Служанки

Как только дверь закрылась изнутри и щёлкнул замок, Шарлотта почувствовала себя зверьком, попавшимся в ловушку. Итак, мышеловка захлопнулась… Но вместе с мышью в ней был превосходный кусок сыра, и Шарлотта (вероятно, под влиянием шампанского, пузырьки которого всё ещё искрились у неё в голове) отважно решила отведать его — даже если он её погубит. Впрочем, этот «сыр» не спешил действовать. В первые пару секунд Шарлотта ожидала, что закрыв дверь, он немедленно прижмёт её к стене, начнёт целовать, потом, не дав сказать ни слова, примется расстёгивать платье… Ну, а дальше будет то, что уже в фильмах не показывают и делать чего им не должно, но что Шарлотта самоотверженно и с любопытством претерпит… ПЭ сказал: — Располагайся. И ушёл. Где-то закрылась ещё одна дверь. Загудел вентилятор. Вода зашумела. Шарлотта притулилась на банкетке возле входа, не решаясь идти дальше и не зная, куда можно. Номер ПЭ был скорее не номером, а настоящей квартирой из нескольких комнат. В одном из дверных проёмов виднелась кровать. В другом — кухонный уголок. Попади сюда Шарлотта год назад, она б с ума сошла от роскоши. Однако после месяцев работы в доме ПЭ господскими интерьерами её было не удивить: да, дорого, богато, но видали и шикарней… Пару минут посидев на банкетке и послушав звуки слива в унитазе, а потом опять включившейся воды, Шарлотта решила, что всё-таки может пройти в гостиную. Обстановка там была, конечно, впечатляюще богатой, но какой-то мрачно-удушающей. Мебель тёмная, тяжёлая. Окна — завешены плотными шторами из вельвета. Помня россказни кого-то из прислуги о том, что от яркого света у хозяина, случается, глаза болят, Шарлотта включила люстру не полностью — и от этого комната сделалась совсем уже похожей на пещеру. Пришла мысль: «В самый раз для плохих девочек и тёмных делишек». Потом пришла ещё другая мысль: что ведь можно свободно уйти к себе в номер. Но другого шанса остаться наедине с хозяином уже не представится… Вспомнились увещевания и предсказания домашних. Наверняка после возвращения они примутся приставать с расспросами, потеряла ли Шарлотта то, что, по их мнению, должна была потерять… Она им не скажет! Ответит, что не было ничего… Хотя, может, и правда не будет. Такая, как она, ПЭ не нужна. Он смеётся над ней. Пригласил подразнить! И поиздеваться. Хотя шутка затянулась, если так… Ему уже, пожалуй, надоело бы всё это, если бы он ею совершенно не интересовался… Впрочем, всё пустые мысли! Натруженная шампанским голова Шарлотты устала думать, и хозяйка согласилась с ней, что дело это бессмысленное. Чтобы отвлечься, она подошла к окну, отодвинула штору и выглянула наружу. Город выглядел примерно так же, как из её собственного окна, но на этот раз в нём было что-то завораживающее. Казалось, что эти дома, и эти огни, и эти потоки машин, и эти звёзды, за ними наблюдающие, знают что-то такое, чего не знает Шарлотта. Ночь как будто говорила: «О, да, детка! Я буду твоей первой ночью с мужчиной». Город был в курсе Шарлоттиных дел, но ему, такому огромному, они, такие мелкие, были неинтересны. И всё же он хихикал, словно Элли, перешёптываясь с небом об ещё одной бесстыднице. Небо подмигивало земле. Земля обменивалась с луной понимающими взглядами. Их беседы не были слышны, поэтому для пешеходов, не устающих рассматривать звёздочки на бульваре, всё смотрелось как обычно. И только Шарлотта различала особое напряжение этой ночи — обычной ночи одного обычного лета обычного года — и ночи, которая больше не повторится. Сама Шарлотта тоже была напряжена, поэтому сильно вздрогнула и даже вскрикнула от неожиданности, когда тёплые руки легли ей на бёдра, а шеи коснулось чужое дыхание. — Боишься меня? — усмехнулся хозяин. — Вы тихо подкрались… — Не ожидала встретить меня в моём номере, да? Шарлотта смущённо улыбнулась. — А что ты там высматриваешь? Строишь план побега? — Так… Смотрю… ПЭ выключил весь свет, вернулся к Шарлотте и, обняв её за талию, встал рядом у окна. — Красивая ночь нынче, да? — сказал он. — Меня такие виды обычно наводят на философские мысли. — Меня тоже. — Да? А как, по-твоему, всё это будет выглядеть лет через пятьдесят? — Этот город? — Да. — Не знаю… Может, так же, как сейчас? Если не случится ядерная война… — Нет, точно нет! А как думаешь: какая будет музыка в XXI веке? Шарлотта снова хотела сказать, что такая же, как сейчас, но решила не повторяться. И ответила: — Не знаю. — А я знаю. Разумеется, космическая. Люди будут ловить музыку Вселенной специальными устройствами. — А может, роботы будут играть на музыкальных инструментах вместо людей? — В этом нет смысла. У них ведь души нет. А кто станет слушать бездушную музыку? — А Вселенная… — Вселенная разумна и душа в ней есть, конечно. — Ну, а как же ваши песни? Ведь они в следующем веке никуда не исчезнут! Возьмёт астронавт на Луне вашу пластинку, смахнёт с неё пыль и зарядит в электрофон… — О, не думаю, что кто-то меня вспомнит к тому времени! — ПЭ грустно улыбнулся. — Разве что ты обо мне своим внукам расскажешь. — Ну скажете тоже, — сказала Шарлотта. — До XXI века ещё много лет, и я не могу предположить, как он будет выглядеть. Но я знаю арифметику и думаю, что к его наступлению вы будете ещё не таким уж старым. — Я не доживу до XXI века, малышка. — Нет, доживёте! И будете всё также выступать. А я всё также буду вашей горничной. Ты всегда будешь моей горничной, дорогая. — … И однажды, в XXI веке я приведу внуков на ваш концерт. И мы вместе будем смотреть, как вы поднимаетесь по ступенькам на сцену, так же бодрый, как сейчас… ПЭ рассмеялся. Потом взял гитару, уселся с ней и, постукивая, словно по барабану, запел: — Я пойду, пойду по золотым ступеням! Ибо я знаю, мой Иисус отвечает на все мои молитвы. И когда он придёт позвать меня к себе наверх, я поднимусь по золотым ступеням — когда я умру. Шарлотте понравилась песня. Пусть она была о смерти, но совсем не грустной, а в исполнении ПЭ даже залихватской какой-то. Заулыбавшись, Шарлотта принялась хлопать в такт. -… Иисус скажет мне: «молодец». Я оставлю все свои заботы и опущу меч — моя битва выиграна. И пойду по золотым ступеням, когда я умру, когда умру. После песни оба улыбались. Растерянность исчезла. Расслабившись, Шарлотта поняла, что её мысли о лишении девственности были полной чушью — зато вот теперь оба заняты тем, для чего он привёл её. — Прекрасная песня, — сказала Шарлотта. — Но в главном я всё-таки не согласна! Не отвертитесь вы от жизни в XXI веке! Ещё и на Луне для колонистов сделаете концерт! Вот держу пари! На личном космолёте по планетам полетите выступать. Вас на Марсе будут слушать, вот увидите! В ответ ПЭ вновь запел: — Да, я пройдусь по Млечному Пути, Господи, вскоре. Я пройдусь по тому самому Млечному Пути вскоре, да, да, да. Я подойду и займу своё место, присоединюсь к той христианской группе. Я пройдусь по тому самому Млечному Пути, Господи, вскоре. В его пении было нечто такое, что Шарлотта поняла вдруг, что находится рядом с таким человеком, который как будто бы и не человек вовсе, а нечто настолько выдающееся, что даже не в состоянии осознать самое себя. И что ему до влюблённости её глупой, до девчачьих сплетен, до плотских мелочей, когда он прислан на Землю, чтоб в одиночку перевернуть страницу Истории! Он один такой на свете, один от Ленинграда до Сиднея, от Аляски до Фолклендских островов, от фараонов до Никсона — и во веки веков; один для всего человечества — и ей одной сейчас дарит он целую песню и целую ночь… ПЭ пел нежно и без грусти, но во время следующего куплета на мгновение изменился в лице: — Я скажу маме: «Привет, привет, привет!», когда доберусь до дома. Да, я скажу маме «Привет!», когда попаду домой, да, да, да. Я пожму руку моей матери, я пожму её руки в тот день, тогда, когда мы будем гулять по Млечному Пути. О, Господи, вскоре. Теперь в его пении было нечто такое, что до Шарлотты внезапно дошло, что ведь нет, человек он всего лишь! Слабый, мягкий, голый под одеждой, одинокий без сомнительных друзей, случайных женщин и расчетливой прислуги. Ни роскошный дом, ни миллионы, ни толпа поклонниц, ни даже талант — этот тяжкий груз, что он выловил по случайности и вот тащит всю жизнь на себе — ничего не делает его сильней других. И если у Шарлотты и сжимается в животе от кривой ухмылки, это не значит, что по ту сторону не спрятан маленький мальчик, потерянный и замёрзший… А ПЭ, между тем, продолжал: — Я встречу Бога-Отца и Бога-Сына. Да, я встречу Бога-Отца и Бога-Сына, да, да, да. Я присяду и поведаю Ему о моих проблемах, о мире, из которого я только что пришёл, именно тогда, когда мы пойдём по Млечному Пути, Господи, вскоре. И в пении его было такое нечто, что наша героиня вдруг осознала, что никогда не услышит этой беседы, о коей поётся, и не будет в курсе тех проблем. Осознала, что хозяин знает что-то, о чём ей не догадаться. И что вовсе не мальчик он маленький, а как раз наоборот: мужчина значительно старше неё, который всегда будет главным, всегда будет на расстоянии, как бы ни играл порой в близость и дружбу. И что она всегда будет служанкой ему, всё, как он и сказал — да, не больше, ни меньше. И что прав он также в том, что… — Понравилась песня? — прервал ПЭ её размышления. — О, да! — Ты не слышала её прежде? — Не приходилось. — А вот эту? Он снова запел: — Не думай, что я бедный, одинокий или покинутый. Я не удручен, я отправляюсь на небеса. Я просто пилигрим в поисках города. Я хочу дворец, арфу и корону. У меня есть дворец за вершиной холма в той яркой стране, где мы никогда не состаримся. И однажды мы больше не будем брести туда, а гулять по улицам из самого чистого золота… Тут Шарлотте показалось, всё вокруг и так из золота. Мрачно-напыщенный номер, освещённый лишь луной да слабыми отблесками уличного неона и светофоров, казалось, засверкал как драгоценность от волшебных прикосновений голоса ПЭ. Гостиничное жильё было засушливым лесом, а голос — дождём: и вот комната ожила. — Вы ещё ни разу не пели для меня… — восхищённо произнесла Шарлотта, когда он закончил. — А спой для меня теперь ты! — сказал ПЭ. Шарлотта задумалась. Потом вспомнила одну песню, что слушала в церкви в деревне, и робко её затянула. ПЭ сразу же поддержал. Оказалось, что он знал слова! Потом они спели ещё. И ещё. Несмотря на темноту, Шарлотта видела светящиеся счастьем глаза барина и его улыбку. Это счастье захватило и её. Хотелось смеяться, плясать и чтоб этот момент никогда не кончался. Шарлотта не знала, как происходит «всякое это» между мужчиной и женщиной, но была уверена, что если ПЭ однажды всё-таки решит лишить её невинности, то и тогда они не станут ближе, чем теперь. Она понятия не имела, чем занят сейчас Никсон или Брежнев или Мао или кто ещё, но не сомневалась, что центр мира находится сейчас именно здесь, вот в этой комнате, в Лос-Анджелесе, в «Рузвельте», и нет на всей земле важнее места и значительнее дел. — Он освещает путь, когда дорога длинная. Он поддерживает тебя. И со своей любовью, что ведёт тебя, Он идет рядом с тобой, так же, как Он идёт со мной, — пел хозяин. И Шарлотта ни на миг не сомневалась, что так и есть. — Когда я уставший и переполненный отчаянием, кто дает мне мужество, чтобы идти дальше? И кто дает мне веру, что никогда не умру? — продолжал ПЭ. «И я тоже!» — думала Шарлотта, убеждённая в том, что не будь это правдой, оно не могло бы звучать так прекрасно. Каждый звук восхищал её. Счастье быть единственной слушательницей соперничало с острым желанием делиться со всем миром своим восторгом. Любовь к ПЭ переполняла её, переливалась через края и превращалась в любовь ко всему человечеству. Хотелось бежать на улицу, целовать там прохожих, машины и фонари. И хотелось остаться здесь навсегда — сидеть у него ног и просто слушать, просто слушать, подпевая иногда и позабыв всё остальное, всё ненужное, пустое в этой жизни. Вместе ловить музыку Вселенной, для чего совсем не нужно было устройств будущего. Нужен был только ПЭ, он один, умевший подключаться к центру Космоса и транслировать идущие оттуда сигналы. Барин думал, что просто поёт, но Шарлотта-то видела, как изливается через него красота самого Универсума, как истекает на мир абсолютное совершенство. Музыка Вселенной, словно море, колыхалась, наполняя их гостиную, обдавала волшебными брызгами, грела, холодила, набегала, уносила — и не давала стоять на ногах… Дома, луна, небо и огни города завистливо глядели через окно. Напрасно они болтали, что сегодня будет первая ночь Шарлотты с мужчиной. О, нет, это оказалась всего лишь самая счастливая ночь в её жизни.