать у меня отвращения. Это как с работниками морга: в университете тебя тошнит от запаха формалина, а потом спокойно ешь суп рядом с трупом, пролежавшим десять дней на тридцатиградусной жаре. Человек ко всему адаптируется.       — Ко всему, кроме долбоёба, который стоит на парковке в участок, — сквозь зубы проговорила Орит. — Я в пятый раз из-за него опаздываю тупо потому, что ему хочется показать свою мужицкую крутизну.       — Орит, — вздохнул Генрих. — Мужчина выводит из себя только ту женину, которая ему очень нравится.       — А мне потом делают выговор из-за хотелок тупорылого мудака, — она сжала кулак, видно было, как сильно она огорчена. Работа в полиции действительно очень нравилась Орит, и Генрих полагал, что возможно ей со временем понравится кто-нибудь из полицейских, просто Орит нужно немного подождать и отвлечься, чтобы Мелло перестал её интересовать. — Ещё раз подойдёт ко мне — размахнусь с ноги и отправлю его яйца в полёт к его же гландам.       Генрих едва заметно улыбнулся, Сальвадор стал белее мела.       — Жестоко.       — И что с того? А, не ссыте. Моих корешей такая участь точно не ждёт.       Подобные разговоры были далеко не редкостью. Керен обычно молчала. Она не знала, что сказать, да и не считала это нужным. Ей не хотелось ни к кому привязываться, не хотелось, чтобы к ней привязывались, не хотелось вникать ни в чьи проблемы, и поэтому всё чаще обед она пропускала, а домой возвращалась раньше остальных.       — ГУТТЕН МОРГЕН, — ранним утром Орит разбудила Керен, стянув с неё одеяло и бросив в голову полотенце. Её голос был до того сильным, что Керен взвизгнула, свалилась с кровати и больно ударилась об пол ягодицами.       — К… какого чёрта?! — подскочила с пола Керен, схватившись за сердце и трясясь от внезапного испуга. — Шесть утра!       — Ранний подъём так бодрит, не правда ли? — Орит прошла в комнату Керен и села на подоконник, убрав ноги под себя. — Да и я эффективнее всяких будильников.       — Я спать.       — Погодь, — Орит открыла окно комнаты Керен. Зимы в Лос-Анджелесе очень тёплые, но за окном было ветрено, и Керен поёжилась, когда её ног коснулся холодок. Орит закурила и глубоко затянулась. — Давай-ка потрещим.       — Разве у тебя сегодня не рабочий день?       — Ты забываешь, с кем имеешь дело. Я прогуливала пары с такой актёрской изобретательностью, что сама верила в свои болезни. Правда, папочка не ценил моего дара… В общем, сегодня у тебя и у меня выходной. Мама в курсе, начальство тоже, ну и твой куратор в группе…       — Как тебе это удаётся, ведьма?!       — Я просто всех ненавижу, поэтому меня любят и всё позволяют.       Она выдохнула дым в открытое окно. Керен, накинув на плечи тёплый халат, села рядом с ней на подоконник. Её окно выходило на задний дворик, из него виднелась собачья будка, которая так никому никогда и не понадобилась и ветка дерева, которое они с Орит посадили, когда были маленькими. Керен никогда не интересовало, что именно они посадили, но судя по запаху и плодам, которые склёвывали птицы, это было персиковое дерево.       — Я хочу не об этом потрещать, — Орит заговорила тише. — Тебе не кажется, что происходит какой-то пиздец?       — Ты о чём?       — Мы работаем без выходных, нас нагружают так, что не остаётся сил доползти до кровати и принять душ, да ещё и на местах преступления вечно какие-то дебилы. Тебя ничто в этих пунктах не смущает?       Керен промолчала.       — Мы работаем сверхурочно, Керен! Неофициально, без оплаты и без права на ошибку! Тебе не кажется, что где-то посреди всего этого нас наебали?!       — Мы знакомимся с профессией, — Керен глубоко вздохнула, отведя взгляд в сторону.       — Которую ты ненавидишь, — закончила за неё Орит.       Керен подняла удивлённый взгляд на сестру, Орит по-дружески толкнула её кулаком в плечо.       — Думаешь, это незаметно? Тебе некомфортно, ты… напоминаешь меня, когда я маялась в той ебучей шаражке, куда меня отправила Лили.       Керен поджала губы, отведя взгляд в сторону. Всё стало… так сложно после школы. Ей всегда казалось, что её цель в жизни — пойти по стопам матери, защищать невинных и вершить правосудие, а сейчас она не могла даже решить, что съесть на ужин. Керен старалась, выполняла всё, что от неё требовали, но не чувствовала того рвения, что всегда было у Орит. Ничего не чувствовала. Выгорала, а вместе с ней выгорала и её неокрепшая нервная система.       — О, ну хоть мне-то ты можешь открыться, — хмыкнула Орит.       — Всё в порядке… я… на своём месте.       Орит пожала плечами.       — Просто тебе нужно как следует нахерачиться и быть откровенной с собой. Тем более, повод есть.       — Какой?       — День рождения Мелло.       — Когда?       — Сегодня.       Керен перевела удивлённый взгляд на Орит. Та заулыбалась.       — Я не говорю, что он приглашал тебя и ждёт подарка, — она отвела взгляд в сторону. — Но… знаешь… я хочу побыть с ним наедине. И при этом не слышать Мэтта.       — Наедине с Мелло? — прошептала Керен. Шок на её лице позабавил Орит. — Так ты с ним..?       — Ну… помнишь тот день, когда мы собрались здесь? Я ещё тогда сбежала, — она отвела взгляд и хмуро коснулась ладонью щеки. — Ну… я свалила потому, что он меня поцеловал.       — О-о-ох.       — Ну и он доказал, что убежала я зря, когда приехал за мной в глушь, в шторм, с едой и курткой, — её лицо стало пунцовым. — Ну и тогда я решила… что, может быть, не все мужики мудаки. Сал и Генрих — вполне себе ничего. Только Сал девушкам не нравится, а Генрих нравится им так сильно, что это его раздражает.       — Мелло — замечательный выбор! — Керен подсела ближе и обняла Орит за плечи. — Я с первой встречи поняла это!       — Я его почти месяц не видела, — Орит отвела взгляд. — Мы только созванивались, переписывались… Надеюсь, он не нашёл за это время себе какую-нибудь шмару.       — Орит, не думаю, что Мелло из тех людей, которым нравится… ну… такая грязь, как измена.       — Не знаю, что вообще ему нравится. Вернее, что ему дарить? Я купила коньяк на оставшиеся сбережения с кредитки, но не думаю, что это то самое… его интересует шоколад, который он заказывает из Европы, работа, мотоциклы, немецкая литература… короче, всё то, в чём я дятел, исключая мотоциклы.       — А ещё его интересуешь ты!       — Ой, завали ебало.       — Неужели ты не думала о таком подарке? Ты, в нижнем белье…       — ЕБАЛО. ЗАВАЛИ.       Керен захихикала. Ей нравилось видеть сильную и волевую Орит такой смущённой и робкой.       — И всё-таки… отцу постоянно дарят коньяки. Надеюсь, Мелло не будет против ужраться в слюни.       Керен пожала плечами. Если подумать, то ещё ни разу в жизни ей не приходилось дарить подарки представителю мужского пола. С подругами было всё гораздо проще, по крайней мере, девушка точно знает что нужно другой девушке.       — А может спросить у ребят, что подарить другому парню?       — Не, — Орит докурила сигарету и втёрла окурок в жестяную крышку, которую принесла с собой. — Сальвадору нужен только мяч для волейбола, а Генрих… он так странно реагирует на Мелло. То бесится, то игнорирует, то критикует. Хотя сам тоже хорош, как ни окажется дома, всё время флиртует с мамой.       — Что?!       — Ай, да забей. Если мама его не отбреет, то я ему въебу, если его намерения несерьёзны.       — Орит! Он годится нам в братья! Ты представляешь его в роли отчима?!       — А почему нет? Он вечно с кем-то нянчится. То мне помогал с домашкой в школе, то с тренером Сальвадора разбирался, когда тот его избил в очередной раз, то с этой сукой Хелен возился.       — Маму будут считать извращенкой!       — Она вышла за нашего папашу. Она априори извращенка.       Керен ударила Орит полотенцем, Орит бросила в неё подушкой. Они били друг друга не сильно, но достаточно агрессивно, чтобы с полок свалились бьющиеся предметы, а из шкафа вывалилась сумка. Грохот привлёк внимание домочадцев.       — Керен? — послышался из-за закрытой двери смущённый голос Сальвадора. — Т… ты в порядке?       — Да, — ответила она. — Просто Орит пришла.       — А. Понятно.       Орит перевела взгляд на Керен. Если бы у бомбы за секунду до взрыва было человеческое лицо, то оно явно принадлежало Орит. Керен напряглась и вздрогнула, когда её сестра громко топнула ногой.       — Да что тебе понятно, мудила?! Намекаешь, что я могу только разрушать?! Иди сюда, говно собачье!       — ОРИТ! — громовым раскатом прогремело с первого этажа.       — Мам, я другое сказала, честно!       Керен, Сальвадор и Генрих, сидящий на первом этаже, расхохотались.       — Ладно, я постараюсь отвлечь Мэтта, — сказала Керен, похлопав по плечу Орит. — Но не знаю как. Я ведь… не общалась с мальчиками.       — Юбку покороче, вырез поглубже…       — Орит, прекрати думать о парнях так однобоко.       — Тогда лицензионный Skyrim.       — Орит…       — Что? Когда Лили подогнала мне его на День рождения, я не выходила из дома почти месяц. Кстати…       — Что?       — А у тебя когда День рождения?       Орит улыбнулась, Керен вновь ударила её полотенцем.

***

      Обычное утро. Об особенности этого дня Мелло не предупредил никого, разве что Орит, которая могла болтать с ним чуть ли не до рассвета, несмотря на то, что ей нужно рано подниматься на подработку. Мелло бесила эта внезапно появившаяся работа. В этом чувствовалась осторожная рука Генриха Мартина, который, пытаясь разлучить Орит с опасным человеком, отправляет её в ещё большее пекло. Лос-Анджелес — куда более успешный город, нежели покидаемый людьми Новый Орлеан, и преступность здесь куда более успешная, бошковитая, изобретательная и порой настолько влиятельная, что даже после убийства человека на полицейском участке преступник чудесным образом уйдёт безнаказанным. С одним из таких людей Мелло хотел бы познакомить этого самовлюблённого молокососа Генриха, и сделал бы это, не будь он так дорог Орит.       Что касается самой Орит, то новость о том, что девчонку, пускай даже бойкую, имеющую определённые навыки и готовую служить, без вопросов приняли на службу, не вызвала у Мелло восторга. Он понимал, что на серьёзные вызовы Орит никто не отправит, но всё же решил подстраховаться, договорившись о её безопасности, используя связи как среди полиции, так и среди криминальных элементов. И, вроде бы, всё гладко, Орит счастлива, ему не нужно о ней беспокоиться, но… её лишили выходных.       Выйдя из комнаты, Мелло увидел спящего рядом с включенным ноутбуком Мэтта, присыпанного ленточками и с гирляндой вокруг шеи. Пока Мелло спал, в гостиной под потолком появились разноцветные шарики, всевозможные детские украшения, мягкие игрушки и огромная лента с надписью «Малышу 23 годика».       — Сколько шумихи вокруг такого бесполезного дня, — с грустью произнёс Мелло, подойдя к холодильнику и бросив скучающий взгляд на стоявший внутри торт из белого шоколада, по форме очень похожий на женскую грудь. — С такими шутками только шоколадная женщина тебе и светит, — громче произнёс Мелло, вытащив из холодильника бутылку воды. — Но я оценил. В феврале закажу тебе торт в форме того места, откуда наша жизнь брала начало.       — Между прочим, — Мэтт шумно зевнул. — Такие торты в Японии гейши дарят тем, кому готовы подарить свой первый раз. Ты, конечно, крайне сексапилен, но я думал, что такая честь уже выпала Россу.       Мелло устало усмехнулся. В этот день он обычно предавался тоске и ни с кем не ругался и не спорил. Не хотелось. День рождения он не отмечал так давно, что, если бы не вопрос Орит, он о нём вряд ли бы вспомнил. Действительно, был ли смысл отмечать? Сколько в жизни было событий, на которые можно было бы с улыбкой оглянуться назад? После смерти родителей вся жизнь разделилась на До и После, и После превратилось в однообразное, бесполезное и удушающее существование. Конечно, пока в его жизнь вместе с переломом рёбер не ворвалась Орит, но как долго продлится это её внеплановое вторжение? Мелло был уверен, что рано или поздно либо он сжалится над ней и уйдёт без прощания, либо она решит, что ей надоел такой человек, что он ей больше не нужен, и что от его внутренних проблем она начинает уставать.       Раздался короткий звук входящего сообщения. Мэтт в который раз громко выругался. SMS от Орит приходили довольно часто, она обычно не стеснялась выражать свои мысли в текстовой форме и поэтому звонила редко, а вот Мэтта звук сообщений уже вывел из себя. Орит сообщила, что отпросилась с «работы», что они, как и планировалось, проведут весь день вместе, и что она не уверена насчёт подарка. Мелло предположил, что Орит выберет ему один из тех подарков, которые, скорее всего, дарят её отцу: алкоголь, дорогой парфюм или оплаченный вечер в каком-нибудь ночном заведении. Последнее Орит взбесит, для второго подарка она не поинтересовалась о вкусах Мелло, а вот первый — вероятнее всего. Он ответил, что был бы счастлив получить бутылку чего-нибудь горячительного и от чего-то у него создалось ощущение, что Орит от счастья коснулась губами экрана телефона.       — Мне вот интересно, — Мэтт поднялся с кровати и, лениво потягиваясь, подошёл к Мелло. — Как давно ты менял простыни?       — Ты это к чему?       — Ну, знаешь… никто не хочет, чтобы Орит забеременела, просто сев на твою кровать.       Мелло хмыкнул.       — А что? Судишь других по себе? Теперь страшно позволять Керен приходить в твою комнату. Впрочем, повторюсь, с твоими шутками тебе не даст даже родная бабушка.       Мэтт хохотнул, одобрив шутку. Он подошёл и, похлопав Мелло по плечу, протянул ему обёрнутые подарочной лентой коробки. Плохо, — решил Мелло, — подарок не один, а Мэтт не страдает от приступов щедрости. Значит, весточка от этого высокомерного отбеленного куска дерьма Ниа. Мелло без особого энтузиазма развязал ленту на первой коробке и открыл её. Внутри… были письма. Старые, пожелтевшие, давно всеми забытые и оставленные истлевать где-нибудь в старом почтовом ящике. Мелло достал верхнее из них, прочёл подпись. Адресовано было ему, да и имена многочисленных отправителей он узнал — это были дети из дома Вамми. Мелло никому не сообщал своего адреса, когда бесследно исчез из приюта, и поэтому письмам суждено было остаться не раскрытыми.       — В приюте о тебе волновались, — Мэтт похлопал его по плечу. — Роджер, наша всеми ненавистная руина, хотел их выбросить, но я собрал их раньше него. Тебе писали почти пять лет. Я не открывал письма, так что не слишком расстраивайся, если кто-то нарисовал на листках пипиську.       — И почему ты не передал их раньше? — Мелло старался выглядеть хмурым и серьёзным, но всё-таки не смог сдержать улыбку.       — Не хотел видеть улыбку на твоей полупрожаренной роже.       Мелло открыл следующую коробку и тут же узнал почерк Мэтта. Игрушечная гоночная машинка с радиоуправлением, которая, в общем-то, Мелло не нужна, зато Мэтт будет жужжать ею целыми днями и доведёт Мелло до нервного срыва.       — Не нравится? — Мэтт наигранно вздохнул. — Отсутствие благодарности ранит меня в самое сердце!       — Я поблагодарю тебя, когда по мозгам ударит кризис среднего возраста.       — Самая суть, — Мэтт вытащил из коробки лист бумаги, — на дне.       — Свидетельство о рождении? — Мелло усмехнулся. — На Генриха Алана Мартина. Какая прелесть. Он же за него повесится или хотя бы сломает всю свою прослушивающую аппаратуру.       Мелло забрал документ, письма и отнёс это к себе, где надёжно спрятал в тайнике в ящике стола.       — А последний подарок открывать не хочешь?       — Это от Ниа. Выброси его.       Мэтт не стал спорить. Он знал, что рано или поздно любопытство возьмёт верх, и Мелло вскроет ларец Пандоры, в котором, наверняка, лежит плюшевый медведь или детские рисунки Ниа… неважно. Мэтт не хотел об этом думать, особенно когда перед глазами лежала невостребованная игрушечная машинка и всем своим видом призывала поиграть с ней.       Спустя час прибыли Орит и Керен. За это время Мелло успел переделать торт в нечто более приемлемое и плоское, чтобы не пугать им мужененавистницу и скромницу. Он включил тихую музыку на радио и развернул динамики так, чтобы звук из них шёл в сторону окна.       — И зачем ты это делаешь? — со скучающим видом спросил Мэтт.       — Существует такая прослушивающая аппаратура. Простая, дешёвая и довольно чувствительная. Если коротко, то ты используешь динамики и обыкновенную лазерную указку. Луч направляешь на стекло квартиры, а аппаратура, улавливая колебания, передаёт звуки. Чтобы тебя не прослушали, направляешь на стекло магнитофон…       — Ты параноик.       — Может быть.       Он вновь бросил задумчивый взгляд на нераскрытый подарок и убрал его поближе к мусорному ведру.       Войдя в квартиру, Орит присвистнула, сразу увидев под потолком обилие воздушных шариков.       — Смотри, — прошептала она на ухо Керен. — Явно это дело рук Мэтта. Хоть куда-то он вдул.       Керен, и без того нервничающая из-за своей дальнейшей роли, ударила Орит по руке. Она волновалась настолько, что едва слышно просипела «С Днём рождения», бросив перепуганный взгляд на Мелло, и отошла к низкому праздничному столу и включенному телевизору. Она не видела того, как Мелло и Орит встретились после продолжительной разлуки, но чувствовала, если бы увидела это, то у неё бы точно закружилась голова.       — Привет, Мэтт, — протянула Керен. Как ей показалось, прозвучали её слова слишком наигранно и слишком легкомысленно, из-за чего она в очередной раз почувствовала себя очень глупо.       — Ага.       Керен чувствовала, будто над ней в данный момент смеётся весь мир.