Безымянное проклятье

      — Помнишь, я говорил про первый день в Хогвартсе? Из всего Слизерина лишь Забини чувствовал себя в своей тарелке. У него было довольно… вольное воспитание. Конечно, мы знали друг друга, но виделись до Хогвартса всего несколько раз. Каждый из них запомнился надолго. И не только мне.       Драко вглядывался в даль тёмной комнаты. Гермиона знала, что он путешествует по своим детским воспоминаниям и проживает их вновь. Его губы подрагивали, лицо смягчилось, глаза смотрели на прошлое открыто и приветливо. Он расслабленно сидел в кресле. Гермиону поразила мысль, что впервые видит настоящего Малфоя. Неприкрытый холодностью и сарказмом он выглядел иначе. Грейнджер поймала себя на том, что любуется чертами его лица. Драко Малфой был красив. Рон покорял своим обаянием и теплом. Гарри — дерзким сплетением воска и стали. В эту секунду Драко Малфой выглядел так, каким бы он стал, не будь войны. Трусливый парнишка, обижавший её в школе, никуда не делся. Он всё ещё был где-то там, в глубине серых глаз. Но сейчас рядом с ней сидел красивый молодой мужчина. Она призналась самой себе — Гермионе хотелось его коснуться. Как во время их первого разговора. Ощутить живое тепло и стук сердца под своими пальцами.       Вчера ей на долю секунды показалось, что ему захотелось прикоснуться к ней. Это мгновение закончилось раньше, чем Гермиона смогла его обдумать и понять. Скорее всего, ей просто показалось. С таким уровнем загруженности — неудивительно.       Ту ночь они провели в молчании. Тишина не была неловкой или угнетающей. Такая тишина иногда сопровождала её посиделки с Гарри. Время от времени они работали вместе для Аврората. Хоть у авроров и был собственный криптолог, но Гарри доверял больше Гермионе, и работала она оперативнее. Когда работа уже была сделана, чай выпит и все слова сказаны, они сидели в её гостиной перед огнём или на кухне. Каждый думал о своём, и это было чудесно. Рон, привыкший жить в шумной семье, старался заполнить каждое мгновение. Разговорами, шутками или волшебным радио. Уизли неуютно в тишине даже у себя дома. Гермиона полностью звукоизолировала свой кабинет чарами. Из-за постоянного шума у неё болела голова.       Сейчас она наслаждалась тишиной с Драко Малфоем. Гермиона поймала мысль: она будет скучать, когда всё разрешится. Ей хватило мужества признать, что ей нравятся остроумные замечания и живой сарказм. Она будет тосковать по возможности разделить мозговой штурм на равных. Особенно ей будет не хватать способности Драко подхватить фразу и закончить её. В моменты исследований — это чувство… единства. Единения. Она ощущала его в университете, но не в обычной жизни. И этот взгляд — горящий тягой к знаниям, азартом разгадать загадку. Стоило только Гермионе заикнуться о своих разработках Рону или даже Гарри, всё, что она получала, — вежливо прикрытую скуку или, ещё хуже, открытое выражение неудовольствия.       Грейнджер чувствовала это всю жизнь. Привыкла к тому, что окружающие люди не интересуются её знаниями, пока они не потребуются. Никто не придаёт знаниям ценности, не интересуется ничем, кроме узкого круга собственных увлечений. Рон до сих пор шутливо ворчал, что их дом больше похож на библиотеку.       Здесь Гермиона могла высказывать свои теории и догадки и не бояться показаться непомерно умной. Ей не нужно было сдерживать себя в обсуждении происхождения того или иного заклятия или расшифровки состава зелья. Будто заново научилась дышать. Искренний интерес в глазах Драко Малфоя подарил ей новый воздух.       Наблюдая за Малфоем, она задумалась над тем, что её ждало дальше. Намного дальше — через пять, десять, пятнадцать, двадцать лет? Останутся ли шутки Рона над её любовью к книгам такими же безобидными, как сейчас? Сможет ли она жить в этом информационном вакууме, где ей не с кем обсудить научную статью или прочитанную книгу? Достаточно ли в ней смирения знать, что твой богатый внутренний мир никогда и никому не будет интересен?       — Впервые я увидел Блейза на своём пятом дне рождения, — голос Драко вырвал её из сумбурных мыслей и зазвучал в тишине оглушительно. — Родители чинно сидели за столом, накрытым в саду, а мы бегали от своих нянек-домовиков. Это была достаточно популярная игра — кто лучше спрячется от своего домового эльфа. На это время мы запрещали им использовать эльфийскую магию для поиска и разбегались по всему поместью. Забини… — Драко не выдержал и расхохотался. — Оборвал все мамины лилии. Их было очень-очень много, поверь. Он их все оборвал и спрятался под ними. Никакому домовику не пришло в голову искать ребёнка в букете, пока кто-то случайно на него не наступил. Знала бы ты, какой возник скандал. Лилии — мамины любимые цветы.       — Мне пришла идея, какие именно письма мы будем отправлять Блейзу.       — Ты ведь всё-таки достала нужную книгу вчера?       — Да.       Гермиона ругала себя весь вечер. Она не смогла продержаться и дня без работы. Утром она осознала, что самостоятельно отдыхать не умеет. За день Грейнджер успела навестить родителей, Поттеров, пробежаться по магазинам, провести генеральную уборку в доме (с использованием магии это занимало немного времени). К вечеру она сдалась и занялась скопившейся корреспонденцией. А перед сном аппарировала к дому на площади Гриммо и нашла ту самую книгу, позволяющую путём многосоставных чар доставить письмо получателю лично.       — Так, и какая у тебя идея насчёт писем?       Гермиона ухмыльнулась:       — Завтра увидишь.

***

      Субботнее утро всегда являлось неприкосновенным в семье Забини. В любые времена суббота была свободным днём. Каждый из домочадцев самостоятельно составлял собственный распорядок дня. Вплоть до обеда к дому даже не подпускали сов, чтобы не потревожили нежившихся в кровати хозяев.       Суббота в семье Забини была главным выходным.       Сегодня что-то пошло не так. Чья-то наглая сова обошла защиту и настойчиво стучала клювом в окно спальни Блейза. Он посмотрел на часы и выругался. Половина одиннадцатого утра!       Забини мысленно послал в отправителя несколько заковыристых сглазов, открыл окно и зажмурился от хлынувшего солнечного света.       Бурая сова, нахохлившись, уселась на подоконник и протянула лапу с привязанным пергаментом. Письмо больше напоминало записку. Оно гласило:       «Письмо адресовано тому, кто 5 июня 1985 года оборвал все лилии Нарциссы Малфой и прикинулся букетом».       Подписи не было.

***

      Суббота безвозвратно испорчена. На столе Блейза россыпью лежали насмешливые записки. Он зарычал. Письма заставляли сгорать от ярости и стыда одновременно:       «25 июля 1987 года ты на спор пописал в фонтан Гойлов. Помнишь?»       «Получатель этого письма 30 сентября 1989 года залез в туалетный столик миссис Нотт и был пойман».       «Горные тролли больше не пугают тебя до мокрых штанов?»       «Каково было лишать девственности лучшую подругу лишь потому, что она хотела выглядеть перед возлюбленным опытной?»       И вишенка на торте:       «Как думаешь, Чжоу Чанг до сих пор думает, что под трибуной Когтеврана её трахал Поттер?»       Блейз чуть не запустил убивающее проклятье в надоедливую сову, но та успела улететь прочь. Последнее послание отобразилось на клочке бумаги, указывающей на связь с Чжоу:       «Хочешь знать, откуда мне всё это известно? Приходи в «Дырявый котёл» завтра в 11 утра, комната №6».

***

      — А ты опасная женщина, Грейнджер, — Драко смеялся. Он сидел перед огнём на ковре. Гермиона прикрыла глаза, улыбнулась и подтянула ноги повыше. — Напомни мне никогда не доверять тебе своих секретов. Шляпа точно не предлагала тебе Слизерин, как Поттеру?       — Нет. Она предлагала Когтевран, но я понимала, что тогда совсем помешаюсь на учёбе. Но тебе не о чем беспокоиться, Малфой, твою самую страшную тайну я уже знаю.       — Это какую?       — Как? Забыл? Первого сентября тысяча девятьсот девяносто первого года ты испугался Хогвартса!       Взрыв смеха был ей ответом. Она тоже улыбалась. Гермиона осталась довольна своим днём и загадкой, которую подкинула Блейзу.       — На самом деле, это твой план. Думаешь, если бы я сказала ему эти факты в лицо, было бы легче?       — Ты не понимаешь… — Малфой стёр выступившие от смеха слёзы. — Блейз вряд ли сможет уснуть, зная, что есть кто-то, доверивший его тайны бумаге. Слизеринцы никогда не выдают своих чужим и никогда ничего не записывают.       — Что ж, пусть попереживает.       Насыщенность субботы была почти пиковой. Гермиона отправила первую записку и долго настраивала чары ко всем остальным. Пришлось зачаровать и сову, чтобы та отправляла письма в указанное время. Грейнджер уходила в дом Поттеров, не сомневаясь в успехе. Вместе с Гарри они аппарировали к стадиону за два часа до начала матча. Джинни уже была на месте.       Квиддич был шумным. Очень шумным и многолюдным. Сегодняшняя игра напомнила о том, что она почти жена профессионального игрока в квиддич. О том, что так ею ненавидимый запах масла для полировки мётел никогда полностью не исчезнет из их дома. О том, что ей придётся уделять время квиддичным матчам ещё больше, чем сейчас. Несколько часов в беснующейся, громкоголосой толпе, которая наблюдала за тем, как четырнадцать человек верхом на мётлах гоняли по полю четыре мяча. Просто предел мечтаний!       У неё разболелась голова. Гермиона поздравила Джинни и её команду с победой и отказалась составить компанию празднующим. Аппарировала домой и приняла зелье от головной боли.       — Игра была неплохой.       — Наверное. Я не люблю квиддич.       — И меж тем собираешься замуж за того, кто занимается им профессионально.       «Может, он всё-таки умеет читать мысли?» — подумала она. Лёгкое настроение испарилось.       — Более того, я терпеть не могу запах масла для полировки метлы.       — Как? — Драко широко распахнул глаза и рот, руку поднёс к груди. — Это ведь неземной нектар! Как можно его не любить?       — Вполне можно, — устало произнесла Гермиона и отвернулась.       Малфой уловил смену настроения. Встав возле её кресла, он загородил свет от камина и засунул руки в карманы брюк.       — Эй, Грейнджер. Это была шутка.       — Я поняла. Ты тут ни при чём.       Она заглянула ему в глаза и заметила не поддающееся классификации выражение лица. Гермиона никак не могла понять, что оно означало. Малфой качнулся с пятки на мысок, кивнул своим мыслям и вернулся кресло.       — Угу, — то ли ей, то ли себе, то ли ответом на свои мысли пробормотал оттуда он.

***

      «Дырявый котёл» по утрам всегда пустовал. Блейз кивнул Тому и поднялся на второй этаж. Он не мог уснуть всю ночь и пребывал в бешенстве.       Нужная комната не отличалась от остальных. Внутри царил полумрак. Прежде чем Забини потянулся за палочкой, он услышал голос, изменённый чарами:       — Перед тем как мы начнём, прочти пергамент на столе. — Под потолком в центре комнаты засверкал шар света. Под ним стоял небольшой стол. На нём лежали пергамент, перо и чернильница. — И поставь свою подпись.       На пергаменте написаны условия магического соглашения. Блейз обязывался молчать о теме и содержании разговора с кем бы то ни было, кто не был скреплён той же клятвой. Более изящная версия Непреложного обета дарила выдававшему тайну сильный кашель, который не позволял произнести ни слова. То же касалось и письма: руки сводило судорогой при попытке вывести нужные буквы.       Блейз был против необдуманных обязательств, но данная клятва — ему на руку. Тот, кто зачаровал пергамент, автоматически попадал под те же обязательства. Забини поставил размашистую подпись, практически не думая.       Пергамент на мгновение вспыхнул белым сиянием, свернулся. Окна распахнулись, и свет озарил небольшую комнатку. И Гермиону Грейнджер у противоположной стены.       — Здравствуй, Блейз. Всей той информацией, которую я присылала тебе вчера, со мной поделился Драко Малфой. Его сознание сейчас в моей голове.