4 сезон «Доктора Кто»

(Астерион, бета Гончих Псов, 3218)

От нечего делать Мастер спрашивает себя, когда Доктор начнёт задавать вопросы. У него, разумеется, тоже есть вопросы, выстроенные ровными линиями, как домино, один неизбежно приводит к другому — но первым спросить должен Доктор. Конечно же, он не станет; это Мастеру известно. Он уже достаточно пробыл с Доктором, чтобы понять кое-что, чего не понимал, когда Доктор впервые предложил отправиться с ним: эта связь между ними — типично симбиотическая. Он превращает жизнь Доктора в ад, а взамен Доктор бесконечно прощает его, что создаёт бесплодную петлю обратной связи; каждый из них пытается сломать другого тем способом, что ему лучше всего известен. Но сегодня, судя по всему, подходящий день, чтобы одержать победу. Сегодня они на планете, которую ТАРДИС определила как Астерион, земной год 3218: яркое бело-голубое солнце, небеса сверкают, как самоцветы. Три маленькие луны неправильной формы кружат друг за другом невысоко над горизонтом, а Доктор и Мастер шагают по грязной дороге. Грязь под ногами необычного синевато-серого оттенка. По обеим сторонам дороги простираются поля перепутавшихся насыщенно тёмно-бордовых растений, и, неожиданно для себя самого, Мастер наслаждается видом. Растения, скорее всего, ядовиты, свет ярких звёзд, окутывающий всё вокруг, по всей вероятности, излучает довольно-таки опасную для людей радиацию, и туфли его постепенно пачкаются. Доктор бодро шагает вперёд, направляясь к месту, где сконцентрированы все признаки жизни, что удалось уловить ТАРДИС. — Люди! — радостно восклицает Доктор. — Здесь! Не думал, что они настолько рано добрались до Гончих Псов, но вот они здесь! На самом краю их мира! — Доктор, — говорит Мастер, — почему… — раздумывает, как лучше сформулировать. — Откуда такая странная одержимость — как у девчонок из группы поддержки — этой кучкой едва разумных обезьян? — Потому что в этом всё и дело! — широко улыбается Доктор. Мастер до сих пор чувствует себя как-то странно, когда Доктор ему широко улыбается; он привык к прежним телам Доктора, к неизменной рыцарственной учтивости, к вызывающему поведению, даже к периодическим намёкам на помешательство, а тут теперь опять что-то новое. Этому человеку с новым веснушчатым лицом и непокорными волосами переключаться с радостной легкомысленности на убийственную серьёзность так же легко, как дышать, и, если Мастеру это столь же легко, в этом виноват Доктор. Доктор виноват во всём: это его вина, что он опять изливает своё глупое восхищение людьми, убедительно объясняя: — Они — кучка обезьян, которые упали с деревьев и принялись колотить палкой по чём ни попадя, — а теперь они здесь, среди звёзд! Это изумительно, ты на самом деле должен признать, что это изумительно. — Потрясающе, — безучастно произносит Мастер. Что бы там Доктор ни говорил о людях, город, к которому они приближаются спустя ещё несколько минут ходьбы, едва ли впечатляет. Он выглядит так, словно люди пытались использовать ту синевато-серую грязь как что-то вроде бетонной смеси, но на ней образовались подозрительные потёки, как на влажной глине. Несмотря на это, город довольно большой, и несколько упитанных детишек играют в классики усложнённой версии на главной улице, по которой шагают Доктор и Мастер, с разной степенью любопытства рассматривая всё вокруг. Разумеется, совсем скоро их замечают несколько взрослых и тянутся к бластерам — так они всё-таки не настолько глупы. До этого у Мастера были подозрения по этому поводу, когда он увидел, что у города полностью отсутствует какая-либо защита. Мужчина выходит на улицу впереди остальных и направляет бластер на них; к тому моменту они уже остановились. Мастер смотрит на него без интереса, а Доктор, поднимая руки, говорит: — Всё в порядке. Мы здесь проездом. — Как? — резко и требовательно спрашивает мужчина. — Нас нет ни на одной карте. — О, ну, я исследователь, — сообщает Доктор. Это ничуть не обнадёживает мужчину. — Мы ничем не торгуем, — говорит он. — Проваливайте. Возвращайтесь на свой навороченный корабль. — А как насчёт тех посевов? — спрашивает Доктор, неопределённо показывая в ту сторону, откуда они пришли. — Вы могли сделать что-нибудь из них! Красители… специи… топливо… — Они ядовиты, — коротко говорит мужчина. (Мастер самодовольно усмехается). — Ну так в чём дело, вы исследователи-филантропы, или что? — Что-то вроде того, да, — отвечает Доктор, проводя рукой по волосам. Концы безумно торчат. — У нас нет оружия, честное слово. Мы просто хотим осмотреться. Мужчина вздыхает и убирает бластер. — Хорошо, — говорит он. — Но как только вы тут всё посмотрите, то сразу уберётесь, ясно? — О, вполне, — соглашается Доктор, распахнув от удивления глаза. Итак, они тратят целый день на здешние достопримечательности, и Доктор весь день разговаривает с людьми. Помимо этих жалких глиняных построек и бластеров, у них тут есть несколько просторных сараев с генетически модифицированными цыплятами и коровами, а ещё большая оранжерея, где выжило около четверти посевов (из глинистого сланца при тщательной обработке и обжиге можно сделать отличное теплоустойчивое стекло, но, как раздражённо объясняет Доктору одна женщина, они не могут нормально жить в стеклянных домах — поэтому у них такие странные псевдобетонные здания). Единственные эндемичные организмы на этой планете — ядовитые бордовые растения, которые, как минимум, вполне эффективно превращают диоксид углерода в кислород, а яростно пылающее солнце обеспечивает достаточно энергии, чтобы снабжать топливом все их разнообразные электронные устройства. Всё, что в действительности нужно этим людям, — это много подходящей горной породы и металла, а ещё неплохие торговые отношения, но — видимо, в этом ключевая загвоздка — тем, кто изначально финансировал колонизацию этой планеты, не понравилась низкая скорость прогресса, они обменялись парой слов, и теперь колонисты Астериона сами по себе. Каким-то образом им всё это объясняют за общим обедом, на котором Мастер всё время ёрзает, чувствуя себя неловко. Хотя еда хороша настолько, насколько люди способны это устроить, и парочка привлекательных женщин (и один привлекательный мужчина) то и дело скользили по нему взглядами, так что вечер не потрачен впустую. «Или, может быть, — думает он, рассматривая того человека, что первым заговорил с ними с бластером в руках, а теперь угрюмо пялится в свою тарелку, — потрачен отнюдь не впустую». — Похоже, вы переживаете тяжёлые времена, — говорит Мастер своим лучшим голосом, исполненным искреннего сочувствия, опускаясь на стул возле того человека. — Да. — Его собеседник не поднимает взгляда. — Мой… соотечественник, — продолжает Мастер, — по-видимому, думает, что, предприняв попытку снова завязать торговые отношения с ближайшими колониями, вы, возможно, выбрались бы из этого тупикового положения. Мужчина фыркает. — Но вы не согласны, — шепчет Мастер. — Кто здесь главный? — Это я, — коротко сообщает мужчина. — Да, я так и думал, — слегка улыбается Мастер. — А как вас зовут? — Грег Говард, — отвечает мужчина. — Послушайте, к чему все эти вопросы? Кто вы вообще такой? И тут он совершает ошибку: поднимает взгляд. — Я Мастер, — негромко говорит Мастер, глядя ему прямо в глаза. — И у меня есть к тебе предложение, Грег Говард. Оно не дипломатичное. Не хорошее. Но оно позволит тебе получить то, чего ты хочешь. У Говарда немного краснеют щёки. — Да? — На корабле, в котором я прибыл, — говорит Мастер, — есть определённые… технологии. Я не могу дать тебе металл, или камень, или другие нужные тебе вещи, но могу дать инструменты, чтобы добыть их, — он улыбается. — Я предполагаю, корабль, на котором прилетели вы, всё ещё в рабочем состоянии? — Да, — повторяет Говард. — У вас есть корабль, — вкрадчиво говорит Мастер, — а у меня — ядерная огневая мощь. Подумай об этом. — Он встаёт и возвращается к Доктору, который, видимо, в процессе изложения абсолютно уморительной истории, судя по бурному смеху его слушателей. Мастер садится. — И тогда, — говорит Доктор, — и тогда совсем рядом с местом, где были спрятаны все картины, случился шумный взрыв — уцелела лишь одна, и именно на ней прямо-таки было написано большими буквами: «ЭТО ПОДДЕЛКА». Ох, интересно, все эти люди в музее хотя бы посмотрели? Наверное, это был шок, как думаете, когда они поняли, что нет ни одного подлинника, чтобы её заменить? — Он поднимает взгляд и улыбается. — О, привет, Мастер. Я тут рассказывал этим людям о Париже. И вот она, вспышка удовольствия, что Мастер ощущает всякий раз, когда Доктор произносит его имя, но здесь — здесь, бесцеремонно, в комнате, переполненной людьми, посреди глупого рассказа о городе, которого давно нет, — почему-то оно отравлено, почему-то обесценено. Мастер хочет, чтобы, произнося это, он говорил искренне. — Грязный медвежий угол, — говорит он с пренебрежением. — Тебе ещё не скучно? Доктор, криво улыбаясь, встаёт. — Можем и уйти, — говорит он. Они направляются к двери. «Три, — мысленно считает Мастер, — два, один…» — Подождите! — зовёт Говард, подбегая к ним. Доктор в изумлении оборачивается. Мастер тоже оборачивается, пряча усмешку. — Пожалуйста, — говорит Говард, — не могли бы… не могли бы вы помочь нам? С… технологиями. Хоть чем-то. Доктор широко улыбается. — Конечно! — говорит он. — Сделаем всё, что сможем. И они остаются на ночь в одном из сыроватых домов, а следующим утром возвращаются в ТАРДИС под пылающим серебром рассветом. Доктор собирает какие-то провода и бросается в оранжерею ТАРДИС набрать семян. Пока его нет, Мастер опускается на колени у консоли, поднимает панель и терпеливо наполняет пригоршней заряженных частиц маленький сосуд, который затем отправляется в карман его плаща. Второй карман он набивает проводами, что отлично снимает с него подозрения, и они с Доктором вместе отправляются обратно в городок. Доктор проводит целое утро в теплицах, высаживая принесённые им семена и жизнерадостно беседуя с фермерами. Мастер остаётся в одном из прохладных сырых домов; он не любит пачкать руки. Около полудня к нему присоединяется Говард. — Они здесь, — Мастер извлекает из кармана сосуд. — Это источники питания, которые вам нужны. — Говард пристально рассматривает сосуд, на его лице написан восторг, оно немного сияет отражённым светом. — Разумеется, — говорит Мастер, убирая его обратно в карман, — если вы просто высвободите заряд, это уничтожит ваш город. Вам понадобится моя помощь. — Конечно, — с готовностью отвечает Говард. Мастер смотрит на него. Говард сглатывает. — Мастер, — добавляет он. — Скажи мне, Говард, — говорит Мастер, — сколько человек выразило бы протест, если бы ты запер где-нибудь моего соотечественника? Он… не согласится с нашими методами, как ты понимаешь. Будет выступать в защиту дипломатии любой ценой. — Ну-у, — произносит Говард, — я знаю, некоторые фермеры возразили бы. — А если бы он сопротивлялся аресту? — спрашивает Мастер. — Если бы угрожал им? — Тогда это не составило бы проблемы, — говорит Говард. — Хорошо, — тихо отвечает Мастер. — Обещаю, никто не умрёт. Он не любит причинять людям боль. Считай, что всё уже сделано. Говард уходит. Мастер улыбается сам себе. Остаток дня проходит в хлопотах: в теплицах слышится недолгая возня, после чего Говард сообщает, что Доктора заперли на складе. Мастер довольно касается головы Говарда в знак благодарности. Кто-то прибегает с оружием, конфискованным у Доктора, и Мастер с усмешкой убирает в карман звуковую отвёртку, а потом созывает собрание инженеров и объясняет, что необходимо сделать: их превосходное стекло вполне подходит для изготовления оболочек ракет, по крайней мере, подходит для целей Мастера. — Карты, — говорит он. — Понадобятся карты этой части галактики; нужно узнать, на каких близлежащих планетах есть пригодный металл и руда. Пригодный металл означает пригодные ракеты и корабли. Может, даже пригодные роботы, если до такого дойдёт. Может, совсем скоро он сможет заковать Доктора в цепи более эффективные, чем прежние. Это было бы чудно. Наступают багряные сумерки. Мастер распускает своих людей по их кривобоким домам и идёт в оранжерею, мурлыча под нос. Срывает яблоко, рассматривает его, вытирает о рукав плаща и опускает в карман, потом срывает ещё одно и, задумчиво откусывая от него, выходит на улицу. Шагает по серо-голубому проспекту в сгущающейся темноте, наблюдая, как в небе начинают сверкать звёзды, и когда добирается до сарая, где люди Астериона заперли Доктора, то ощущает удивительное старомодное желание постучать. Он этого не делает. Доктор сидит, прислонившись спиной к стене, запястья прикованы над его головой, небрежно вытянув перед собой ноги, но, когда входит Мастер, он подтягивает одну ногу к груди, освобождая место, и приподнимает голову. — Это немного слишком, не находишь? — говорит он. — Сам виноват, что направил на них отвёртку, — сообщает Мастер, опускаясь на пол рядом с ним. — Яблоко? — М-м. Кормить с рук не очень-то просто. — Да, — соглашается Мастер, поднося яблоко к губам Доктора. Через секунду размышлений Доктор надкусывает его и отклоняет голову к стене, пережёвывая. — Равно как не очень-то утончённо, — добавляет он. Мастер пожимает плечами. — Не следовало оставлять меня одного. Даже мысли Доктора неслышны. — Нет, — шепчет он. — Вероятно, не следовало. — Он поворачивает голову; Мастер усмехается и держит яблоко так, чтобы Доктор мог откусить ещё. — Ты не собираешься поинтересоваться, что я делаю? — вскоре осведомляется он. — Каковы мои жуткие планы, теперь, когда ты надёжно заперт? — О, но я уже знаю, — искоса смотрит на него Доктор в полумраке. — Пусть я надёжно заперт, ТАРДИС не подчинится тебе, поэтому тебе нужен другой корабль. У этих людей есть корабль, — он вздыхает и садится поудобнее. — Конечно, это ещё не всё; если они поддержат тебя до такой степени, чтобы позволить взять их корабль, то поддержат и когда ты начнёшь захватывать другие планеты. Это никогда не прекращается, да? Ты просто пытаешься захватить вселенную, снова и снова. Бросить яблоко, принесённое для Доктора, на землю — вздорное ребячество, но Мастер всё равно делает это. — А ты вечно пытаешься её спасти, — говорит он, пиная яблоко и подтягивая к груди ногу, копируя позу Доктора. — Да, — отвечает Доктор. — Её нужно спасать, даже когда ты не стараешься её разрушить. Руки Мастера сжимаются в кулаки, но пока ещё неплотно. — В каком смысле?.. — Когда все спасены, — говорит Доктор, глядя в потолок, — ты видишь, как они живут дальше, выживают, как они прекрасны. Но чтобы разрушать… чтобы разрушать, тебе нужны зрители. — Он возвращает взгляд к Мастеру. — Тебе нужен кто-то, кто знает, что ты делаешь, иначе в этом нет смысла. — Хочешь сказать, я нуждаюсь в тебе? — с издёвкой спрашивает Мастер. Доктор спокойно смотрит на него. — Да. Мастер мгновенно поднимается на ноги. — Тогда, Доктор, — злобно бросает он, — можешь сгнить здесь. — И ты позволишь мне умереть? — Доктор поднимает на него взгляд. — Ты этого не сделаешь. Если убьёшь меня, это не будет означать твою победу. Он с силой бьёт Доктора. Голова Доктора ударяется о стену с глухим звуком; его ноги вздрагивают, руки сжимаются в кулаки, и мгновение он не может дышать. Но, когда он вновь смотрит на Мастера, его лицо всё ещё спокойно, поэтому Мастер бьёт его снова, сильнее, а потом падает на колени, зарывается рукой в волосы Доктора и дёргает. Мелькнувшее на лице Доктора выражение боли чуть смягчает его ярость. — Я уже побеждаю, — шепчет он. — Да? — хрипло произносит Доктор, открывает глаза и испытующе смотрит на Мастера. Он чуть заметно вздрагивает. — Ты держал меня в оковах, — рычит Мастер. — Теперь моя очередь. Доктор лишь смотрит на него бесстрастно. — Земля была моей, — говорит Мастер. — Целый год Земля была моей. — Была, — соглашается Доктор. — Что ты называешь победой? — требует ответа Мастер. — Когда я сожгу каждый мир на протяжении всего времени и мы будем стоять посреди тёмной бездны, где не останется никого, кого можно спасти? Тогда я одержу победу? — Нет, — говорит Доктор. У Мастера едва заметно учащается пульс. — Я, — выдыхает он. — Если бы я исчез. Если бы ты не мог нигде меня почувствовать. Если бы ты снова остался один. На лице Доктора проступает боль. — Это не победа, — тихо говорит он. — Это бегство. Свободной рукой Мастер хватает Доктора за воротник. — Так ты говоришь мне, что никогда не позволишь мне победить. Что-то странное мелькает в глазах Доктора. — Нет, — шепчет он. — Я этого не говорю. Между ними лишь несколько дюймов, оба едва заметно дрожат, и Мастер испытывает желание убить его. Убить каким-нибудь глупым, непристойным, грязным способом — ножом, например, — вонзить сначала в одно сердце, потом в другое, и прижать ладони к груди Доктора, будто пытаясь остановить кровь, но на самом деле лишь ощущать её влажность под своими руками, а потом он почувствовал бы искры регенерации и под кончиками его пальцев сформировалось бы новое, сияющее тело Доктора. Это было бы победой, и, находясь в такой близости, когда его рука запуталась в волосах Доктора, Доктор мысленно видит этот образ и содрогается — не только от ужаса. — Отпусти меня, — шепчет он. — Пожалуйста, отпусти, и я… — Задушишь меня состраданием, — презрительно цедит Мастер. — Выступишь в роли спасителя. Убережёшь этих маленьких людей от опасности, а тем временем будешь пытаться заставить меня полюбить тебя. Прости же мне, что я отвергаю этот план. — Отпусти меня, и мне не придётся бежать, — уверенно говорит Доктор. — И всё будет твоим, от начала и до конца. — Подчиниться тебе, и всё станет моим, от начала и до конца? — рассмеявшись, Мастер сжимает руки сильнее. — Если ты думаешь, что знаешь меня, как тебе вообще пришло в голову такое сказать? Глаза Доктора сверкают. — Сострадание, — произносит он. Мастер замирает. Конечно, Астерион — идеальное место, которым можно править: люди здесь слишком потеряны и слишком глупы, чтобы не позволить ему. А от Астериона рукой подать до других миров; можно найти наёмников и оружие, целые цивилизации падут пред ним на колени. Вселенная необъятна, и барабаны требуют себе её необъятность. Но Астерион — это так мелко. Поиск оружия и наёмников — скучная работа, на это нужно время, которое ему не хочется тратить. А это маленькое мгновение — Доктор, прижатый к стене, и Мастер на коленях, с руками у Доктора в волосах, — это мгновение столь же необъятно; тьма простирается вокруг них, и дыхание Доктора совпадает с ударами барабанов. Он не может этого не знать. — Попроси меня. Вежливо, — шепчет Мастер. Долгое, ужасное мгновение Доктор лишь смотрит на него. Затем… — Мастер, — выдыхает он. — Пожалуйста. Опять тишина. Мастер не до конца уверен, может ли он пошевелиться. Возможно, вот так на самом деле ощущается победа. Статический шум в мыслях Доктора полнится настойчивым тихим потрескиванием; он жутко боится. Мастер держится за этот страх, позволяет тишине длиться и сам не понимает, как так выходит, что он прислоняется лбом ко лбу Доктора. — Запасной план? — спрашивает он почти шёпотом и чувствует, как утихает дрожь Доктора, будто проникая под его собственную кожу. — Если я скажу «нет»? — Я не оставил бы тебя одного без запасного плана, — отвечает Доктор; его голос совсем чуть-чуть слишком дрожит, чтобы не показаться по-настоящему удивлённым. — Завтра они меня выпустят. Говард, может, и не лучший из них, но есть и другие. — И ты рассказываешь это мне? — вопрошает Мастер. Его рука чуть сдвигается в волосах Доктора, и Доктор снова вздрагивает. — Тебе всё ещё неизвестно, кто именно, — говорит он. — Нет, — соглашается Мастер, отстраняясь, и, к абсолютнейшему его восторгу, Доктор издаёт очень тихий, наполовину подавленный звук протеста, хотя, когда он смотрит на Доктора, его лицо совершенно бесстрастно. Идеально. Он разжимает пальцы и встаёт, доставая из кармана отвёртку. Через секунду руки Доктора падают, освобождённые. Он вздрагивает, трёт запястья и неуверенно поднимается на ноги. — Спасибо, — произносит он и поднимает взгляд от своих рук, немного хмурясь. — Почему? — Это очень просто, — говорит Мастер и целует его. Секунду Доктор абсолютно неподвижен, а потом снова откидывается к стене, сжимает в руках волосы Мастера и целует его в ответ так, словно смертельно этого жаждал. «Конечно же, так и было», — думает Мастер, у которого, возможно, немного кружится голова; Доктор жил жизнью праведника, ни к кому не прикасаясь, потому что все вокруг были слишком эфемерны, слишком хрупки, слишком люди. Его ногти впиваются в кожу под волосами Мастера, он дрожит, и поэтому Мастер меняет своё положение, чтобы удержать вес их обоих, нежно берёт ладонями лицо Доктора, замедляет поцелуй, и тихий звук, что издаёт Доктор, более чем стоит того. Если всё это заставляет его внутренности болезненно скручиваться, заставляет его хотеть заплакать и пробраться Доктору под кожу, то для Доктора это должно быть даже хуже, а значит, оно тоже более чем стоит того. Он очень нежно отстраняется; мгновение Доктор так и стоит, прижавшись к стене, с приоткрытым ртом и сильно расширенными глазами. — Что ж, обратно в ТАРДИС, — говорит Мастер, будто ровно ничего не случилось, и следит за тем, как Доктор следует его примеру: следит, как расправляются его плечи, отмечает точный момент, когда выражение лица Доктора перестаёт быть таким открытым и уязвимым. — И далее, — соглашается Доктор и протягивает руку; Мастер, вздохнув, бросает ему отвёртку. Они закрывают за собой дверь склада. Доктор оглядывается на улицу. — У них всё будет хорошо, — говорит он. — Я не мог дать им металл, но скоро у них будут отличные запасы древесины. — Он устремляется по улице вперёд. По дороге Мастер роняет сосуд с заряженными частицами в грязь. Утром кто-нибудь его найдёт. Этот раунд за ним.