***
Не то чтобы он не хотел, нет. Он безумно её желал. И знал, что ещё чуть-чуть, едва он ответит и уже не сможет остановиться. В этом больше не будет никакого смысла. Зачем? Он сделал всё, что мог, чтобы перестать её расчёсывать вовремя. Чтобы сдержать обещание и не дотронуться до её кожи рукой. Конечно, он знал, как на неё это действовало. Он читал её, следовал подсказкам её тела, распаляя всё сильнее и сильнее. И волей-неволей разгорался сам. Он пытался дышать медленней, он старался вспоминать составы сложных зелий и лекции профессора Бинса, но ничто, ничто не могло ему помочь. Хотел ли он причёсывать её дольше? Пропускать сквозь пальцы локоны, ощущать их мягкость? Чувствовать, как его затягивает дурманом от её запаха? Конечно. Всего этого он желал, но остановился как последний дурак, пытаясь образумить их обоих. Но уже было поздно. Был ли он ответственен за то, что подвёл их к черте, за которой не было возврата? Был. Но именно она её переступила. Отважная и прекрасная, не заботясь о своей полунаготе, притянула его к себе и поцеловала. Он мог бы ещё побороться за благоразумие их обоих, если бы её футболка была на ней. Если бы эта бесполезная вещица предательски не упала бы к его ногам и он не ощутил бы под своими ладонями пылающее обнажённое тело. Мягкая грудь легла в его ладонь, и её обладательница мгновенно отозвалась низким стоном, прикусив его губу. Не было никакой возможности остановиться, не было никакой надежды на спасение. Лишь сладость, скользящая из уст в уста. Лишь жажда прикосновений, заставляющая её срывать с него одежду. Лишь пожар в крови, который гнал их в объятия друг друга и ещё, ещё ближе. Кто именно превратил этот странный предмет мебели в кровать, он не знал и не хотел знать. Он мечтал об этом, но боялся. Боялся, что она одумается, а он не сможет остановиться. Боялся, что это сведёт его с ума, но как только они оказались в горизонтальном положении, Грейнджер сама начала стягивать с себя джинсы. А он не мог оторваться от неё, целовал всюду, куда мог дотянуться, сходил с ума от её аромата, мягкости и горячности. Не было ничего важнее потребности ощущать её и растворяться в этом всепоглощающем чувстве. Целуя её грудь, он впервые услышал, как она стонала его имя. Сладострастно тянула гласные, срываясь в конце. Он хотел бы впитывать каждое движение, каждый звук, каждое прикосновение. Он хотел бы делать всё медленно, изучать друг друга шаг за шагом, растягивать прелюдию до нестерпимого жара в груди. Но этот жар уже был в каждом из них. Он был меж ними. Он уже управлял их торопливыми движениями, их спешным избавлением от остатков одежды, их ослепляющей потребности соединиться в первобытном танце влюблённых страстных тел. — Гермиона, — выдохнул он, едва очутившись внутри. Ни с одной ведьмой он не ощущал потребности так остро. Потребности отдавать, потребности дарить, потребности чувствовать, что ей тоже хорошо. Думать не о себе, а о ней. Искать все эрогенные зоны, открывать чувствительные местечки, скользить по ним губами, сминать в руках, прикусывать и целовать, целовать, целовать… Срывать с губ стоны и возвращать свои, утопать в страсти и нежности, ощущать приближение её оргазма, как своего собственного. — Гермиона, — прорычал он, падая на неё, взрываясь фейерверком чувственности и пульсируя там, внутри неё и вместе с ней. Наверное, как Грейнджер теряла магию, он начинал терять память. Ведь он уже не мог вспомнить, каков был секс с другими. Он не помнил своих ощущений, он не помнил, что ему было хорошо. А было ли? Даже его первый раз, казавшийся таким фееричным раньше, походил сейчас на блеклое воспоминание, лишённое жизни. И лучше бы ей готовиться к тому, что так просто он её не отпустит. Не теперь. Мягкая ладошка скользнула по его плечу на спину, и он приподнялся на локтях, уже ощущая знакомую сонливость. — Грейнджер, — тихо позвал он, убирая с её лба прилипшую прядь волос. Она казалась расслабленной и умиротворённой. Сейчас для Малфоя она была по-неземному прекрасной: яркий румянец окрашивал её щёки, а губы, пухлые и алые от поцелуев, мягко улыбались, глаза были закрыты. — Тш-ш-ш, — мгновенно отозвалась она, закрывая ему рот ладонью. Меж бровей образовалась маленькая складка, будто она о чём-то думала. Он, не отдавая себе отчёта, поцеловал её руку. Складка мгновенно разгладилась, и она снова улыбнулась. — Не порти момент, Малфой. Хриплый шёпот в её исполнении завораживал. Вместо ответа он поцеловал её в щёку и скатился вбок. Судя по её размеренному дыханию, она тут же уснула. Драко хотелось понаблюдать за тем, как она спала. Немного. А затем разбудить поцелуями по всему телу и повторить. И ещё. Но сонливость накатывала на него мягкими волнами, и противиться им не было никакой возможности. В последний раз скользнув по её щеке, он собственнически её обнял и тут же провалился в сон.***
Его аромат проник к Гермионе в сон задолго до того, как она проснулась сама. Ощущение близости его тела на удивление успокаивало и умиротворяло. Будто всё встало на свои места и она очутилась в самом защищённом месте на Земле. Когда-то давно в детстве она так чувствовала себя в родительском доме. До того, как поехала в Хогвартс. Там она надолго потерялась: магический мир не был ей родным, но и дома её больше не понимали всецело. Отец старался разобраться в предметах волшебной школы, но сколь не был его энтузиазм велик, внимание быстро ускользало. Он путался в тех или иных терминах, и, в конце концов, Гермиона перестала его мучать разговорами. Так со временем она проводила всё больше дней каникул у друзей — в Норе. И вот теперь аромат, когда-то совершенно безразличного и чужого человека, возвращал её домой. В этом доме её всегда выслушают, поймут и поддержат. Её оставят в покое, если ей нужна тишина, и с радостью составят компанию, когда она будет в ней нуждаться. Удивительно, но она почти забыла это ощущение. За эти долгие-долгие годы она научилась жить бездомной кошкой, не до конца понимаемой кем-либо, гуляющей сама по себе и никому не доверяющей ключи от своего сердца. Наивно она полагала, что любила Рона Уизли. Наивно, глупо, безнадёжно. Она искренне верила, что любила его и его аромат. Когда-то она даже разбирала запах его волос в аромате амортенции. Но сейчас ей было ясно как день: её любовь к Рону, её любовь к его аромату не стоила ни кната по сравнению с тем, что именно творил с ней аромат Драко Малфоя. Чуть позднее она ощутила вес его руки, лежавшей на её животе. Сквозь сон она ощущала эту тяжесть как приятное дополнение к его аромату. В этой тяжести была надёжность. В этой тяжести было обещание. Ей хотелось бы не вспоминать того, что произошло до её сна, того, что этот сон спровоцировало. Но, вопреки её воле, память подкрадывалась к ней, пробиралась в её естество, заставляя снова и снова проигрывать произошедшее перед мысленным взором. Она открыла глаза лишь для того, чтобы убедиться, что Малфой всё ещё крепко спал. Конечно, только для этого. И отнюдь она не собиралась им любоваться, просто… так получилось. Гермиона не знала, сколько разглядывала его вот так, — откровенно и в непосредственной близости. Никогда прежде они не находились рядом так долго и в абсолютной неподвижности. Тот ледяной принц, которого она увидела в больничной палате, растаял. Рядом с ней лежал совершенно живой тёплый мужчина, который, непостижимым для неё образом, похитил её сердце. Она могла сколь угодно убеждать себя, что всё произошедшее — лишь чересчур яркий эротический сон. Она могла пытаться придумать оправдание в виде похоти или безудержной страсти, которая являлась следствием проклятья. Но нет, ничего из этого не было правдой, а значит, отрицалось ею по определению. Сколь долго она могла ещё бегать от самой себя? Нагружать себя работой и делать всё что угодно, только чтобы не думать? Только чтобы не чувствовать, не замечать? Нет. Гермиона Грейнджер никогда не убегала от своих проблем. И эту она сможет решить. Она сможет найти правильные слова, и он её поймёт. Они ведь, в конце концов, взрослые люди. Совершенно неподходящие друг другу взрослые люди. Он проснулся и резко открыл глаза. За мгновение до этого его рука напряглась, но Гермиона не успела даже сообразить, как лучше ей поступить: притвориться спящей или нет? Он не оставил ей выбора и теперь всматривался в её глаза с редкой для него серьёзностью. — Доброе утро? — спросил он, и Гермиона невольно закрыла глаза, смакуя его хриплый утренний голос в сочетании с ощущением дома и тяжестью руки на своём животе. Ей хотелось раствориться в этом ощущении. Задержать мгновение, сохранить это чувство и проживать его вновь и вновь, когда ей будет грустно и дождливо. Вспомнив о том, что её ждало, она вздохнула чуть глубже, успокаиваясь и запрещая себе плакать. — Доброе, — прошептала она и неуверенно улыбнулась. Малфой выдохнул с таким облегчением, что сердце её сжалось. Мгновение спустя она уже была вовлечена в трепетный, бережный поцелуй, даже отдалённо не напоминающий о том безумии, которое случилось меж ними до сна. Медленно Малфой словно изучал её, словно играл на невидимом инструменте, которым была она, одну ему известную мелодию. Ей так хотелось остаться в этом поцелуе. Слиться с ним воедино и послать в Запретный лес все отягощающие обстоятельства их связи. Но она не была готова к последствиям, несмотря на то, что отступать было уже непозволительно поздно. С трудом она прекратила поцелуй, но Малфой не обратил на это ровно никакого внимания, спускаясь поцелуями по линии скул и подбородку. Его рука наконец-то пришла в движение, но Гермиона резко остановила её. У Драко был такой озадаченный вид, что ей стоило огромных сил не рассмеяться от умилительности. Но она сдержалась. — Что мы делаем, Драко? — тихо спросила она. — Лично я планировал заняться с тобой сексом, — он скептически приподнял бровь. — У тебя есть другие планы? — Она поёрзала под ним, усилием воли пожелала одеться, и он разочарованно застонал. — Только не говори, что хочешь побеседовать. — Но я… — Я даже знаю, что ты сейчас скажешь, — холодно протянул он, убирая с неё руку и приподнимаясь на локте. — Только никакая это не ошибка, Грейнджер, не сумасшествие и не специфичное действие проклятья на нас двоих! Хватит убегать от действительности, будь смелой, в конце-то концов! — Ничего подобного я говорить не собиралась, — Гермиона села. — Я лишь хотела сказать, что я… я ничего не могу тебе обещать, Драко. — Того, что есть сейчас, достаточно, — он попытался погладить её по щеке, но она увернулась. — Подумай о том, что будет потом. Возможно, мы не успеем справиться с проклятьем до того, как моя магия исчезнет и я стану сквибом. Сквибом, Малфой! Я покину магический мир навсегда! А если нет… если нет, меня ждёт свадьба с Роном и… — Я не хочу думать ни о каком будущем, слышишь?! — яростно прошипел он, поднимаясь на один уровень с ней. — В отличие от тебя, у меня его вовсе может не быть. Всё, что у меня есть сейчас, — жалкий клочок сознания, заключённый в тебе. В тебе. Мне достаточно того, что ты тоже чувствуешь это, — он схватил её за руку и прижал к своей груди. — Ну же, Грейнджер. Посмотри мне в глаза и скажи, что не ощущаешь того же самого. Или скажи мне, что испытываемые чувства к Уизли сильнее! — Я ничего тебе не могу обещать! — беспомощно прокричала она, вырывая свою руку из его цепких пальцев. — Мне нечего тебе дать, Малфой! От меня уже почти ничего не осталось… Она сбежала от него так далеко, как только могла. Достигла самой тёмной точки комнаты и только там дала волю своим слезам. Гермиона оплакивала свою жизнь, обманутые надежды и своевольное разбитое сердце.