(Килкенни, Земля, 2009)
В последнее время Гарри Саксон замечает за собой, что произносит множество вещей, о которых никогда не подумал бы, что мог такое сказать в какой бы то ни было момент своей жизни. Иногда эти странные реплики относительно нормальны: «Я нашёл твою звуковую отвёртку. Она была за диваном», например, или «Только что звонили из Торчвуда, и твой друг Джек, кажется, на самом деле не слишком меня жалует». Но с другой стороны, иногда Гарри Саксон ловит себя на том, что говорит нечто вроде: «Извини… Кажется, у тебя есть отрубленная рука. В твоей… полицейской будке. Той, что больше внутри, чем снаружи. Ты уверен, что это не безумие?» Последняя фраза до известной степени подводит итог жизни Гарри на данный момент. А самое ужасное, что человек, называющий себя Доктором, сохраняет полнейшую невозмутимость, слыша всё это. «А, спасибо, Гарри», — отвечает он, или «Со временем Джек к тебе проникнется», или, в случае того, последнего, — «Ага, это моя рука. Не беспокойся об этом». Гарри, чёрт побери, весьма этим обеспокоен. Потому что с тех самых пор, как он проснулся неделю назад в странной бронзовой комнате, вся его жизнь превратилась в сплошное беспокойство. Он помнит, как шутки ради баллотировался в премьер-министры, помнит, как совершенно не удивился, что его не выбрали, помнит, что, несмотря на это, был отчасти разочарован, напился в хлам — но ничто из этого не объясняет стойкую галлюцинацию длиной в неделю. А ещё он не думает, что у него хватило бы воображения на такую яркую галлюцинацию; когда он, проснувшись, обнаружил рядом с собой странного человека в костюме, с взволнованным выражением на лице, тот человек без предисловий сообщил Гарри, что он не тот, кем себя считает, и в доказательство тут же взял его с собой посмотреть на туманность Ориона. Гарри почти до конца уверен, что не способен был бы вообразить нечто подобное. Так что теперь он гостит у этого человека, Доктора, который, судя по всему, является инопланетянином с двумя сердцами и путешествует во времени и пространстве. Эту часть Гарри согласен принять; он, как-никак, вращался какое-то время в политике и знает о Торчвуде и ЮНИТ, пусть даже сам не имел к этому отношения. Проблема заключается в том, что Доктор, похоже, твёрдо убеждён, что Гарри — такой же инопланетянин, как и он, а в подтверждение подобному заявлению у него есть лишь какой-то весьма сомнительно звучащий научный лепет. Как бы то ни было, вызывает тревогу, как мало у него самого доказательств обратного. Гарри, от природы любящий во всём системность, пытаясь упорядочить собственные воспоминания, обнаружил в них досадные пробелы. Он лишь смутно помнит своих родителей, и, хотя чётко помнит, как учился в закрытой школе, уроки, которые ему удаётся припомнить, были посвящены физике элементарных частиц — и никакой элементарной грамматики. Что ещё важнее, ему хорошо известно, что он был (и до сих пор? этого он не знает) женат на женщине по имени Люси, но в его воспоминаниях о ней не хватает многих дней, и по какой-то не поддающейся определению причине у него нет ни малейшего желания отправиться искать её и умолять убедить его, что Доктор всего лишь сумасшедший и что он в полном порядке. Иногда он краем глаза замечает своё отражение в зеркале, и ему требуется время, чтобы узнать лицо, глядящее на него оттуда. И так Гарри задерживается в гостях — разве не сумасшествие? Просыпается в небольшом коттедже на окраине Килкенни, запах от неудачной попытки Доктора что-то приготовить просачивается под дверь, вынуждая его испугаться и набросить халат. Спешит на кухню, чтобы недовольно воскликнуть: «Нет, нет, нет, Доктор, не надо устраивать такое зверское массовое убийство яиц!» и забрать сковороду из несопротивляющихся рук Доктора. После того, как завтрак спасён, они вместе садятся за стол, и Доктор серьёзно смотрит на Гарри поверх чашки с чаем. — Как спалось? — Хорошо, — отвечает Гарри и осушает свою чашку двумя обжигающими глотками. Да, он явно не жаворонок. — Снилось что-нибудь? — спрашивает Доктор. Доктор очень часто это спрашивает. У него, очевидно, есть теория, что сны Гарри могут пролить свет на то, кто или что… сделало Гарри человеком, хотя Гарри испытывает заметный дискомфорт по отношению ко всей концепции в целом. И у него было несколько странных снов: ему снилась дуэль на мечах, в которой он точно в жизни не участвовал, и ему снилась Люси в красном платье, оно фантастически на ней смотрелось, но едва ли было в её стиле, а однажды приснился кошмар, где он был чем-то вроде живого трупа, но он подозревает, что Доктора, скорее всего, интересуют совсем не такие сны. — Нет, — говорит он, копаясь вилкой в яичнице и нервно постукивая свободной рукой по столу. — Извини. Взгляд Доктора скользит по его руке; он прекращает стучать. — Этот ритм, — мягко начинает Доктор. — Ты слышишь его в своей голове? — Э… да, — Гарри неловко пожимает плечами. — Он всего лишь в моих мыслях, вот и всё. Это совсем не важно. — Нет, важно, — настаивает Доктор. — Это невероятно важно. Если бы я мог посмотреть… — Заглянуть мне в голову? — Гарри издаёт отрывистый смешок. — Нет, спасибо, Доктор, — он едва заметно вздрагивает. — Прости, не хотел показаться грубым, я просто… то, что ты инопланетянин, уже достаточно странно и без того, чтобы ты ещё и вёл себя вот так. На лице Доктора мелькает боль, и Гарри мысленно делает себе заметку. Он не вполне уверен, почему старается отслеживать, что он может сказать Доктору, чтобы задеть его; возможно, это его собственный беспомощный бунт против всей странной ситуации, в которой он пойман, будто в ловушке. Или, возможно — и это более правдоподобная гипотеза, — он хочет понять, какие именно отношения связывали Доктора с тем, другим человеком, которым, по всей видимости, Гарри всегда был и которым будет снова. У него уже есть пара догадок. Однако Доктор довольно быстро восстанавливает самообладание и пожимает плечами. — Если вдруг станет хуже, — только и говорит он, — дай мне знать. — Конечно, — отвечает Гарри и принимается за завтрак.(Лондон, Земля, 2009)
— Есть успехи? — спрашивает Джек. — Никаких, — раздражённо говорит Марта. — Но ничего удивительного, правда? Он объявляет, что мы можем искать что угодно, а у меня, на минуточку, нет специфических возможностей восприятия, как у таймлордов! — Но при этом что-то у тебя наверняка есть, — замечает Джек. — Я имею в виду, он даже и не подумал попросить Торчвуд. Предполагается ведь, что именно у нас есть доступ к инопланетной технике. А ты каждый день должна быть в своей больнице. — Я думаю, иногда Доктор забывает, что я не в том же смысле доктор, — сухо отвечает Марта. — Всё нормально, у меня есть ещё вечера и всё такое. Том считает, что я просто работаю сверхурочно. После недолгого молчания Джек как-то осторожно произносит: — Ты не намекала Доктору, что, может быть, так и лучше? Я хочу сказать, Яна был хорошим человеком. Может, Гарри тоже хороший человек. И, поскольку сейчас он, судя по всему, не пытается захватить мир, может, стоит просто… оставить его. — Нет, — говорит Марта, глядя в окно на безлюдную улицу. — Доктор был бы раздавлен, Джек. Он не хочет быть один. — Он не один, — раздражённо возражает Джек. — У него есть мы… — Джек, — перебивает Марта, — он сжёг свою планету. Джек поражённо умолкает. — У него должна была быть причина, — продолжает Марта, — но это не тот случай, о котором можно заговорить в обычной беседе, не находишь? Я думаю, может, он испытывает вину. Ты можешь сказать ему, что лучше оставить Мастера человеком, но я собираюсь найти эти карманные часы или чем там оно окажется. — Марта, — неловко говорит Джек, — послушай, я тоже его люблю, но мне кажется, что ты, возможно, заходишь слишком далеко. — Нет, — хмурится Марта, — дело в том, что тут скрыто нечто большее. Доктор думает — и я тоже так думаю, — что тот, кто сделал Мастера человеком, связан и с мисс Ингрэм, и со всем остальным. Как-то подозрительно, что стоило лишь нам, сопоставив известные части воедино, додуматься спросить Мастера, как вдруг он ничего об этом не помнит. — Ну и откуда тебе знать, не стоит ли за всем этим сам Мастер? — мрачно спрашивает Джек. — Я не знаю. Не исключено, что так оно и есть. Но мы не можем узнать, пока не вернём его обратно, разве нет? Джек вздыхает. — Ладно, продолжаем искать. Но я делаю это только потому, что доверяю тебе, ясно? — А Доктору — нет? — спрашивает Марта. — Нет, — говорит Джек. — Тебе, Марта Джонс. Связь обрывается. — Ха, — Марта какое-то время рассматривает телефон, замечает, который час, и, выругавшись, бежит в кафе вниз по улице, где она обещала встретиться с Лео за ланчем, в перерыв между его сменами. Когда она входит внутрь, он уже ждёт её с парой сэндвичей. — Марта, — улыбается он. — Что случилось? — О, много чего, — говорит она. — Это всё связано с Доктором. — Он взмахивает бровями, она показывает неприличный жест, отчего улыбка Лео только становится шире. — Эй, а у вас случайно не появлялось недавно никаких часов, а? Лео пожимает плечами. — Ну да, несколько. В основном секундомеры. — А карманные часы? — Нет, Марта, я же не антиквариатом торгую, — Лео закатывает глаза. — А что, Доктору не хватает подходящих аксессуаров, чтобы отправиться в девятнадцатый век? — Он в Ирландии, — с достоинством произносит Марта. Вообще-то, Лео имеет уже достаточное представление о Докторе, но всё ещё склонен колебаться между поддразниванием и смущением, когда кто-то его упоминает. С точки зрения Лео, Марта по-прежнему его слегка эксцентричная старшая сестра-медик, решающая все проблемы, и то, что остальные члены их семьи внезапно начали относиться к ней с безграничным доверием и уважением, сбивает его с толку. Марта не предпринимает никаких попыток пресечь его отчасти озадаченное поддразнивание; может, когда-то это её и раздражало, но то, насколько такое его поведение нормально, согревает сердце. — И мне нужно найти для него кое-что, что может быть карманными часами, а может и не быть. — В таком случае не думаю, что я тот, кто тебе нужен, — твёрдо говорит Лео. — Но, если хочешь, можешь заскочить к нам и посмотреть, нам только что доставили кучу всякого старого хлама. Пожертвование от кого-то по имени… эм-м, Энгл? Ингл? Марта очень медленно кладёт сэндвич обратно на тарелку. — Ингрэм? Лео светло улыбается ей. — Ага, точно.(Килкенни, Земля, 2009)
Гарри моет посуду. Доктор наблюдает за ним с особенно странным выражением на лице, как если бы почти полностью был уверен, что спит, и всё равно никак не мог решить, будет ли уместнее рассмеяться или заплакать. — Ты всегда можешь прекратить пялиться и помочь мне, — в какой-то момент говорит Гарри. — Не-а, ты, по всей видимости, справляешься самостоятельно, — отвечает Доктор и, подумав немного, усаживается на кухонный стол и начинает болтать ногами. Гарри до сих пор не смог разобраться, почему Доктор всегда носит один из этих до смешного узких костюмов в полоску. (Единственная причина, что на сегодняшний день пришла ему в голову, — потому что они хорошо на нём смотрятся, но потом мелькнула нелепая мысль, что если Доктор и делает уступку в сторону чего-то, приближающегося к практичности, то это его обувь). В полицейской будке Доктора был большой выбор похожих костюмов — к счастью, чуть менее облегающих — размера Гарри, хотя среди них оказалось подозрительно много чёрных. Когда Гарри спросил Доктора, не мог бы он просто съездить в город и купить одну-две ужасные туристические футболки, Доктор сказал, что у них нет денег, и сделался невероятно уклончивым, когда Гарри потребовал ответить, как тогда они платят за коттедж. В конечном итоге всё это привело к тому, что, пока Доктор болтает ногами, глядя на него, Гарри моет посуду в белой рубашке с закатанными до локтей рукавами, чувствуя себя как-то глупо. — Расскажи, что ли, о твоей планете, — говорит он. — …Нашей планете. — Вообще мне незачем это делать, — отвечает Доктор. — Как только мы найдём вещь с твоей сущностью таймлорда, ты и сам всё вспомнишь. Гарри опускает миску на подставку для сушки так резко, что раздаётся звон, и сверлит Доктора взглядом. — Я только с твоих слов знаю, что я всего неделю как человек. Только с твоих слов я знаю, что мы должны прятаться в коттедже в Ирландии, а не где-либо ещё, в поисках чего-то — чем бы оно ни оказалось, — что снова сделает меня каким-то инопланетянином, и тогда ты оставишь меня в покое. Давай, порадуй меня. — Ну, наша планета, она… — с трудом произносит Доктор. — Она называлась Галлифрей. Мы… мы выросли в Цитадели таймлордов… — О, расскажи о них, — перебивает Гарри. Он не вполне уверен, почему, но непонятная сдержанная боль на лице Доктора вызывает у него неприятное ощущение, не в последнюю очередь потому, что у него такое странное, инстинктивное чувство, что это он должен быть непосредственной причиной любой его боли, и это ужасает его. — Или обо мне, — резко добавляет он. — Каким я был? Каково моё имя? Все таймлорды именуют себя каким-нибудь званием? — Нет, — цепляется за это Доктор. — Нет, но мы можем выбирать имена-символы, и я… — Доктор, — Гарри улыбается уголком рта и энергично берётся мыть ножи и вилки. — Делаешь людей лучше? — Иногда. — Значит, у меня тоже было звание? — настаивает Гарри. — Да, — говорит Доктор, но не стремится конкретизировать. — Ну? — Что «ну»? Гарри указывает на него вилкой, покрытой пеной. — Прекращай вести себя так, будто у тебя устойчивость внимания как у золотой рыбки. Моё имя. — Ты называл себя Мастером, — мягко произносит Доктор. Гарри фыркает. — «Привет, я таймлорд по имени Мастер»! Я был немного высокомерным, а? К его изумлению, Доктор слегка улыбается. — Имя, которое ты носил в Академии, было хуже. — О, так я его сменил после выпуска? — оживляется Гарри. — И какая же у меня степень? Ха, я магистр, а ты всего лишь доктор. — Мой посуду, — хладнокровно отвечает Доктор. — Так, значит, таймлорды, — произносит Гарри, возобновляя своё занятие. — Два сердца. Ретро-машины времени. Способность случайно превращаться в людей. Показушные костюмы. Что ещё? Доктор размышляет над ответом, очевидно, пытаясь найти что-то интересное и при этом безопасное. — Способность регенерировать, — наконец говорит он. — Если тело таймлорда становится старым или получает смертельное повреждение, мы можем регенерировать каждую клетку наших тел. Новое лицо, новая личность, всё другое. Гарри обдумывает сказанное, он не до конца уверен, есть ли в этом больше смысла, чем в предыдущих россказнях. Хотя, с другой стороны, ретро-машина времени, по всей видимости, работает, значит, возможно, и остальное — правда. — Ну и как ты раньше выглядел? — О, — Доктор на мгновение морщится. — Волос поменьше. Большие уши. Кожаная куртка. Возникший мысленный образ заставляет Гарри тихо фыркнуть. Он маскирует это, вытирая насухо стакан. — А до этого, — говорит Доктор, — довольно длинные волосы. Слегка вьющиеся. Кто-то однажды сказал мне, что я выглядел как Томас Джефферсон. Только не был рыжим. Гарри молча смотрит на него. — А до этого… о, это был один из более старых. Несколько раз я был пожилым. Хотя выглядел презентабельно. Может, чтобы скомпенсировать то, что было до этого. В те времена я по-настоящему любил яркую одежду. А ещё раньше я был блондином. Тоже относительно молодым. Мне нравилась та внешность. А ещё раньше… — Подожди, — прерывает его Гарри, — ты что, можешь так вечность продолжать? Ты бессмертен? — Ну… — Доктор делает рукой жест, обозначающий действия в обход правил. — Технически предусмотрено лишь двенадцать регенераций. Тринадцать тел. Но иногда делают надбавки. — Ну и которая у тебя сейчас? — спрашивает Гарри, выпуская воду из раковины и рассеянно нащупывая полотенце. — Десятая, — говорит Доктор так, будто его это не слишком-то и беспокоит. — …А у меня? — У тебя вторая, — незамедлительно сообщает Доктор. — Ну, в этом цикле. Думаю, если посчитать все вместе, сейчас должна быть минимум семнадцатая. Гарри быстро производит мысленный подсчёт, прекрасно понимая, что, сложив тринадцать и два, семнадцать никак не получишь, как вдруг в его разуме вспыхивает ужасное воспоминание о том сне, в котором он был будто бы живым трупом. Он с трудом сглатывает, и внезапно всё это начинает казаться гораздо более реальным и значительным. В какой-то момент он думает, что его сейчас может стошнить. Доктор передаёт ему полотенце с таким смиренным пониманием на лице, что Гарри хочется его ударить. Он этого не делает. Весь вечер он смотрит телепузиков, потому что нелепое, незамутнённое безмыслие успокаивает. Этой ночью он крепко спит, а проснувшись, обнаруживает, что, несмотря на все кулинарные неудачи Доктора, тосты, как ни удивительно, даже он не может угробить. — Снилось что-нибудь? — спрашивает Доктор исправно, как часы. Гарри, подумав немного, решает, что сегодняшний день подходит для того, чтобы ответить правдиво. — Да, — говорит он, поднимая взгляд. — Мне снилось, что ты был прикован к стене, а потом я тебя поцеловал. Не знаю, как ты, Фрейд, но я думаю, это может что-то значить. Он снова испытывает лёгкую тошноту, видя, как лицо Доктора охватывает абсолютная неподвижность. — О, боже, — произносит Гарри, — ты влюблён в этого самого Мастера. — Гарри, когда я спрашиваю тебя о снах, я имею в виду только те, что могут как-то намекнуть на то, как тебя угораздило стать человеком, — взрывается Доктор. — И подавляешь это, — продолжает Гарри, качнувшись на двух ножках стула. — Боже, тебя, наверное, на части раздирает, когда ты видишь меня таким. — Гарри… — Думаю, я, возможно, тоже испытываю к тебе влечение, — говорит Гарри, ножки его стула с глухим стуком возвращаются на пол. — Решил, что стоит упомянуть. На случай, если всё это непонятно и безответно. Между тобой и им. — Гарри, — твёрдо повторяет Доктор, — тебе не захочется, чтобы это обсуждение было частью твоего прошлого, когда ты снова станешь Мастером. Поверь мне. — Что ж, запишу нас на консультирование по вопросам брака или что-нибудь типа того, — говорит Гарри (и это намерение почти искреннее), а потом возвращается к своей яичнице.(Лондон, Земля, 2009)
— Нашла что-нибудь? — спрашивает Лео. — Хороший вопрос, — вздыхает Марта. — Дело в том, что я не уверена, что именно я ищу. То есть Доктор сказал, это может быть что угодно. — Лео протягивает ей резиновую уточку для внимательного изучения. — Что-то, что можно открыть, — добавляет она. — Не слишком-то сужает круг поисков, не так ли? — говорит Лео. — Слушай, Марта, почему ты вообще что-то ищешь, при том, что даже не знаешь, что это? И почему это ищешь ты, а не Доктор? Потому что теперь, когда Мастер — человек, Доктор ведёт себя так, будто думает, что Мастер может умереть в любой момент. Но Марта не пытается это объяснить; она, разумеется, не рассказала своей семье, что помогает Доктору вернуть Мастера. Она лишь пожимает плечами. — У него есть другие дела, которые необходимо сделать, — отвечает она. — А как только я найду эту штуку, мы начнём получать ответы. — Эм-м… Косметичка? — Возможно, — Марта окидывает её взглядом. Она выглядит совершенно обыкновенной. И тут Марта замечает в уголке такие же странные астрономические символы, как на карманных часах Доктора и Яны. У неё учащается пульс. — Лео! — Подожди минутку, Марта, я помогаю клиенту! — сообщает Лео и возвращается к разговору с симпатичной девушкой, которая, по всей видимости, пытается ему что-то продать. Марта, вздохнув, подходит к ним. Девушка держит в руках музыкальную шкатулку, рассказывая: — Я на самом деле даже не знаю, откуда она у меня. Не думаю, что она работает, но выглядит мило, правда? Возможно, я могу что-то выручить за неё? Неожиданно Марта замечает, что девушка ей смутно знакома. — Простите, как вас зовут? — спрашивает она. Девушка переводит на Марту удивлённый взгляд. — Лидия Трэн, — говорит она. — А вы — Марта Джонс. Сердце вдруг стучит так громко; Марта кладёт косметичку на прилавок и довольно спокойно произносит: — Могу я взглянуть на вашу шкатулку? Лидия подталкивает шкатулку к ней через прилавок, и вот они — астрономические узоры, выгравированные на крышке. Марта с трудом сглатывает. — Вы… хоть раз пытались открыть её, Лидия? — Не уверена, — немного хмурится Лидия. Лео озадаченно переводит взгляд то ну одну девушку, то на другую. — Окажите мне услугу, ладно? — голос Марты звучит довольно ровно. — Попробуйте... попробуйте открыть её. И Лидия открывает шкатулку. Марта впервые видит это собственными глазами — как наружу вытекает золотой свет и впитывается в лицо Лидии, — но ошибиться невозможно. Всё только что стало ещё запутаннее.