***
Мрамор под ним на удивление тёплый — искрится золотом даже в слабом свете луны, сегодня особенно большой, похожей на кексик с заварным кремом, если посмотреть на него сверху. Ветер забирается под слишком свободную футболку. Наверное, Лэнсу стоит больше есть. И усерднее тренироваться. Или, может, он в очередной раз всё перепутал и надел футболку Ханка, а его родимая валяется теперь где-нибудь под точильным станком в домике Гефеста. Лэнс поворачивает голову и встречается взглядом со статуей музы. Сильно сказано — муза не обращает на него никакого внимания, смотря пустыми каменными глазами над верхушками деревьев. Будто ей есть дело до глупого полубога. — Хорошо тебе, наверное, — проговаривает Лэнс вслух, укладывая голову на плечо статуи. — Стоишь себе и стоишь, не волнуясь об имидже, и всё равно выглядишь круто. — Эм, спасибо? Лэнс моргает. Он не знал, что статуи умеют разговаривать. И уж тем более он не знал, что у муз такие… голоса. Слишком уж знакомые. Не сразу, но он догадывается посмотреть вниз. Широ смеётся, прикрывая рот кулаком, и, окей, Лэнс чувствует себя последним идиотом. — Я это не тебе! В смысле, не подумай, ты тоже выглядишь круто, просто!.. Щёки пылают. Сердце из груди сейчас выскочит, а поток бессмысленных и путанных оправданий всё не прекращается. За что. — Лэнс, успокойся, я понял. Навряд ли. Широ засовывает руки в карманы джинс и поднимается в воздух. Легко, непринуждённо, будто для него это как дышать. Воображение дорисовывает огромные крылья. Такие же белые, как его длинная чёлка. Она Лэнса с ума сводит. Будто бы луна поцеловала Широ в лоб, высеребрив пряди. Какой же он красивый. Его подошвы касаются тёплого мрамора, и Лэнсу приходится запрокинуть голову. — …правда, я так и не понял, что ты делаешь на моей крыше. Упс? Осмотревшись, Лэнс понимает, что и правда сидит на крыше домика Зевса. Сглатывает, мысленно говоря спасибо всем, кто загрузил самого большого папочку делами, раз он до сих пор не поджарен молнией. — Я не знаю. — Широ вскидывает бровь. — Я-я правда не знаю: просто шёл и… вот. Понятия не имею, как поднялся. Он ожидает в лучшем случае услышать смех Широ, в худшем — выговор. Но Широ садится рядом, и от неожиданности Лэнс даже дар речи теряет. — Тебя волнует что-то, верно? Лэнс поджимает губы. Это глупо, наверное. Не стоит вешать на Широ свои проблемы, у него и без того дел по горло, он совсем недавно из царства Аида живым вернулся, и загоны Лэнса в сравнении с этим так, ерунда. Только Широ заглядывает в глаза. Кладёт ладонь на плечо, и Лэнса молнией прошибает. Фигурально, но кажется, что по-настоящему. — Навряд ли я сын Гермеса. — Лэнс, он же тебя уже признал. — Да, но… — он вздыхает, обхватывает себя руками, и в носу щиплет. — У меня ничего нет. Вообще ничего. Я не такой быстрый, как остальные, убеждать не умею, вообще ничего не умею. Он мне ничего от себя не оставил. Я ему не нужен. Широ почему-то улыбается — будто сидит у костра, и дети Афродиты упрашивают его рассказать страшные истории из Поисков. — Я рассказывал, как понял, что умею летать? — Лэнс качает головой. — Мне было десять и я впервые отправился в Поиск. У меня не было способностей, никаких — мне даже толкового оружия не дали. Мистер К. сказал, что я сын Зевса, а значит, справлюсь. Стоило мне выйти из лагеря, как на меня напали три гарпии. Я испугался, бежал от них так быстро, как мог, и они загнали меня на утёс. Каждый шаг назад казался последним, я был уверен, что умру прямо там, но земля всё не кончалась. Тогда я посмотрел вниз и понял, что уже давно стою на воздухе, прямо над морем. Это я к чему: никогда не знаешь, как именно и когда проявятся способности. Круто, конечно, но в собственные скрытые таланты всё равно верилось слабо. — На днях мне пришлось перечитать записи обо всех известных способностях, — продолжает Широ. — Там было сказано, что дети Гермеса всегда находят дорогу. Подумай об этом немного. — Выходит, я нашёл дорогу к тебе? — Выходит. Может, Гермес хотел, чтобы ты поговорил со мной об этом. — Что же он сам со мной не поболтал. Отец, называется. — А ты попробуй начать разговор первым. Широ поднимает голову к небу. Лунный свет падает на его лицо, и Лэнс замечает морщинку между бровей, которой не было раньше. — Как это, «первым»? — Очень просто. Выскажи ему всё, что накопилось. Не жди, что он тут же спустится лично и ответит. Но он ответит обязательно. Ты поймёшь. Кстати о спуске, — Широ делает вид, что скатывается с наклонной крыши, но вместо того, чтобы упасть, скользит по воздуху дальше, будто бы съезжает с горки. — Помочь? Это несправедливо. У них ведь разница всего три года, а кажется, что все десять. Почему одни рождаются атлетами, а другие — тощими мальчиками с Кубы. Лэнсу не нужно даже держаться: Широ прижимает его к своему бедру, ох, Зевс, придерживает у талии, кажется, совершенно не прилагая усилий. Как тут не восхищаться. — Поговори с ним, — улыбается Широ. — Уверен, ты удивишься. Он и дышать-то с трудом может. Второпях обещает стать самым крутым старостой и поговорить со всеми Гермесами на свете, и Широ смеётся. Морщинка между бровей разглаживается. — Надеюсь на тебя. Лэнс смотрит ему вслед, безнадёжно влюблённый по самые уши.***
Лэнс встречается с Китом за завтраком: чуть задерживается у костра с подношением, чтобы обменяться парой фраз. Кит говорит, что в домике Афродиты удушающе пахнет розами, однако кровати очень удобные и мягкие — домику Гермеса не помешали бы любые. В ответ на это Лэнс глупо хихикает, откровенно пялясь на золотые узоры, сверкающие на ключицах. Катастрофа, думает Лэнс. Они же дружат, а на друзей не положено смотреть так, как он смотрит, нельзя представлять их так, как он представляет, и слюной исходить от одной мысли как минимум некрасиво. А Кит вот красивый. Очень. Нет, он и до этого был, но сейчас особенно. В следующий раз они пересекаются на уроке истории. На Кита весь лагерь пялится, томно вздыхая, и в этом нет ничего удивительного, только бесит вот до зубного скрежета. Это Лэнс его сюда привёл, это Лэнс устраивал ему экскурсии, и даже спальник для него стащил. Ревность сжигает изнутри тёмным пламенем, и это не вина Кита. Это ненадолго, повторяет он себе. Нужно пережить всего пару дней. Чары Афродиты спадут. Конечно, Кит не вернётся в домик Гермеса, но зато с ним можно будет общаться как раньше. Пожалуйста, пусть будет как раньше. К нему подходят и совсем дети, и ребята постарше. Каждый норовит хотя бы коснуться, осыпает комплиментами — некоторые даже в любви признаются — и у Кита начинают сдавать нервы. Он приказывает оставить его в покое одному, второму, третьему. На четвёртом Кит сдаётся: пропадает из вида на остаток дня и не появляется даже на обеде. Лэнсу его жаль. Против магии Афродиты не поможет даже внушение. Кита нет слишком долго, и Лэнс всерьёз начинает волноваться. Методично прочёсывает весь лагерь, проверяет учебные классы, конюшни, тренировочную арену и кузню, ныряет в озеро и идёт в лес до самых границ, где чудом отбивается от двух мелких линчехвостов. Обессиленный, он возвращается в домик Гермеса; валится с ног от усталости и не может даже как следует закричать, когда замечает движение за коробками. — Прости, я не знал, куда ещё пойти, — оправдывается Кит, вываливаясь на закатный свет, и с сердца словно камень падает. С ним всё в порядке. Он говорит шёпотом, и его голос разгоняет кровь по телу, заставляя её приливать к не совсем нужным сейчас местам. Как вообще можно быть таким? Кит не успевает продолжить: у него в животе урчит. Кошмар, он ведь обед и ужин пропустил — впрочем, Лэнс и сам пропустил последний, но сейчас это не имеет значения. Лэнс срывается сразу же. Практически летит без кроссовок отца, окрылённый приторной влюблённостью, успевает урвать со стола фрукты прежде, чем их уносят дриады, и так же быстро бежит обратно. Он отдаёт Киту всё, что взял, смотрит на него, выжидая одобрения, и взгляд цепляет белую ткань. Розовую вату из головы словно пылесосом убирают, возвращая возможность мыслить тем, что выше пояса. Из всех возможных мест Кит пришёл именно сюда. Он доверяет ему. Наивно надеется, что признание Афродиты его не затронуло, только Кит ошибается. Лэнс ничем не лучше остальных — даже хуже, наверное. А ещё есть хочется так, что Лэнс ощущает себя Харибдой. Заметно успокоившись, Кит делится с ним фруктами. Лэнс старается смотреть на коробки, а не на то, как Кит ест банан. Делится он не только фруктами. Кит довольно эмоционально рассказывает об утре в домике Афродиты и том ужасе, что ему пришлось пережить за завтраком и на занятиях. — Пять утра, представляешь. Встать в грёбанных пять утра, чтобы уложить причёску. Кто вообще в здравом уме будет укладывать волосы три часа. Если ты не знаешь, то я скажу — дети Афродиты, вот кто. Только зачем вот. В смысле, они и так хорошо выглядят, зачем тратить лишние усилия. А что они делают с лицами, Лэнс. Там и пятнадцати многим нет, какой к чёрту крем от морщин? Лэнс слушает его, улыбаясь, голова снова забивается сладкими облаками обожания, и лишь белый свет из угла комнаты держит его в сознании. Широ держит. — …я правда не могу остаться здесь? Лэнс качает головой: — Правила такие. — Правила сосут. Он давится воздухом, сдерживает своё невовремя проснувшееся остроумие и мычит что-то в ответ. — Придётся переждать. Через пару дней магия признания кончится, и к тебе внимания будет не больше, чем к остальным детям Афродиты. Говоря это, Лэнс лукавит. Кит отличный парень даже без всей этой магии: наверняка будет достаточно желающих познакомиться с ним поближе. — Буду надеяться, — мрачно отзывается он и снова пытается взъерошить волосы — те ожидаемо укладываются обратно. В прямой пробор, открывающий выразительное лицо. Самое красивое. Лэнс прикусывает губу, чтобы не тянуться пальцами. — Если что, можешь прятаться у меня сколько угодно. Кит дарит ему весёлую улыбку. А Лэнс лишается сна. Второй день будет лучше, думает он, наблюдая за рассветом, магия Афродиты должна ослабнуть, повторяет он себе, собирая братьев и сестёр на завтрак, всего чуть-чуть осталось — до того, как мозги снова разжижатся, едва Кит посмотрит на него за обеденным столом. Бай-бай, Лэнс. Ложка с творогом упирается в щёку, мажет кожу, и плевать, насколько глупо он выглядит. Какая разница, пока он может видеть Кита. Тот хлопает длинными ресницами и отворачивается, утыкаясь в тарелку с едой, и даже это кажется Лэнсу восхитительным. Он забирает с собой немного с обеда, не обнаружив Кита после занятий. Находит его на чердаке и, Зевс, Лэнс лопнуть готов от счастья. Кит в отчаянии. Его печальное лицо достойно лучших галерей мира — Лэнс не может перестать любоваться. — Они отказались. Все отказались, понимаешь. Даже Зетрид. Вместо того, чтобы пойти со мной на арену, раскраснелась и подарила мне целый мешок вяленых фиников, прикинь? Лэнс готов себя ударить. Ну конечно. Нужно было додуматься до фиников первым. — Никто не хочет со мной драться. Мне практика нужна, боевая. Мне с монстрами сражаться. С сиренами или грифонами, кто подвернётся. Но как только я зову кого-нибудь на спарринг, представляешь, что начинается? Представляет. В красках. — Это всё временно, — повторяет Лэнс не то для Кита, не то для себя. — Ты уже говорил, но… — он тяжело вздыхает, и этот вздох отдаётся в теле дрожью. Кому из них хуже. Лэнса ведёт, как от крепкого хмельного пива, его тянет к Киту, и сопротивляться этому невозможно, наверное. Он бы уже сдался, если бы не… — Лэнс? С удивлением он обнаруживает свою руку, занесённую над щекой Кита. Это ведь ничего, да? Он же просто хотел коснуться. Проверить, настолько ли гладкая его кожа, насколько выглядит. Любопытство и только. Кит не шевелится, но ему и не нужно — хватает взгляда. Грустного. Разочарованного. — Я к себе пойду, наверное, — говорит Кит, и эти слова выжигаются на подкорке: — Не провожай меня. Ему хочется, пойти следом, извиниться, говорить «прости», пока Кит не улыбнётся ему снова, только перед ним стена будто, невидимая и нерушимая. Лэнсу остаётся только сказать «да, конечно» и отвернуться, чтобы не позволить себе проводить его даже взглядом. Чем он заслужил всё это. Когда Кит уходит, дышать становится легче, только и тоска накатывает с новой силой. Он по-прежнему скучает по Широ. Лэнс думает о нём всё то время, что не думает о Ките, и сосредоточиться на чём-то другом не выходит. Мысли о них обоих делают ему больно. Лэнс прячет коробки под спальником и засыпает на деревянном полу, укрыв голову капюшоном куртки. Кит не появляется на завтраке. Ромелль на вопросы пожимает плечами, говорит, что ему нездоровится, шутит, что помимо него среди детей Афродиты есть ещё куча красавчиков и красавиц, которые совсем не против сходить на свидания. Не волнуют Лэнса другие. Теперь, когда Кита нет в поле зрения, он может сосредоточиться и подумать о Ките в том плане, в котором должен — как о новеньком полубоге, которому в лагере жизни нет с самого появления. Может, он сбежал уже? Кит почти всё время чужим себя чувствовал, и даже родственникам по вкусу не пришёлся — Лэнс заметил. Сбежал он. Точно сбежал, и хорошо, если не попал ещё в пасть к той сирене, которая наверняка преследовала их до самого лагеря. Сирены терпеливые. И злопамятные. Он ненавидит себя и свою слабость. Что бы Широ сказал, узнай, как он оплошал. Что бы сказал Киту, чтобы тот остался в лагере. Что бы сделал или что бы не сделал. У него ещё есть шанс. Вдруг Кит до сих пор сражается с сиреной, и ему нужна помощь? Он ещё может починить то, что разрушил. Хотя бы попытаться стоит. Лэнс врёт Найме, стаскивает у Мистера К. кроссовки отца (знал бы, что так выйдет, ни за что бы с ними не расстался), и ещё нужен лук, да. Киту навряд ли будет полезен безоружный напарник. Он бежит к оружейной, заходит внутрь тканевого шатра и застывает с поднятыми вверх руками. В его грудь упирается копьё. Насколько это бы ни было забавным, но Лэнс не хотел умирать от своей тёзки. — Кит? Его озлобленное лицо смягчается, когда он понимает, кто перед ним, только в красивейших глазах всё ещё лежит тень разочарования. Это хорошо. Это позволяет оставаться в сознании. — Что ты здесь?.. — Это вы все что здесь делаете, — срывается Кит, вцепившись в копьё так, будто от этого зависит его жизнь. — Я думал, что меня обучать будут. Что мне объяснят, кто я такой. А что вместо этого? Вместо этого со мной флиртуют все! — Послушай, это ведь… — Временно, да, я слышал, только уже третий день пошёл, и, сюрприз, ничего не меняется. Даже ты туда же. Ладно, если Кит хотел его задеть, то ему удалось. Лэнс провалился как наставник и провалился как друг. — Прости, — только и может сказать он. — Не извиняйся. Я знаю, что это из-за матери. Бросила меня, и даже теперь жизни не даёт. Лэнс понимает. Он примерно то же сначала об отце думал, но Широ объяснил. Сказал, что у богов много забот, но они всё равно любят своих детей, пусть и не показывают этого в привычном понимании. Они наблюдают. Они слышат и мольбы, и обращённую к ним ненависть. Широ смог объяснить это тогда Лэнсу. Лэнс не знает, как объяснить это Киту. Кит не поймёт сейчас. В отличие от Лэнса, он взрослел один. Кит не получал той поддержки, что получал он, у него не было наставника, который указал бы ему путь, и ему нужна помощь. — Выслушай, — просит Лэнс, и голос хрипит. — Я понимаю, как всё это выглядит, но тут славные ребята, правда. Как только эффект признания кончится, то… — Как только он кончится, меня уже здесь не будет. Копьё втыкается древком в песок, и Кит убирает в карманы набедренной сумки два небольших точильных камня. Что? — Ты же не уходишь, верно? — Ухожу. Будем считать, что я освоил азы, а дальше сам разберусь. Нет, нет-нет-нет, так нельзя. Какое к Аиду «сам разберусь»? Как же тренировки, и?.. Впервые в жизни Лэнс решает проявить настойчивость и довести дело до конца, пусть это даже будет стоить ему гордости. Он ловит Кита за край джинсовки. — Пожалуйста, дай мне последний шанс. Если после ты захочешь уйти, то я не буду тебе мешать. Кит удивлённо моргает, но не вырывается. Уже хорошо. Лэнс прикрывает глаза и набирает в грудь воздуха.