Безымянное проклятье

      — Давно ты видел малышку Грейнджер?       Теодор Нотт оторвался от длинного свитка. Он сидел в кафе Министерства магии и пил обеденный чай.       — Забини? Каким ветром тебя сюда занесло?       Тео поднялся на ноги. Молодые люди пожали друг другу руки. Блейз взмахом палочки сделал себе заказ. Нотт свернул пергамент и спрятал во внутренний карман мантии.       — Итак?       — Думаешь, у меня есть время занимать тебя светскими разговорами? Знаешь, даже во времена Хогвартса я не интересовался сплетнями.       — И всё же. Она ведь тоже бывает тут? В Министерстве?       — Какого соплохвоста, Забини? Выкладывай, что у тебя там с ней или без неё, мне нужно возвращаться на рабочее место. Скоро заседание.       Блейз цедил низкосортный кофе и тянул время.       — Нам нужно поговорить без свидетелей и спешки. Выбери удобное для себя место и время. Сообщи как можно скорее.       — Блейз. Мы не виделись почти год, а до этого ещё год. И ещё год. Если у тебя какие-то проблемы…       — Нет у меня никаких проблем, — терпение Забини явно дало трещину, — нам нужно поговорить. О чём — пока не могу сказать. Тайна не моя.       — Я подумаю.       — Думай. Буду ждать сову.       Блейз бросил на столик оплату и быстрым шагом удалился.

***

      — Ты так и не расскажешь, что за особенная история у тебя в отношении волос?       — Грейнджер. Блейз мне мстит за растрёпанные секреты! Всё!       Драко отбивался от расспросов уже вторую ночь и мысленно проклинал Забини с его несдержанностью.       История имела место.       Случилась она на четвёртом курсе. В том году очаровательные ученицы из Шармбатона пленили сердца всех мальчишек. Аппетитные старшекурсницы, ослепительные и недоступные, — мечта подростка. Лишь очень немногим парням Хогвартса удалось «наладить» с ними контакт. Из всего четвёртого курса это получилось лишь у Драко.       Она говорила, что её покорил цвет его волос. Ему нравилось, как она перебирала их во время поцелуев. Наверное, девушка ждала от него того же самого. С первого раза выяснилось, что он не может к ним прикоснуться. Ослепительно-чёрные, абсолютно прямые и длинные волосы француженки вызывали в нём отвращение. С одного прикосновения. Тогда он не придал особого значения. Старался держать руки ниже талии, чтобы она не ощутила той дрожи, что Драко чувствовал, едва прикоснувшись к ним.       Но дальше стало хуже. По мимолётному прикосновению к волосам девушки Малфой мог определить: будет ли ему с ней хорошо. Можно сказать, он выбирал девушек, осязая их волосы. Его заинтересованность была прямо пропорциональна тому, насколько приятны они были на ощупь.       Всё это знал Забини. И Нотт. Но если последнему до странностей друзей и общества не было никакого дела, то Блейз подкалывал его как мог все годы жизни в подземельях. И теперь почти поведал об этом Грейнджер.       Мало того, вчера днём, когда она заканчивала просматривать книги в его библиотеке, он вновь поднял эту тему:       — И как Малфой отреагировал на твои волосы?       — Ты опять об этом? Он сказал, что ты просто мстишь.       Забини усмехнулся и откинул просмотренную книгу.       — Так как? Он сразу одёрнул руку или… перебирал их?       Гермиона закрыла ладонями уставшие от напряжения глаза и попыталась вспомнить: что произошло той ночью? В последнее время все её дни и ночи сплелись в один разноцветный клубок и легко переплетались между собой.       — Да, он перебирал их. Довольно долго. Даже сделал мне небольшой массаж головы. Это очень мило с его стороны…       Её бормотание из-под рук прервал взрыв хохота. Блейз смеялся, откинувшись в кресле и запрокинув голову.       — Так что это должно означать?       — Спроси у него сама. Ещё раз, — он стёр выступившие от смеха слёзы и постарался успокоить дыхание.       — Бесполезно. У меня нет на него рычагов давления.       — Разве? Я думал, ты знаешь, что можешь влиять на него гораздо сильнее.       — О чём ты?       — Гриффиндор — это диагноз, — сказал тогда он и пригласил её к столу.       Драко скрежетал зубами, когда видел этого галантного мерзавца. Он мог одним намёком уничтожить доверие, возникшее между ним и Гермионой. Малфой думал, что, благодаря его присутствию, она не так уж и скучала по пустоголовому Уизли. В конце концов, что он мог ей дать? Ронни не способен оценить по достоинству её интеллект. Ей придётся всю жизнь принижать свои способности, чтобы Уизли не чувствовал себя на её фоне безмозглой гориллой.       Так или иначе, жених Гермионы приезжал послезавтра. Драко ломал голову. Ему нужна была идея. Нужно показать ей, насколько они с Уизли разные. Насколько их миры далеки друг от друга. Ему требовался план, и этот план нужно успеть реализовать сегодня, в ночь с понедельника на вторник, потому что…       — Мне необходимо выспаться перед приездом Рона, — сказала Гермиона сразу, как очутилась во сне. — Поэтому завтра я выпью зелье сна-без-сновидений.       Она всё говорила и говорила: что-то о Нотте и Забини, о безрезультатных поисках и её личной усталости. А он всё вспоминал слова, сказанные ей Блейзом сегодня на прощание:       — Эй, Грейнджер, — окрикнул он её, когда она уже достала палочку, чтобы аппарировать, — каково это — проводить каждую ночь с Малфоем?       Малфой углубился в свои мысли. Внезапно наступила тишина. Гермиона с любопытством разглядывала Драко, пока он рассматривал камин. Малфой встрепенулся, ощутил её взгляд и вернулся к столу. Он пытался вспомнить, о чём шла речь, прежде чем он отключился.       — Что ж… — «Это всё, что ты смог придумать? Ты жалок…» — Раз тебя всё равно завтра не будет, может, подведём итоги?       — Если бы они были…       — Тогда… может, расскажешь о себе?       — О себе?       Гермиона широко распахнутыми глазами уставилась на Драко. Ему нужно было знать. Ещё больше. Возможно, у него появится план.       — Да. Знаешь, я совершенно не знаком с миром магглов. Когда рождаешься в волшебной семье, кажется, что без магии люди, укутавшись в шкуры животных, ходят с каменными топорами…       — Думаю, даже твоего знакомства с магглами достаточно, чтобы понимать, что они не ходят в шкурах животных с каменными топорами.       — Конечно, Грейнджер. Но лет в шесть я так их себе и представлял, ведь все вокруг твердили, что они — сущие дикари.       — Иногда я думаю, что Маггловедение нужно сделать обязательным предметом, причём с начальной школы.       — Начальной школы?       — У тебя не было начальной школы? — Драко вопросительно приподнял брови. — То место, где тебя учат писать, считать, читать…       — В чистокровных семьях этим вещам обучает наставник. Он приходит четыре раза в неделю. Вдобавок тебя обучают фехтованию, борьбе, верховой езде, плаванию…       — Да-да, я наслышана, что на Слизерине не было проблем с подготовкой к Святочному балу.       Губы Драко моментально изогнулись в усмешке:       — А на Гриффиндоре была?       — У некоторых — да.       — Но ты неплохо танцевала. С Крамом.       — Неужели в то время тебе было дело до меня?       — Ха, скажешь. Твоё превращение из зубрилки в прекрасную чародейку не заметил разве что слепой. Тем более никто до бала не знал, что ты покорила сердце того болгарина. Он ведь был звездой квиддича?       — Да, и Рон жутко злился.       — Только не говори мне, что Уизли тоже был влюблён в Крама?       И тогда она рассмеялась — искренне и громко. Когда она смеялась, Драко мог не скрываться и любоваться ею. Магический свет отбрасывал блики на её лицо. Она будто начинала светиться изнутри. Внутренний свет Гермионы притягивал его измученную душу, как оазис притягивал изнурённого солнцем странника. И неважно, что оазис мог оказаться горьким миражом. Его к ней влекло. Как к источнику радости и беззаботности. Он был глубоким как океан, безграничным как космос. Малфой тянулся к ней, осознавая её силу. Осознавая, что одним лишь желанием она может как вдохнуть в него жизнь, так и раздавить, как надоедливое насекомое. Чувства были уязвимостью в его броне и в жизни. Он не собирался это чувствовать. Он не собирался быть уязвимым перед ней. Он не планировал отдавать ей своё сердце.       Эта мысль ошеломила его сильнее «Петрификуса Тоталуса». Глядя на неё, ещё смеющуюся, он не смог остановить себя:       — Грейнджер, а почему Уизли?       — Что? — Гермиона ещё улыбалась. Смешинки искрились в её глазах. Драко мысленно пнул себя за поднятую тему.       — Почему Уизли? Почему он? Почему не тот же Крам или, в конце концов, Поттер?       — Ты что-то имеешь против Рона?       Тут бы ему услышать её предупреждающий тон, увидеть запретную черту. Драко, поглощённый собственными мыслями и переживаниями, шёл напролом и не видел ничего. Он отошёл к шкафу, мягко провёл кончиками пальцев по корешкам книг.       — Серьёзно, Грейнджер. Сколько книг из тех, что здесь стоят, он прочёл? Сколько из тех книг, что хранится в твоём доме? И как много из тех книг, которые ты прочла за всю свою жизнь, ты смогла обсудить с ним?       — Я думаю, тебя это не касается, Малфой.       Тон её ответа был как во времена Хогвартса: холодным и дерзким. Начав, Драко не мог остановиться. Он вспомнил, что никто, кроме Блейза, связанного магическим договором, не знал о его заточении в её голове.       — Тогда почему, Грейнджер, почему? Ты даже не рассказала ему о том, что я здесь. О том, что каждую ночь ты проводишь с Малфоем. Почему же?       — Он уехал в командировку, письмами такое не рассказывают…       — О, нет-нет. Ты всё поняла ещё до того, как он отчалил на сборы по квиддичу. Напомнить, что ты терпеть не можешь эту игру? Ты узнала об этом утром. Ты не рассказала своему будущему мужу обо мне. Ты предпочла усыпить его бдительность хорошим ужином, а после оттрахать. Чтобы Уизли потерял последние из своих жалких извилин, да? Ты сделала всё, чтобы он не заметил твоего нетипичного поведения.       — Как ты смеешь судить о моём типичном или нетипичном поведении с Роном, если ты не знаешь меня? Какого дракла ты берёшься судить обо мне или о моей жизни, если ты ничего в ней не понимаешь?       — Ответь на вопрос о книгах, и ты получишь ответ на свой вопрос. Ты не заметила, как проговорилась? Твоё типичное поведение меняется, когда появляется Уизли? Конечно, ведь приходится подстраиваться под его непроходимое невежество, хоть как-то компенсируя своё превосходство над ним.       Звук звонкой пощёчины прогремел как выстрел. Малфой не заметил, как Гермиона оказалась перед ним. Драко не собирался перед ней извиняться. Чувствовал, что Гермиона сама знала, что он прав. Она в глубине себя ощущала то же самое, но не признавала. Отрицала как могла. Оправдывала себя перед собой.       Глядя в пылающие гневом глаза, Малфой понял, что уже простил ей пощёчину. И простит ещё, если потребуется. Сколько угодно и что угодно, лишь бы она оставалась рядом с ним такая, как сейчас: живая, искренняя и горящая.       Дьявол.