Тридцать фунтов мира

      Иногда быть хорошим солдатом и хорошим человеком — несовместимые задачи. Необходимость выбирать встает перед людьми молча, без гула фанфар и грозной барабанной дроби, порой застигая врасплох и не оставляя на раздумья и пяти минут. И тем значимее этот краткий миг, ведь сделанный выбор определяет дальнейшую судьбу — и влечет за собой непредсказуемые последствия. Ирония в том, что тяжесть этих последствий ничуть не зависит от правильности решения, и единственным утешением в нелегкие времена станет мысль о чистой совести.       «Если только позволить этой мысли существовать», — подумал Ганнибал, наблюдая за Мердоком из угла послеоперационной.       Он видел такое раньше: стремясь защитить хозяина от травмирующих воспоминаний, подсознание начинает перекраивать память, ограждая его «я» от всего, что причиняет боль. Но что останется в итоге от этого «я» и как выяснить всю правду о случившемся?       У Ганнибала не было причин сомневаться в жизнеспособности своей версии, и все же чем больше дыр он находил в полотне этой истории, тем ничтожнее были его шансы протащить дело в военный трибунал. Едва ли его убежденность в собственной правоте сочтут надежным доказательством. Никто не стоял выше закона. Возможно, когда-нибудь Смит окажется вне оного и, не будучи связанным им по рукам и ногам, докопается до истины иными методами, но эта мысль показалась полковнику странной, и он оставил ее дозревать до худших времен.       — Вы уверены, что это сработает? — раздался рядом негромкий голос Гарнера.       Ганнибал оглянулся и ободряюще улыбнулся врачу, нервно переминающемуся с ноги на ногу.       — Немного веры, доктор. Я понимаю, мы тут занимаемся самолечением, и вам это не нравится, но, как вы верно заметили, здесь не Штаты и особого выбора у нас нет. Упечь Мердока в психушку еще успеется.       — Но напоминать ему о Бактао — все равно что тыкать пальцем в открытую рану.       — Есть раны, доктор, которые не затягиваются никогда. Ему придется принять случившееся и научиться с этим жить. Побольше веры, — повторил полковник, заметив затравленный взгляд хирурга.       Гарнер согласно кивнул, не став продолжать спор. Он выглядел смертельно уставшим, и, хотя старался скрыть это за прямой спиной и показной бодростью, болезненную бледность кожи и темные мешки под глубоко запавшими глазами было не спрятать.       — Во время службы в Корее я был знаком с одним психиатром, — помолчав немного, поделился Ганнибал. — Он писал письма покойному Зигмунду Фрейду, виртуозно играл в покер и называл свою работу психиатрией мясника. Но как бы то ни было, его методы работали тогда, сработают и сейчас.       В Корее он был тому свидетелем. Полковник умолчал лишь о том, что долгосрочный исход подобных историй всегда непредсказуем. Ни в психологии, ни в психиатрии нет готовых решений, нет волшебных слов и таблеток, после которых пациент сразу выздоравливает. Специалисты лишь помогают человеку разобраться с тем, что творится у него в голове, но не каждому это по силам. И все же Ганнибал не мог представить Мердока, шагающим из окна или запертого в ловушке собственного разума в комнате с мягкими стенами. Слабые люди не становятся летчиками-асами.       Уловив тихий скрип открываемой двери, полковник повернул голову на звук, но увидел Маргарет вместо Красавчика, появления которого ждал с таким нетерпением. Медсестра бросила на Мердока быстрый взгляд и, поджав губы, прошла прямо к Ганнибалу.       — Ну? Где они? — осведомился Смит.       — Кидаются картошкой в повара, — невозмутимо доложила медсестра, и впервые за долгое время Ганнибал не нашелся что ответить.       — Да, действительно важное дело, — все же оценил он, не скрывая иронию. — Только, если Би Эй попадет клубнем в повара, он его убьет.       — Мятой картошкой, — уточнила Маргарет. — И наш повар к этому привык, он не слишком хорошо готовит.       Ганнибал уже открыл рот, чтобы сказать в адрес способностей повара что-нибудь приятное — хотя бы из мужской солидарности, — но побоялся, что от такой отчаянной лжи загорится язык. Кулинарным «шедеврам» этого человека не могло быть никаких оправданий.       Когда стрелка на настенных часах сдвинулась еще на треть часа, дверь вновь распахнулась — на сей раз не столь аккуратно, с головой выдавая вошедшего.       — В следующий раз закидаем его брюквой, да, дружок? — ворковал Би Эй, неся девочку на сгибе локтя.       Шел он медленно, заметно прихрамывая, хотя не похоже было, чтобы он испытывал какой-либо дискомфорт, удерживая Ан на одной руке. Он остановился у своей койки, заметив остатки картошки на смуглой щеке девочки, и бережно смахнул их свободной рукой. Ан сидела смирно, доверчиво подставив под рукав неумело умытое личико и глядя на своего «телохранителя» сияющими от восхищения глазами. На плечи ее была накинута все та же летная куртка, в которой ее нашли и в которую она куталась, как в одеяло, настолько велика она ей была. Ганнибал вытянул шею: в глаза ему бросились разводы на потертой коже, словно кто-то слишком старательно замывал пятна.       — Ан не расстается с этой курткой, — пояснил хирург, проследив за его взглядом, и Ганнибал уловил в его голосе затаенную нежность. — Сестры застирали кровь, пока она спала, чтобы она чувствовала себя в ней в большей безопасности.       — Для ребенка, потерявшего дом, она выглядит чересчур счастливой, — заметил полковник, когда Ан заливисто засмеялась, стоило Би Эю пощекотать ее за ухом указательным пальцем.       — Думаю, она сирота. Нет, в смысле она была сиротой еще до того, как Бактао сожгли, — поправился Гарнер, поймав осуждающий взгляд Ганнибала. — Такие дети никому не нужны, для правительства, занятого войной, они обуза. Это звучит странно, но сейчас для Ан нет места лучше, чем этот госпиталь, где она будет обследована, накормлена и обласкана. Взгляните, — он указал на мурлыкающего Би Эя, — она даже не понимает, что он говорит, но тон его голоса, выражение его лица дарят ей ощущение уюта и защищенности.       — А вы для хирурга слишком напоминаете психолога.       Невесело ухмыльнувшись, Гарнер сунул руку под халат и выудил из нагрудного кармана формы прямоугольник из плотной бумаги. Любовно расправив смятый уголок, он протянул фотографию Ганнибалу. С нее полковнику улыбались две белокурые девочки-близняшки лет семи, одна из которых показывала в камеру выпавший зуб.       — Что будет с ней? — вернув врачу фотографию дочек, которую тот тотчас спрятал за пазуху, Ганнибал кивнул в сторону Ан.       — Полковник Джеймсон уже связался с Красным Крестом, может быть, удастся отыскать родственников, может, сообразят что получше. Я не знаю. Что можно сказать о ее будущем, когда мы и в своем-то не уверены?       Ганнибал промолчал, задумчиво рассматривая улыбающегося Би Эя: несмотря на то, что сейчас в облике здоровяка не было ничего угрожающего, окружающие косились на него с нескрываемой опаской. Полковник мог бы долго любоваться лицами людей, испуганных добродушной улыбкой, но неожиданное дуновение, коснувшееся его кожи, привлекло его внимание.       Дверь, ведущая во двор госпиталя, приоткрылась, и в послеоперационную, предварительно отыскав командира взором, прошмыгнул Красавчик. С намеченного курса он сбился сразу: заметив Маргарет, склонившуюся над одним из раненых, он задержался, пользуясь тем, что она стоит к нему спиной, и скользнул по округлостям медсестры плотоядным взглядом. Впрочем, он тут же отвлекся на неодобрительно хмыкнувшего Би Эя и его подопечную, удобно устроившуюся у него на здоровом колене, и, внезапно растеряв остатки инстинкта самосохранения, нагнулся с ясным намерением погладить девочку по волосам.       — Лапы, Красавчик! — оглушительно рявкнул Баракус, и все, кто находился в тот момент в послеоперационной, подскочили на своих местах.       Все, кроме невозмутимого Ганнибала, Мердока и Ан, которая за четыре дня, видимо, привыкла к грозному нраву своего защитника. Старшая медсестра сердито зашикала, но сержант не обратил на нее никакого внимания, продолжая угрюмо таращиться на Пека.       — Ты похож на самку бегемота, охраняющую детеныша, — благоразумно спрятав руку, схохмил Красавчик и потрусил к полковнику, провожаемый суровым взглядом Би Эя.       Но не успел он достигнуть цели, как дверь вновь скрипнула, и в образовавшуюся щель просунулась голова писаря. Увидев Би Эя, Уолтер вздохнул полной грудью, собираясь с духом, и, робко съежившись на выдохе, направился прямо к нему. О чем он говорил, присев на краешек соседней койки, Ганнибал не слышал, но по спокойной реакции Баракуса понял, что тот в курсе предстоящей беседы.       Красавчик тем временем преодолел расстояние, отделявшее его от Ганнибала и Гарнера, и, остановившись, покачался на пятках. Настроение его явно улучшилось.       — Хорошая идея, мне нравится, — похвалил он.       Ганнибал ничего не ответил, лишь скептически вскинув бровь и снял с шевелюры лейтенанта шлепок картошки.       — Это было дело чести, полковник, — бескомпромиссно заявил Пек, дерзко вскинув подбородок. — Пюре было с комочками.       Смит не хотел влезать в спор о том, сделает ли мир лучше картофельное пюре без комочков, но, глядя на Красавчика, проведшего с Ан всего полчаса и вернувшегося на таком душевном подъеме, уверился в том, что дети определенно имеют этот талант. Он вновь обернулся в сторону койки Би Эя и увидел, что Уолтер, облегченно ссутулив плечи, спешит к нему. От Мердока он знал, что писарь — единственный человек в госпитале, способный хоть как-то изъясняться на вьетнамском, а потому ничуть не удивился, что Пек обратился к нему за помощью.       — Ну? — нетерпеливо осведомился лейтенант, подавшись вперед.       — Я объяснил ей, как смог, — кивнул Уолтер, вытирая вспотевшие ладони о штаны.       — Как смог — это как? — продолжал допытываться Пек, но писарь только развел руками, словно удивляясь его недогадливости.       — По-детски, как еще? Сказал, что Мердоку очень грустно, и попросил ее поиграть с ним. Раньше, когда она рвалась к нему, мы не пускали, боясь потревожить, — смущенно признался Уолтер и поднял глаза на Ганнибала, ожидая порицания.       Но на лице Смита не было и тени недовольства. Полковник внимательно наблюдал за тем, как Би Эй ласково и вкрадчиво говорит что-то девочке и, взяв ее на руки, указывает на Мердока.       — Кто может знать, как будет лучше, — задумчиво пробормотал Красавчик себе под нос и посмотрел на писаря сверху вниз. — Пора попробовать что-то новое. Это сработает, — бескомпромиссно заявил он, невольно повторив слова Ганнибала.       — Я тут подумал, сэр…       Уолтер нахмурился и обеспокоенно поджал губы, было видно, что мысль, которую он пытался сформулировать, его очень тревожит. Нерешительно помявшись, он все же продолжил:       — Ведь деревню уничтожили за пособничеству Северному Вьетнаму. Капитану Мердоку ничего не будет за то, что он спас Ан?..       — Не бывает северовьетнамских и южновьетнамских детей. Бывают просто дети! — громыхнул за спиной писаря Би Эй. Он подкинул девочку, устраивая ее поудобнее на левой руке, и сунул под нос побледневшему парню сжатый кулак. — А тот, кто рискнет обвинить в чем-то этого придурка, недосчитается зубов. Пошли, Ганнибал, хватит прохлаждаться!       Пререкаться с Баракусом никто не рискнул. Не дойдя до койки Мердока пары футов [1], Ганнибал остановился и жестом велел последовать его примеру, чтобы не толпиться у кровати. Лишь Би Эй подошел к самому ее изголовью. Смит услышал, как сбилось и стихло дыхание Красавчика, и поймал себя на мысли, что тоже затаил свое.       — Я доверяю тебе самое ценное, — гулким басом рыкнул Баракус на Мердока и насупил брови. — Не вздумай подвести ее!       Он опустил Ан на пол и сам приземлился на соседнюю койку, грозно зыркнув на парня, занимавшего ее, за то, что не сразу подвинулся.       Послеоперационная стихла. Раненые, кто украдкой, а кто вытянув шею и не скрывая любопытства, наблюдали за происходящим. Медсестры продолжали работать, но в полном молчании, жадно ловя каждое слово и стараясь не греметь инструментами и подносами.       Выудив из кармана игрушечную собачку, Ан поставила ее неровными лапками на ладонь Мердока. Капитан не среагировал, продолжая безразлично смотреть в дальнюю стену, изредка моргая, но даже это рефлекторное движение давалось ему словно бы с трудом. Нелепая собачка, сшитая из лоскутков, с криво нарисованной мордочкой, грязным пятном темнела на узкой руке Мердока, но ровно до тех пор, пока новый вдох, поверхностный и рваный, не наполнил его грудь. Одного неуловимого колебания хватило, чтобы игрушка, потеряв устойчивость, завалилась на бок. Коротко охнув, Ан подхватила падающую собачку и испуганно прижала ее к себе.       — Ей это не по силам, — пробормотал Уолтер, когда девочка робко втянула голову в плечи. — Она еще такая кроха…       Он поперхнулся на полуслове, заметив, как заиграл желваками Би Эй. Заткнув писаря, сержант развернулся и обжег всех свидетелей, случайных и добровольных, тяжелым взглядом. Замерев на мгновение, проникнувшиеся немой угрозой, раненые загомонили, а медсестры проворно засновали между койками, перестав беспокоиться о гулкости собственных шагов. От внимательного слушателя не укрылось бы, что солдаты отвечают друг другу невпопад, навострив уши и не заботясь о содержании диалогов, но это сработало: перестав ощущать за спиной давящее безмолвие, такое густое, что слышен был полет мухи, Ан успокоилась.       Она оглянулась на Би Эя, и сержант, ободряюще кивнув, легонько подтолкнул ее обратно к кровати.       — Кажется, он уверен в Ан даже больше, чем Ганнибал, — едва различимо, чтобы не привлечь к своим словам ненужного внимания, шепнул Пеку Гарнер.       — Поверьте, доктор, — так же тихо усмехнулся Красавчик, — Би Эй гораздо лучшего мнения об этой девочке, чем о нас с вами.       Ан тем временем с ногами забралась на койку и, набрав в грудь побольше воздуха, начала тараторить что-то явно певучее. Гарнер изумленно вскинул бровь.       — Это первое, что я слышу от нее за четыре дня!       Девочка трещала с такой скоростью, то и дело оглашая послеоперационную звонкими восклицаниями, что Уолтер вытаращил глаза и уже через четверть минуты замотал головой, совершенно сбитый с толку.       — Это какая-то считалочка, — пояснил он. — Что-то о фермере и его корове. Я не успеваю разобрать.       — Мердок любит животных, — пожал плечами Ганнибал. — Ему должно понравиться.       Но Красавчик, слишком переживающий за исход рискованного эксперимента, не оценил шутку, взглянув на полковника с явным недоумением.       — Он же не знает вьетнамского…       Считалочка оказалась необычайно длинной для детского стишка. Уолтер выглядывал из-за плеча Ганнибала, очевидно, сочтя его лучшей защитой от Би Эя, и беззвучно шевелил губами. Он все еще пытался переводить, но, не поспевая за Ан, все чаще тряс кудрявой башкой. Красавчик с подозрением покосился на писаря, но в этот момент девочка смолкла.       Лейтенант разочарованно вздохнул: никакой реакции, Мердок не слушал, а может быть, и вовсе не слышал, так или иначе, он не проявил интереса к вьетнамским фермерам и коровам, о которых так старательно щебетала Ан. Кажется, и саму девочку это задело за живое. Она насупила брови, подражая Би Эю, и, наклонившись к самому лицу Мердока, обхватила его ладошками, требовательно заглядывая в глаза, как делают дети, когда их родители слишком устали и не обращают на них внимание.       Заметив это, Маргарет, хлопотавшая у другого раненого, бросилась к ней, но Ганнибал ловко перехватил ее за локоть, не позволяя ступить дальше.       — У него же сломаны ребра! А швы?! — зашипела медсестра, пытаясь вывернуться.       — Не шуми, — шикнул полковник.       Сжав сильные пальцы на ее плече, свободной рукой он поймал девушку за талию — не столько из стремления удержать ее на месте, сколько из боязни сделать больно. Предприняв еще одну безуспешную попытку вырваться, Маргарет устремила пылающий взор на Гарнера.       — Бен!       Хирург молча вздохнул и поджал губы, явно терзаемый сомнениями в правильности своего решения.       — Пока угрозы для здоровья нет, — осторожно подбирая слова, промолвил он. — Подождем.       Послушно замерев, Маргарет покосилась на Ганнибала с таким выражением, что того аж пот прошиб. Ну почти, но Джеймсон определенно был прав насчет морской пехоты. Ощутив, что девушка перестала сопротивляться, полковник осторожно разжал пальцы, но ладонь с талии медсестры убирать не спешил.       — Ганнибал, — позвал Красавчик, отвлекая командира от посторонних мыслей, и указал на Ан.       Удерживая ладони на острых скулах Мердока, девочка наклонила подбородок почти к самой его груди, заглядывая в бледное лицо. Ее блестящие черные волосы, заботливо расчесанные Би Эем, рассыпались по его плечам. Продолжая смотреть сквозь Ан, пилот прикрыл глаза. В тот момент, когда веки его дрогнули, поднимаясь, Би Эй, опиравшийся локтями на колени, вдруг резко распрямился и замер, словно боясь спугнуть момент.       Расфокусированный взгляд Мердока скользнул по лицу девочки. Красавчик подался вперед, пристально всматриваясь в друга, и даже уравновешенный, ко всему готовый Ганнибал инстинктивно потянулся за сигарой. Вся послеоперационная, наплевав на угрозу Би Эя, выжидающе притихла.       Почувствовав, что пустой взгляд пилота приобрел осмысленность, сосредоточившись на ней, Ан откинулась назад и села на пятки. Мердок молчал. Ничего не изменилось ни в его застывшей позе, ни в безучастном выражении лица, он просто проследил взором за девочкой и вновь прикрыл глаза — медленно, как смертельно уставший человек, с тихим и протяжным выдохом. И застыл, оборвав единственное, что все еще связывало его с внешним миром, раздражавшим его яркими красками и постоянным мельтешением.       Время замерло на мгновение и растянуло свою спираль в бесконечно длинную ленту, изводя тягучим, раздражающим ожиданием, и в воцарившемся безмолвии минутная стрелка вдруг отчетливо и звучно отбила половину одиннадцатого. Ганнибал с досадой покосился на настенные часы: совершенно обычные часы, тикающие монотонно и тихо, — и лишь потом заметил, что на виске Мердока блестит прозрачная бороздка. Вторая слеза собралась у внешнего уголка его века, задержалась на ресницах и скатилась к подушке.       Увидев это, Ан вздрогнула и, быстро наклонившись, принялась неуклюже вытирать мокрую дорожку кончиками пальцев. Несколько прядей ее длинных волос скользнули из-за спины и упали на плечо пилота.       — Щекотно, — едва различимо прошептал Мердок и поднял руку, чтобы почесать ключицу.       Нестройный гул пронесся по предоперационной. Уолтер аж присел от нахлынувших на него эмоций, но так и не смог выразить их восторженным возгласом, оказавшись в крепкой хватке Красавчика, зажавшего ему рот ладонью. Сам лейтенант выглядел потрясенным и так и не произнес ни звука.       Открыв глаза, Мердок с удивлением разглядывал трубки, тянущиеся к его руке, но Ан не дала ему шанса опомниться. Откинувшись обратно на пятки, она надула губы и разразилась обиженной тирадой, распекая пилота за одну ей известную провинность.       Ганнибал, сияющий, как начищенная генеральская звезда, повернулся к писарю за разъяснениями, но тот даже не пытался вслушиваться к трескотню девочки. Даже по суровому лицу Би Эя блуждала довольная ухмылка, которую он, впрочем, прятал сразу же, как замечал за собой.       — Извини, — слабо улыбнулся капитан, когда Ан выдохлась, — я больше не буду. Это мне? — спросил он, скосив глаза на игрушке, которую девочка, смущенно укутавшись в куртку, протянула ему.       С усилием оторвав кисть от покрывала, пилот принял собачку двумя пальцами и старательно рассмотрел. Затем положил ее на грудь и, накрыв сверху ладонью, открыл рот для слов признательности.       Признательности? Ганнибал вздрогнул от неожиданности, осознав, что додумал про признательность, как про самую логичную ответную реакцию, а на деле не понял ни слова из сказанного. В полном недоумении он обернулся к Красавчику и увидел, что лейтенант таращится на него с той же оторопью во взгляде. Би Эй же сидел на кровати с неестественно выпрямленной спиной, и во всей его позе, напряженным рукам, повороте головы читалась растерянность.       — Поправьте меня, если я ошибаюсь, — нерешительно протянул Гарнер, слегка наклонившись вперед, — но вы говорили, что он не знает вьетнамского?       — Кажется, он и сам был в этом уверен, — изумленно пробормотал Ганнибал. — Уолтер, что он сказал?       Переступив с ноги на ногу, писарь поднял голову и устремил на полковника долгий взгляд, в глубине которого мелькнула щемящая тоска. Он будто знал что-то, чего другие еще не поняли.       — Он сказал: «Я назову его Билли».