Служанки

Идиллию их прервала скалолазка. ПЭ чуть не подавился словами песни, когда на самом нежном её месте за стеклом возникла чья-то физиономия — при том, что этаж-то был верхний! Шарлотта тоже напугалась поначалу, но затем быстро узнала эту девушку — ту же самую, что влезла в её комнату вчера. — ПЭ! — возопила она, едва тот пришёл в чувство и отпер окно. — Дорогой! Ненаглядный! Наконец-то я тебя нашла!!! Шарлотта подумала, что пение перед окном, даже закрытым, так же чревато появлением отмороженных фанаток, как открытие форточек в освещённых комнатах по ночам — комарами. А вслух она сказала: — Ты ж вчера уже была здесь. — Да, была, — сказала скалолазка. — Но тот парень так и не выполнил своё обещание, так и не познакомил меня с ПЭ! Напрасно я легла с ним. — Какой парень? — спросил барин. Скалолазка рассказала свою историю и описала того парня из свиты, который ею воспользовался. — Ужо я ему! — сказал ПЭ, по которому было видно, что эта история кажется ему очень забавной. — Да уж, да уж! — отвечала скалолазка, то ли не просекая его юмористического настроя, то ли подыгрывая. — Ты уж его накажи! А то что это? Куда это годится?! Меня взял — а обещание не выполнил. — Составлю ему выговор. — Окей. — Спокойной ночи… — Эй-эй-эй! — сказала скалолазка. — Погоди-ка! Не так быстро! Она подтянулась, залезла в окно и уселась на подоконник, свесив ноги внутрь помещения. Думаешь, я залезла сюда просто ради того, чтоб пожаловаться? Ну уж нет! Мне нужен ты. — Детка, я не могу быть твоим. — Брось! Всего один разик. — Ты же вроде вчера уже получила… — Шутишь? Это всё не то! Хочу тебя. Пошли в другую комнату, всё сделаем, и я потом улезу, как залезла. Обещаю! — Ого! Меня смущает твой напор… — Ой, да ладно! Ты смотрел на меня таким призывным взглядом с киноэкранов, пел, что любишь меня и чтоб я тебя тоже любила… И что теперь? Всё? Ты сливаешься? Шарлотта подумала, что сейчас самое время вызвать охрану и вывести полоумную. Но ПЭ не спешил. Его всё это развлекало. Или скалолазка в самом деле показалась симпатичной?.. — Слушай, я пел не только тебе… Это… в некотором… роде… просто бизнес… — Эй, хорош заливать! Думаешь, я не прочухала, что ты ко мне обращаешься? — Детка, тебе показалось. — Отнюдь. — Тебе лучше уйти. — Меньше слов, больше дела. Удовлетвори меня, малыш. — Я ценю, как ты знаешь слова моих песен, но всё-таки… — Просто разок! Один раз! Тебе трудно? — Давай я тебя поцелую и ты уберёшься. — Нет, мне неинтересны эти мелочи. — Ну, в таком случае, тебе придётся просто уйти ни с чем. Да ты, что, такой скромник? Не верю! Может, просто ты её стесняешься? — Непрошеная гостья показала на Шарлотту. — Ага, — сказал ПЭ. — Ты меня раскусила. Я с удовольствием сделал бы с тобой всё, что ты хочешь, но сегодня уже пообещал сделать это с ней. — Хм, — скалолазка вздохнула. — Ну, ладно. Обещал, так обещал. Я понимаю. Уговор дороже денег. То-то я смотрю, она торчит тут с таким видом, будто ждёт, что ты её оприходуешь… Эй!.. Шарлотта покраснела, но слишком смутилась, чтобы ответить на эту возмутительную нелепость что-нибудь внятное. У ПЭ был такой вид, будто он сдерживает смех из последних сил и вот-вот лопнет. А скалолазка продолжила невозмутимо: — Я надеюсь, завтра ты не занят? — Дай-ка вспомнить… — Да свободен, я же вижу по глазам! Значит, вот что. Жди здесь завтра в то же время. С этими словами скалолазка перелезла по ту сторону окна и на прощание сказала: — Ну, бывай! Надеюсь, ты не смоешься. Ты честный человек. Нельзя вот так завести девушку и потом просто оставить её ни с чем. А потом ещё добавила, Шарлотте: — Что ж, удачи, подруга! Быть может, увидимся завтра. И скажи, чтоб за тобой не занимали… Потом она скрылась во тьме. ПЭ упал на диван и минут пять смеялся как ненормальный. Всё это время Шарлотта любовалась на него и перебирала в уме щекотные фразы, произнесённые только что барином и скалолазкой. А когда он закончил, то так поглядел на Шарлотту, что она была готова поклясться, что в голове его тоже сейчас звучит это «её оприходуешь» и «пообещал сделать с ней»… Отсмеявшись, ПЭ спросил: — Ну что? — Что? — Чем займёмся? — Не знаю… — Шарлотта поёжилась. ПЭ смотрел как-то нагло. Как будто бы с вызовом, что ли. — Что, — спросил он. — Совсем нет идей? — Ни одной, — сообщила Шарлотта, дав слово себе, что развратные действия, если и будут, то точно уж не по её инициативе. — Ну, тогда кино посмотрим, — сказал ПЭ. — Посмотрим, — сказала Шарлотта. — Он вышел из комнаты. Сделалось как-то обидно. Два минуты спустя ПЭ уже звал Шарлотту откуда-то из глубины: оказалось, из спальни. Она была такой же вызывающе богатой, как весь номер, и от этого войти туда нашей героине показалось ещё более непристойным, чем если бы речь шла о каком-нибудь закутке с раскладушкой. Но делать было нечего. Оказалось, что диковинная машина со множеством рычажков, именуемая «видеомагнитофон» (Шарлотта думала, что с помощью таких общаются с астронавтами на Луне) располагается именно в спальне. Работала эта штуковина не от бобин с киноплёнкой, а от специальных довольно компактных коробок — «кассет». Ничего такого Шарлотта раньше не видела, но она не особенно удивилась: кажется, у хозяина технические новинки появлялись даже раньше, чем у инженеров, изобретавших их. Смотреть этот «кассетный» «магнитофон» (вернее, телевизор, к нему подцепленный) полагалось, лёжа на кровати. Вот этот факт Шарлотту удивил. Хотя не сильно. Пока ПЭ настраивал аппарат, Шарлотта по его просьбе сходила на кухню «найти что-нибудь поесть». Наскоро сделала несколько бутербродов, заварила чаю, нашла каких-то пирожных, брауни или типа того. Всё это было размещено на подносе посередине кровати, на чьей левой половине барин тут же развалился и на краешек чьей правой половины Шарлотта, смущаясь, присела кусочком попы. — Ложись! — приказал ей хозяин. Она подчинилась. Легла, вся сжимаясь внутри и снаружи от ужаса. Как будто на операционном столе оказалась, а не на постели. Если бабушка узнает… Если в деревне кому-нибудь сказать… Если вообще станет известно, что она легла в одну кровать с мужчиной… Всё, конец… Хотя, что, и так конец! Она пала ниже некуда! Сейчас он… — Ну расслабься! — сказал ПЭ. — А то как на допросе, смотреть страшно. Я тебя не укушу. И не обижу. — Да… Как скажете… ПЭ придвинулся вплотную: — Что, боишься? Эта фраза прозвучала так опасно, так игриво и так многообещающе при этом, что Шарлотта позабыла все слова. Она едва нашла в себе сил, чтобы помотать головой: дескать, нет, не боюсь, раз не велено. А затем осмелилась чуток взглянуть на барина — перед тем она старательно отводила глаза — и напоролась на такой взгляд — насмешливый, властный, щекотный и проницательный, — что едва не закричала, как те девки на концерте. Шарлотта всего лишь пришла смотреть фильм, всего лишь выполнила приказ расположиться этой большой кровати, а барин так смотрел, словно она тут лежит голая и требует, чтоб он её растлил. Кажется, он видел её мысли и желания даже лучше, чем она сама. От этого было так стыдно, что даже голова стала кружиться, а по лицу и груди пошли красные пятна. ПЭ как будто говорил: «Ты меня хочешь!». И как будто бы Шарлотта отвечала: «Не хочу». А он словно продолжал: «Давай, признайся». Но Шарлотта как бы отпиралась: «Не признаюсь!». И тогда он резюмировал: «Не скажешь — не получишь!». Вот какой негласный диалог шёл между ними секунд десять. А потом ПЭ перекинул одну ногу через нашу героиню и встал сверху на коленях, так, как будто она — лошадь, а он — всадник. Словно приподнялся в стременах, но скоро снова расположится верхом. И повторил: — Ну, расслабься, малышка! Прямо у лица Шарлотты был ремень с огромной бляшкой. От него спускалась молния, замыкавшая модные расклешенные брюки в тонюсенькую полоску. Этот вид привёл Шарлоттин разум в такой ужас, что тот стал подкидывать какие-то нелепые мысли, чтоб только не думать о происходящем. Сначала Шарлотта подумала, что Виолетта на её месте наверняка уже стала бы распускать руки. Потом — что сейчас она моет, наверное, туалет. Потом про то, какую кашу ели в крайний раз в людской… — Больно не будет, — сказал ПЭ с такой интонацией, что можно было не сомневаться, что будет и ещё как. А потом поставил руки по бокам от Шарлоттиной груди, оперся на них, опустил голову и прямо ей на ухо прошептал: — Я к тебе и пальцем не притронусь! Если только не попросишь. После этого сердце Шарлоттино заколотилось с такою силою, что уж и фильма не слышно бы было за его стуком. Ну, а барин преспокойно возвратился на свою половину кровати и наконец-то включил этот самый фильм. Взял чай, взял бутерброд и завалился наслаждаться кинолентой — так, как будто был один. Шарлотте не оставалось ничего, кроме как последовать его примеру. Она взяла чай и пирожное и приготовилась наблюдать за сюжетными поворотами… Увы, таковых не последовало. С самого начала фильм показался каким-то убогим, дешёвым и сделанным вроде как на коленке. Ни одного знаменитого актёра — Шарлотта не больно-то увлекалась всем этим делом, но всё же знаменитостей-то знала основных — в том фильме не было. Те же актёры, что были, играли отвратно. Они словно даже и не собирались играть, словно даже не пытались демонстрировать правдивую историю, а просто болтались в кадре, бубнили заученные слова и как будто бы ждали, когда эта сцена закончится. На лежащего ПЭ смотреть было и то интереснее. Шарлотта делала вид, что наблюдает за ходом картины, а сама то и дело косилась на барина. Он лежал как последний кусок пирога на столе при гостях. Жёлтая рубашка в стиле Возрождения идеально гармонировала с теми полосатыми штанами, волосы были как мех самого редкостного зверя, идеальное лицо имело вид, словно не знает о своей идеальности… Или знает, но ему плевать на это. В том, что сейчас, здесь, с Шарлоттой в одной кровати, лежал самый сладкий мужчина планеты, была, кажется, какая-то нелепость, какая-то несуразица… Издевательство даже какое-то! Не могло этого быть на самом деле. Чем дальше, тем больше Шарлотте казалось, что всё происходит не с ней, всё — спектакль. А она наблюдает сюжет про какую-то девушку, смотрит со стороны. С каждой минутой ощущение нереальности происходящего нарастало. Когда Шарлотта снова повернулась к телевизору, то с удивлением заметила, до чего же яркие краски в этом кино. Удивительно, до чего дошёл прогресс! Не плывёт, не рябит, да так чётко, даже чётче, чем в реальности… Впрочем… Она вновь взглянула на ПЭ. Рубашка его была жёлтой, такой ярко-жёлтой, какого и цвета на свете, пожалуй, что не было. Она была как солнце, смотреть больно. А глаза такие голубые-голубые, словно медным купоросом их накрасили!.. И неровная кожа. Следы от прыщей на щеках. Почему она раньше не видела? Чёрные точки — щетина на бритом лице. Вот это да, до чего у Шарлотты хорошее зрение! Телевизор светил слишком ярко. Хотелось сощуриться. Звук тоже был громковат. Зато чёткий такой! Бормотание актёров-лоботрясов стало очень интересным, увлекательным. Оно словно разложилось на элементы, единицы информации, может, ноты или типа того, которые можно было познавать по отдельности более вдумчиво, более глубоко, чем обычно… Шарлотта хотела спросить ПЭ, заметил ли он это всё, но тут два актёра, мужчина и женщина, начали раздеваться. Когда на них осталось лишь бельё, Шарлотта поспешила протереть глаза… Но не помогло. Они не собирались останавливаться и уже через секунду были голыми совсем, причём камера, не смущаясь, демонстрировала самые интимные подробности их тел. А затем эти двое легли на кровать, принялись целоваться… Шарлотта взглянула на ПЭ. Тот тоже наблюдал за ней: насмешливо, азартно, испытующе. Он тоже это видит? А может, Шарлотте мерещится весь этот бред? Ей хотелось спросить, что творится, но слов не нашлось. Между тем, на экране актриса уже взяла в рот у актёра его эту штуку… На мгновение Шарлотта прилепилась взглядом к экрану, заворожённая этим кошмаром, так, если б перед ней рушилось здание или шла волна цунами… А потом, сама не своя от стыда, не в силах больше бросить взгляд на хозяина, чтоб как-то занять руки, бросилась к подносу и торопливо запихала себе в рот второе брауни… Сквозь похабные вздохи актёров прорезался ехидный смех хозяина. Силясь заесть этот ужас, Шарлотта тотчас же взялась и за третье, ещё со вторым не покончив. Её щёки раздулись как у хомяка… или как у актрисы, чей рот был набит не пирожным. ПЭ громко смеялся, и смех его был так прекрасен, как прежде ещё никогда: смешинки-конфетти прыснули в стены, заискрились, заблестели, стали прыгать и вертеться, и Шарлотта уже плохо отличала слух от зрения. Когда она в следующий раз взглянула в телевизор, там во весь экран торчало это мужское нечто, которое непонятно, как и назвать-то. Шарлотта никогда раньше не видела его неприкрытым. Увидеть его было страшно и любопытно. Стыд вдруг потерялся. Нечто было неровным, с набухшими венами, с шапочкой, как у гриба, и вообще не таким, как Шарлотта себе представляла, намного крупнее. Ей подумалось, что нечто велико для женской природы и, наверно, будет больно, если вставить его внутрь… Словно опровергая её опасения, актриса тотчас же схватила штуковину и запихала её себе в то, что названия не имеет. Тут уж надо было точно отвернуться, но Шарлотта отчего-то позабыла, как стесняться. Вместо этого она воззрилась на актрису с сущим восторгом, восхищённая смелостью той. — Хочешь, тоже это сделаем? — раздался слева голос: шершавый, прозрачный, светящийся, жидкий, но тёплый. Шарлотта отрывисто застонала. Актёр на экране пыхтел в том же ритме. От его толчков не было больно, напротив: получалось очень весело, и с каждым новым разом становилось всё смешнее, и Шарлотта уже думала, что вот, сейчас взорвётся в фейерверке, но тут вспомнила, что толкают-то не её, а актрису по телевизору. Впрочем, проверить это было уже трудно, поскольку телевизора найти ей не удалось. Зато возле себя она увидела какого-то мужчину, симпатичного довольно, и ужасно испугалась, что не сделает с ним то, что сейчас делают те два инопланетянина. Откуда-то справа и слева продолжали доноситься отвратительные вопли чужой бабы, собиравшейся отнять её мужчину. Полная решимости не позволить коммунистам первыми высадиться на Луне, Шарлотта бросилась на парня в жёлтой рубашке, оседлала его и верхом понеслась на орбиту. Последним, что она помнила, была большая бляха на ремне, под котором должен был находиться пульт управления кораблём, но найти его никак не удавалось: кто-то сильно сдавил голову Шарлотте, помещение завертелось, мелькнула люстра… Вспомнить, что случилось дальше, уже было невозможно.