***
Почему рядом с Грейнджер так тяжело говорить? Он не помнил, когда в последний раз ему с таким нежеланием подчинялся язык. И мозг. Соображать, что именно нужно сказать, в непосредственной близости — невероятно трудно. Нужные мысли разбегались, а в черепной коробке вспыхивали совершенно не те вопросы и слова, которые можно было повторить вслух. Ему хотелось встряхнуть её. И накричать. За то, что так спокойно отреагировала на более чем понятное признание в измене. Пусть и по пьянке. Она не должна так ласково заботиться об Уизли после этого! Не могла! Злость и досада смешивались в ядовитый коктейль и приправлялись возбуждением от близости. Встряхнуть, её определённо следовало встряхнуть. И поцеловать. Или вначале поцеловать, а потом встряхнуть. Чтобы никакой пьяный Уизли больше не смел подойти к ней. Или она к нему? Мысли сталкивались друг с другом, разлетались, смешивались, сплетались в запутанный клубок. Малфой не заметил, что какое-то время едва дышал и смотрел, смотрел, смотрел в её глаза. В её глазах — тёплых, с искорками, — там таилась надежда. Надежда на поце… Воздух вокруг мерцал, от скопившегося напряжения становилось тяжело дышать. Малфой ощущал, смаковал её растущее возбуждение. Нетерпение. Сколько вопросов было бы решено, если б она поцеловала его первой. Смог бы он взять на себя ответственность за это решение? За себя и неё? «Трус, — прошелестел голос в его голове. — Ты просто трусишь. Поцеловать. Девчонку. Трусишь». Этого горького яда Драко вытерпеть не мог. Стремительным движением он сократил расстояние меж ними и впился в её губы злым поцелуем. Не о таком первом поцелуе с ней он мечтал, не о таком. Но в голове всё не утихали обидные слова Уизли, который признался в измене, и её непроходимая глупость, и всепрощение, и непонимание… Неужели он, Драко, не был достоин хотя бы её поцелуя? Неужели он был ничем не лучше Уизли? Её мягкие губы сводили с ума. Не помогало самообладание и то, что он ощущал её чувства от этого поцелуя. И это было вовсе не презрение. Ему показался вечностью тот миг, который пролетел перед тем, как она робко ответила на поцелуй. Едва заметно провела кончиком языка вдоль его сомкнутых губ и слегка приоткрыла свои. Драко едва удержался от откровенного стона. Гермиона нежно отвечала на его грубый поцелуй в неудобной позе. Обезоруживало, смывало напряжение, злость и обиду. На себя, на неё, на Уизли и это грёбаное проклятье, которое сводило их обоих с ума. Он уже не пытался доказать ей свою правоту. Ладонь легла на щеку Гермионы и скользнула в невероятные локоны, которые так долго доводили его до отчаяния от невозможности их коснуться. Между пальцев словно прошёл разряд электрического тока, Гермиона застонала вслух. Мириады мурашек побежали по спине Малфоя от чувственного, низкого звука, от ощущения тепла её тела, от мягких и податливых губ. Она хотела его. Хотела его. Хотела. Его. В голове не утихал грохот от осознания происходящего, от иступляющего чувства взаимности, от его запретности и сладости. Решившись, он потянул её наверх, в свои объятия, намереваясь спуститься поцелуями по линии её челюсти ниже, усыпать поцелуями её чувствительную шею, ощутить, как её сердце бьётся всё быстрее и быстрее. Прочувствовать, как растёт нетерпеливость, подводя их к границе безумия. Туда, где одежда станет лишней, туда, где останутся только прикосновения, поцелуи и рваное дыхание. И стоны. Неважно, что будет потом, не стоит думать о последствиях. Не сейчас. Не теперь. Не когда её язык скользил по его нёбу или когда она нежно прикусывала его нижнюю губу. Буквально впервые в своей жизни он не хотел просчитывать ходы и задумываться о будущем. Но волшебство исчезло, как только он осознал, что она не торопилась подниматься и уже несколько мгновений не отвечала на его ласки. Увлечённый исследованием её рта и своими фантазиями Драко не заметил охлаждение возбуждения Гермионы. С трудом оторвавшись от её манящих, божественно прекрасных губ, Малфой взглянул в широко распахнутые глаза Гермионы и, к своему великому облегчению, не увидел в них страха или отторжения. Она смотрела будто сквозь него, медленно выравнивая дыхание. Драко нехотя выпутал ладонь из её волос и отошёл к камину, тщетно пытаясь унять собственное возбуждение, уже никак не связанное с ощущениями Гермионы. «Лишь бы не сожалела, — мысленно молил он. — Пусть не сожалеет. Пусть обвиняет, злится, ругает меня, но пусть только не сожалеет». Драко не знал, сколько так простоял в оглушающей тишине, напряжённо вслушиваясь в то, что происходило за его спиной, но и там было тихо. Казалось, Гермиона даже не двинулась после поцелуя. «Лучшего поцелуя в твоей жизни, — задумчиво протянул внутренний голос. — Признаёшь?» Не было никакой разницы в том, признавал он это или нет. Он просто знал, что это было правдой. Спустя ещё миллионы лет самобичевания и внутренних терзаний он различил её неловкое покашливание: — Я… не думала над словами Рона с этой стороны. «Истинная гриффиндорка, — внутренне аплодировал Драко. — Лучше сделать вид, что ничего не произошло, и продолжить разговор в том месте, где его прервали». — Видимо, ты исчерпала свой лимит «думания» до прихода Уизли, — ответил он, не оборачиваясь. — Да уж, видимо, и правда исчерпала, — еле слышно пробормотала она, и Драко улыбнулся, вспомнив её неуклюжий разговор с его домовиком. Уже громче она продолжила: — У меня действительно возникли некоторые трудности в библиотеке… Безопасная тема для них обоих. Малфой был рад, что Гермиона её подняла. Он считал, что они могут беседовать о книгах вечно и им никогда не станет скучно. Драко развернулся с лёгкой улыбкой на губах и наткнулся на настороженный взгляд Грейнджер, который тут же смягчился. Малфой чуть не рассмеялся, осознав, что она сомневалась в нём почти так же, как сомневалась в себе, но вовремя сдержался. Только Мерлин знал, что сейчас у неё на уме, а он определённо им не был.***
Впервые за очень долгое время Гермиона проснулась раньше десяти утра и не почувствовала себя при этом древней развалиной. Возможно, это было связано с тем, что она прекрасно провела время в своём сне. При воспоминании начала этого самого сна её щёки непроизвольно залились румянцем, а глаза зажмурились. Она не готова была сейчас думать о том, что она… она… Нет! Пока нет! Не стоит вспоминать его губы — требовательные и умелые, — и пальцы в волосах, мягко массирующие ей затылок. Не стоит! Тем более что он услышал её мысленную мольбу поддержать разговор о книгах, будто ничего не произошло. Это было… правильно. Куда более насущным стоял вопрос об измене Рона. Действительно ли она была? По его словам можно было бы предположить, что да, но… это же Рон? В любом случае врать он умел ещё хуже, чем она сама, поэтому выяснить правду будет несложно. А вот что она будет делать с этой правдой… Об этом она тоже подумает потом. Когда она готовила завтрак, Рон ещё спал. Гермиона положила на журнальный столик антипохмельное зелье и позавтракала в одиночестве. Буквально за пятнадцать минут до появления Джинни Рон со стоном потянулся и медленно сел. Она проверила, все ли необходимые вещи положила в сумочку, когда он выпил зелье и пробурчал хриплым голосом благодарность. — Так что вчера произошло? — мягко спросила она. Рон слегка поморщился и откашлялся. — Поспорили с Флинтом. Кошмар. Напомни мне никогда с ним больше не пить. — Да, я уже поняла. Ты такой бред нёс… Рон резко побледнел ещё больше и испуганно взглянул на неё: — Что именно я говорил? — Мёл всякую чепуху, — осторожно ответила Гермиона, не отрывая взгляда от его лица. — О том, что теперь ты точно знаешь, что я делаю лучший минет. Он зажмурился, закрыл руками лицо и повалился обратно на постель. Что бы он дальше ни сказал, Гермиона уже знала ответ. То, что она догадалась об этом, явно читалось у неё на лице. Уже в следующий момент Рон жалобно протянул из-под подушки: — Гермиона… — Я так поняла, что это правда? — холодности её голоса мог бы позавидовать сам Малфой. — Пожалуйста… — Что тебе действительно теперь есть с кем меня сравнить? — Всё было не так, как ты думаешь… — И насколько же именно обогатился твой опыт? По твоим словам было понятно, что ты имел дело явно не с одной пробой. — Гермиона… — Рон снова сел. Выглядел он как побитая собака, но она запретила себе чувствовать жалость. По крайней мере, сейчас. Камин вспыхнул, и из него вышла Джинни, широко улыбаясь. Совершенно не замечая напряжённой атмосферы, она, по своему обыкновению, быстро заговорила: — Всем привет! Доброе утро! Какая прекрасная погода, не так ли? Гермиона красноречиво подняла левую бровь — на улице дождь лил как из ведра. — Ну конечно, такая погода особо хороша для прогулок по магазинам! А ты чего спал на диване, Рон? Грейнджер вздохнула, накинула свой плащ и потащила Джинни к входной двери. — Мы поговорим об этом позже, — прорычала она сквозь зубы. Миссис Поттер вырвала свою руку из её цепких пальцев и поправила своё пальто. — Неужели ты наконец-то начала замечать минусы моего братца? — насмешливо спросила она. Гермиона резко развернулась на крыльце своего дома, безмолвно требуя пояснений. — Знаешь, мне всегда было интересно, когда же твои розовые очки по поводу Рональда спадут и спадут ли вообще, — она подхватила Гермиону под руку и аппарировала в Косой переулок. — Ты пять лет сдуваешь с него пылинки и выглядишь будто ребёнок, которому подарили на Рождество настоящего Дракона, — так же восторженно и влюблённо. Когда-то это должно было кончиться, и мне оставалось только гадать, когда же это произойдёт и что именно должен для этого сделать мой брат. Гермиона, ошарашенная этой новостью, только открывала и закрывала в недоумении рот не в силах сказать хоть слово. Наконец, немного совладав с собой, она задала лишь один вопрос: — Почему? — Почему что? — в ответ спросила Джинни, направляясь к лавке модных платьев. — Почему не сказала тебе этого раньше? Или почему попустительствовала в развитии ваших отношений? Или почему закрывала глаза на откровенные промахи моего братца и не концентрировала на них твоё внимание? — Всё вместе, — в горле внезапно пересохло. Джинни долго молчала, и они уже вошли в магазин, прежде чем она ответила: — Потому что ты бы не восприняла моих слов всерьёз. В последнее время я чувствую тебя… другой. Будто ты проснулась и скинула с себя бремя «девочки-подружки-Гарри-Поттера» и наконец начала возвращаться к себе. Поэтому я решила, что теперь-то могу обо всём этом говорить открыто, верно? — Джинни улыбнулась той самой открытой, лучистой улыбкой, которая делала её особенной. — Не подумай неправильно, я полностью поддерживаю вашу пару. Просто когда-нибудь должна была произойти такая ссора, которая привела бы тебя в чувство, — она отвернулась и начала ходить по залу, выбирая платья для примерки. — И было бы лучше, чтобы это произошло до свадьбы. Да, предупреждая твой вопрос, — у нас с Гарри тоже это было. Молча они продвигались вглубь магазина. Гермиону не отпускала мысль о сюрреализме происходящего и вновь о «Хорошей девочке Гермионе Грейнджер». Неужели всё было настолько прозрачно и очевидно для окружающих? А знал ли это Рон или просто привык? — В какой-то момент просто понимаешь, что муж… Он, конечно, опора и надёжа, но главной для себя в жизни должна быть ты сама. Твои интересы, стремления и увлечения. Ничего этого не должно пропасть, когда ты влюбляешься. Понимаешь? Ты должна быть главной для себя в любых отношениях, и тогда тебя будут ценить за твою искренность. Тогда в твоей жизни появится тот, кто готов полюбить тебя настоящую, а не только ту, которая будет ему удобна.