***
Гермиона вывалилась из камина и, споткнувшись, полетела на ковёр. Её едва не стошнило от отвращения к недавней сцене. Почему судьба была к ней так несправедлива? Почему на неё свалились все трудности именно сейчас? Как так вышло, что отлаженная, прекрасная жизнь чуть меньше чем за месяц превратилась в катастрофу? И кто виноват в том, что Гермиона всё больше и больше путалась в своих чувствах и желаниях? Может, она сходила с ума? Грейнджер обхватила себя руками. Воспалённые веки щипало, но слёз не было. Чёрт бы побрал этот стресс. Чёрт бы побрал эту Молли Уизли! Чёрт бы побрал… Она всхлипнула. Жалела себя в пустом, тёмном доме, слушая завывание ветра за окном. Он плакал вместо неё. Жгучее одиночество льдом сковывало грудь. Разве не должны муж и жена быть преданными друг другу? Разве не обязаны они вступаться друг за друга перед нападками общества? Гермиона помчалась в свой кабинет, взмахом палочки запечатала дверь и добавила пару звукоподавляющих чар. У неё не было желания слушать Рона, с чем бы он ни пришёл: обвинением или извинением. Быть камнем преткновения в большой и дружной семье — незавидная участь. Регулярно обсуждаться за глаза, изредка выносить публичное порицание. Слышать каждую субботу якобы скорбные вздохи Молли и такие же «тонкие намёки». «Как она может осуждать меня? — Гермиона шагала по кабинету из угла в угол. — На основании собственного опыта осуждать мою жизнь и мои желания? Неужели она думает, что только из-за того, что она порвала со своей семьёй ради замужества, остальные должны мечтать о том же? Это что, универсальный рецепт счастья? Альтернативных путей не существует? Почему она не требует того же от своей дочери? Что-то я ни разу не слышала от Джинни жалоб на притесняющую мать! Почему я? Вот почему я? И, Мерлин, почему именно сейчас?» Выдохшаяся, она опустилась в рабочее кресло. Окинула взглядом ворох исписанного пергамента и закрытую толстую книгу. Возможно, она содержала в себе решение одной из проблем. Усталость усталостью, но взвинченное состояние никогда не способствовало хорошему сну. Застать возвращение Рона и продолжить выяснение отношений уже в спальне? Увольте! Гермиона никогда не вставала между ним и его семьёй. Сейчас она могла не много. Работать над переводом. Отбросить лишние мысли, структурировать мозг, не думать о личных проблемах. Только о работе. Грейнджер взяла в руки книгу, раскрыла наугад, перелистнула вперёд. Не пытаясь угадать, какое заклинание ей выпало, принялась за работу. Только работа. Не представлять Рона, который пытался до неё докричаться сквозь звукоподавляющие чары, вскрыть защиту кабинета. Только работа. Не вспоминать перекошенное в «праведном» гневе лицо будущей свекрови и ядовитые слова, сказанные сегодня. Только работа. Не вспоминать подозрений о якобы её недостаточной любви к Рону и, как следствие, нежеланию рожать ему детей. Только работа. Не думать о молчаливом свидетеле. Не представлять его реакцию на этот цирк. Не пытаться спрогнозировать его едкие замечания о том, что семья Уизли её недостойна. Только работа, работа, работа, работа… Злость заставила работать быстрее. Перо летало по пергаменту. Он становился всё длиннее и длиннее. Запястье и пальцы онемели от напряжения. Глаза слезились от усталости и скупого освещения. Она не собиралась останавливаться. Не читать, не вглядываться в текст, не пытаться собрать переведённые буквы в слова, а слова — в предложения. Гермиона растворилась в работе. Беды и переживания ушли на задний план. Поставив последнюю точку, Гермиона ощутила тревогу. Перед глазами поплыли цветные круги, в ушах барабаном загремел стук сердца, а голова и вовсе пустилась в пляс. Так Гермиона-пока-ещё-Грейнджер во второй раз в жизни упала в обморок. В этот раз от перенапряжения.XVII
27 марта 2018 г. в 16:00
— Гермиона, нужно поговорить.
— Не сейчас, Рон.
— Твоё «не сейчас» длится почти неделю! С того дня, как ты принесла в дом эту проклятую книгу!
Гермиона прикрыла глаза и потёрла ноющие виски. Да, книга забирала её внимание уже шестой день. Сейчас она лишь заканчивала перевод оглавления, разбитое по названиям семейств. У каждой семьи был отдельный раздел, который, в свою очередь, был разделён на несколько подразделов, специализирующихся на разных направлениях магии. Будь то чары, зелья или проклятья — всё отсортировано. Каждое занимало отдельную строку.
— Сегодня мы идём на традиционный субботний обед в Нору, и я не приму отказа!
Этот тон появлялся редко, но означал крайнюю степень «мирной» раздражительности. Спор мог привести к взрыву и крупной ссоре. Они не входили в планы Гермионы.
Почти неделю она жила в собственном кабинете, изредка прерываясь на еду. Рон дважды пытался вытащить её из-под вороха пергамента, но безуспешно. Всю неделю он стойко терпел её затворничество. Наконец, плотину прорвало.
Гермиона не горела желанием посещать Нору. Грейнджер предпочла бы полноценный сон… Во время работы над книгой она ложилась крайне поздно, а вставала как можно раньше. Тем более вряд ли ей удастся ускользнуть от наводящих вопросов Молли. Придётся включить все свои дипломатические способности. Семейный обед в дурном случае мог перерасти в масштабный скандал.
— Хорошо-хорошо.
Стрелка часов отмерила одиннадцать утра. Гермиона чувствовала себя отчаянно уставшей. Осталось совсем немного, буквально пять строчек, и она сможет выдохнуть хотя бы на время.
С Малфоем они почти не общались. Каждую ночь она устремляла бесцельный взгляд в потолок или камин, пока Драко копался в свитках пергамента того, что она перевела за день. Она не хотела разговоров, не чувствовала в себе сил поддерживать беседу или что-либо обсуждать. Она хотела лишь тишины и принятия. Хмурый Рон от безделья слонялся по дому, временами громко ворча. Гермионе хотелось, чтобы её принимали такой, какая она есть. Грустной, уставшей, не желающей кого-либо развлекать и нуждающейся в уединении.
Малфой понимал всё без слов. Может, он тоже устал от ожидания и неизвестности. Нервозность витала в полутёмном помещении. Скрывалась в торопливом шорохе пергамента. В треске поленьев в камине.
Вернувшись к настоящему, Гермиона собрала пергаменты и расставила по местам книги, которые оказались бесполезными. Монотонная работа позволяла привести мысли в порядок. Как раз то, что ей необходимо. Обед в Норе. Вместо волнения Грейнджер чувствовала лишь безразличие.
«Здесь слишком шумно», — подумала она, переступив порог дома.
Гермиона уговаривала себя, что сильно устала. Что головная боль не добавляла радостных красок тягостному, в её понимании, обеду. Когда-то незамысловатая болтовня и гомон помогали ей расслабиться и почувствовать себя дома. Понять, что всё хорошо, война позади, жизнь продолжается и впереди ждёт лучшее будущее. Сейчас всё в этой обстановке раздражало её. Не укрылись от внимания взгляды Молли в её сторону, которые она неумело пыталась скрыть.
«Это добром не кончится, — думала Гермиона, уныло размазывая по тарелке луковый суп. — Что-то должно произойти и вряд ли что-то приятное».
Улучив в разговорах мимолётный перерыв, миссис Уизли прокашлялась и обратилась к Гермионе:
— Дорогая, ты что-то совсем не ешь и выглядишь бледно. Плохо себя чувствуешь?
Гермиона подняла голову от своей тарелки и натянуто улыбнулась:
— Что вы, Молли, просто голова болит.
— Да, она совсем себя не жалеет, — пытался вступиться за неё Рон, но на него внимания никто не обратил.
— Что ты, деточка, я знаю, какой утомительной может быть первая беременность. Все эти головокружения и токсикоз по утрам. Ты зря не пришла ко мне за советом, я знаю прекрасный рецепт нужного зелья…
Апатичный было ко всему Артур заметно оживился, и не успела Гермиона ответить, как он спросил:
— Беременность? Вас можно поздравить? Что же вы молчали!
— Нет. Никакой. Беременности, — даже она понимала, что ответила слишком резко, но ничего поделать с собой не могла. Обстановка действовала на нервы, острая боль в висках не прибавляла благожелательности. — Я надеюсь, что ещё лет десять нас не нужно будет с ней поздравлять.
Если раньше гости не прислушивались к их разговору, то теперь звуки смолкли. В абсолютной тишине Гарри закашлялся, подавившись водой, а Рон слишком сильно воткнул вилку в свой салат. Звон металла о стекло ввернул ещё одну спицу в висок Гермионы, и она зажмурилась. Грозы было не миновать.
— Вот как… — Молли вернулась к трапезе. По столу прошелестел вздох облегчения. Но Гермиону не подкупила покладистость миссис Уизли. Ей нужен был разгон.
«Уютная» тишина продлилась недолго. Как только непринуждённый разговор зазвучал со всех сторон, Молли вернулась к оставленной теме.
— И как давно ты это решила?
Вопрос с подвохом, но отступать Гермиона не готова.
— Я знала это всегда.
— Вот как, — Молли отставила приборы и чуть нагнулась вперёд, пытаясь «задавить авторитетом». Гермиона не была её дочерью и едва сдержала фырканье. — И как долго ты планировала пудрить мозги моему сыну?
— Мама! — возмущённо воскликнул вышеупомянутый сын. Молли оборвала его грозным взглядом. Рон втянул голову в плечи.
Гермиона отложила приборы, скрестила руки на груди. От усталости и головной боли ей кусок в горло не лез. Вряд ли после этого разговора у неё разыграется аппетит.
— Я никогда не вводила никого в заблуждение. Наша жизнь с Роном и тем более планирование совместных детей никоим образом вас не касаются.
Пока Молли разгонялась для нового витка разговора, Гермиона поднялась и оглядела притихший стол. Рон низко опустил голову, кончики его ушей пылали.
— Приятно было вас всех повидать. Думаю, нам пора?
Рон кивнул, но не успел встать. Молли вновь обратилась в боевой дух. Гермиона вышла из-за стола и пошла по направлению к камину.
— Нет, постой! А ты, Рон, никуда не пойдёшь, пока я с тобой не поговорю! Слышишь, стой!
— Молли, я думаю, не стоит портить вечер выяснением отношений, — изо всех сил стараясь сдерживаться, насколько возможно, мягко ответила Гермиона.
— Нет, я выскажу всё! Ты не достойна моего сына! Уткнулась в свои книжки, за ними света белого не видишь! Да где ж это видано, чтобы женщина не хотела родить от любимого мужчины? Ты и не любишь его, только пользуешься его добротой и держишь при себе как верную собачонку.
Этого Гермиона вытерпеть уже не могла.
— Хватит! — она резко развернулась, и свет замигал от её едва сдерживаемой магии. — Вы можете не любить меня, вам может не нравиться мой образ жизни, вам может наплевать на мои интересы, но вы никогда, слышите, никогда не можете указывать мне, кем быть и что делать! Рон знал, на что шёл, мы знакомы с ним большую часть жизни, и, думаю, его любви хватает, чтобы принимать меня такой, какая я есть.
Грейнджер не стала рассматривать реакцию окружающих. Всё внимание было сосредоточено на Молли Уизли, в девичестве Пруэтт, которая в своё время была лучшей выпускницей и выдающейся волшебницей. Мысли летали в её голове, сталкиваясь друг с другом и рождая новые. «Где ж это видано, чтобы женщина не хотела родить от любимого мужчины?» «Нет, в чём она преуспела? В блестящих чарах по чистке картофеля и мытья посуды?» «Как долго ты планировала пудрить мозги моему сыну?» «Я захотел от тебя детей ещё тогда, в День победы».
Она перевела взгляд на мертвенно-бледного Рональда и спросила:
— Рон? Ты идёшь?
Гермиона старалась придать своему голосу стойкости, которой она не чувствовала. Ей казалось, вопрос прозвучал жалобно и даже жалко. Она зажмурилась, чтобы не видеть метания на лице Рона, и, не дождавшись ответа, шагнула в зелёное пламя камина. Грейнджер не обернулась.