Дорога, ведущая вдаль

      Вера появилась в ординаторской ближе к концу рабочего дня.       — Здравствуйте, — поздоровалась она, и обратилась к Володе лично: — Вов, ты как? Выглядишь не очень.       — С чего мне выглядеть хорошо, Вер? Я же мало того что резаный весь, так ещё и отмороженный на всю голову, — отшутился он.       — Ой, если кто тут отмороженный, то явно не ты. Всё познаётся в сравнении.       — Бузит мой тёзка?       — Жуть как бузит. Вот, мириться пришла. А что делать! И ты понимаешь, Вов, я оказалась во всём виновата.       — Конечно, понимаю, знала ведь за кого замуж шла, — он подмигнул ей.       Володя позвал Татьяну и пошёл с ней в лабораторию.       — Владимир Александрович, так это жена Владимира Семёныча?       — Да. Вера Петровна.       — А дома мириться никак?       — В каждой семье есть свои ритуалы, вот они хорошо мирятся на работе.       — Это всё из-за Павла?       — Ну да.       — Мне очень жаль, что так получилось. Я не хотела. Это какое-то невероятное совпадение. Даже не знаю, что сказать. Понимаете, если бы меня не было, если бы мы с Павлом не встретились, у Владимира Семёновича в семье не было бы раздора. И Маша теперь с грузом в душе живёт. Она мужу не доверяет. А это просто ужасно.       — Тань, я понимаю, что ты сочувствуешь Семёнычу, переживаешь за его дочь, я тебе почти верю.       — Я больше не люблю отца моего ребёнка.       — Врёшь, но это не моё дело.       — Дайте сигарету, пожалуйста.       — Беременным курить вредно, не дам.       — Вы решаете за меня?       — А ты считаешь, что я не имею на это право?       — Имеете, я понимаю, что обязана вам жизнью. Просто приобрести вот так ещё одного родителя на работе тоже не комильфо.       — Таня, не злись. Тебе не идёт. Не пытайся маскировать свои чувства. Хочешь высказаться — говори. Тебе самой легче станет.       — Я подумаю, ладно? Я не готова вот так взять и рассказать. У меня тоже вопрос, вы после защиты уйдёте от нас?       — Нет. Всё останется так, как есть сейчас.       — Значит, зря волнуюсь.       — Зря.       — Вам делать нечего, да? Что гуляем? — Семёныч с бумагами в руках вышел из лаборатории. — Между прочим, Вова, твоя жена находится этажом ниже, и увидев вас вместе, прогуливающимися по коридору, не обрадуется.       — А твоя жена ждёт тебя в ординаторской, так что, Семёныч, чем ты скорее решишь свои вопросы, тем раньше мы с Танечкой окажемся на своих рабочих местах.       — Решу, решу, самому это противостояние титанов уже знаешь где! Ты мне лучше скажи, почему у полуторогодовалого ребёнка в крови полтора-два промилле алкоголя? А потом мы задаёмся вопросом, каким образом он утонул в ванне с водой, в ванне, налитой до половины!       — Уснул…       — Да, Вова, ты прав. Он просто уснул. А теперь надо найти того, кто поил кроху. Сейчас отзвонюсь следователю, искать — его прерогатива. Пусть ищет. Погуляйте минут двадцать. Я с Верой поговорю.       Он торопливо пошёл в сторону кабинета.       — Не понимаю, эти родители сами давали ребёнку спиртное? — на лице Татьяны читалось искреннее удивление.       — Может быть, родители, может, няня или кто-то из бабушек. Ты знаешь, есть такая практика: дать ребёнку вина, чтобы спокойней был, спал. Раньше спиртным и простудные заболевания у детей лечили. Да у меня у самого был случай, мы с женой ещё учились на последнем курсе, Данька маленький был. Вернулись из института, он спит, горячий — жуть, температура высоченная. А тёща бывшая рассказывает, что раза три ребёнка всего водкой обтирала. Бутылку пол-литровую извела. Знаешь, чем дело закончилось? Похмельем. Спирт через кожу впитался. А если взять с другой стороны, когда спирт попадает на кожу, он её охлаждает. И действительно, есть такое — температуру у детей растиранием водки снимать. Вот тебе и палка о двух концах.       — Так у вас ещё сын есть?       — Есть, Даня, старший. Приехать обещал летом. Хоть вживую повидаемся. У меня три сына и дочь. Даня с матерью своей живёт, в Америке.       — Общаетесь?       — Да, не реже трёх-четырёх раз в неделю по скайпу.       — Почему разошлись, расскажите?       — Да скрывать мне нечего. Она встретила мужчину, которого полюбила.       — А вы? Вы же не год и не два вместе прожили?       — Я работал на «Скорой», чтобы содержать семью. Она ушла в науку. Я был её недостоин, по её мнению.       — Успешно «ушла»? Защитилась?       — Нет, поменяла мужа и страну проживания. Два года назад родила второго ребёнка. Вроде бы счастлива. А я нашёл мою Оксану.       — Интересно, может быть, и мне повезёт. Я ведь сама сглупила. Знала, понимала, да и чем всё закончится, предполагать могла. Но считала себя особенной. Думала, что там, где не получилось у других, обязательно получится у меня.       — Так наивно полагают все гомо сапиенс.       — Все! Я себя всеми не считала. Я уникальная, улучшенная модель всего человеческого рода. Именно так, а не иначе. Я не чувствовала себя лишь избалованной девчонкой, и Господь покарал меня за мою гордыню. Спросите, как? Любовью. Всё очень и очень просто.       — Можно к вам присоединиться? — спросила неизвестно откуда появившаяся Оксана.       — Можно, Ксю. Если Таня позволит.       — Конечно, можно. Хотите послушать о моих глупостях, ну что ж. Так вот, всё началось в отделении, где он работал. Милый, обходительный, молодой. Душка — одним словом. В него влюбились все представительницы женской половины курса. И тут же начали конкурировать друг с другом. Макияж, шмотки, чистейшие халаты, маникюр. Успеваемость резко пошла в гору. А то как! Самый-самый должен выбрать самую-самую. Но после первых попыток покорить сердце Павла пришло общее разочарование. Дальше постели он не шёл. А все хотели в ЗАГС и чтобы долго и счастливо. Я поначалу смеялась. Потешалась над чужими слезами. Они же так, никто — мусор, вот и огребли по заслугам. Но со временем я стала замечать его взгляды на своей персоне. Мне было приятно его внимание, и я позволяла ему на меня смотреть. По крайней мере, мне так казалось. Я даже стояла пару раз у операционного стола по его протекции. Конечно, просто стояла и смотрела на работу других, уже профи, но он меня покорил. И я сдалась. То есть уподобилась тем самым девочкам, что души в нём не чаяли. Дальше — больше, я старалась сама попасться в поле его зрения. Но он перестал меня видеть. Переключился на других. И опять слёзы, сопли, разочарования. Я слушала других и всё равно не верила, что то же самое будет и со мной. Чем меньше внимания он мне уделял, тем больше его мне требовалось. А потом случился день, который перевернул мою жизнь. Всё было плохо, больной погиб на операционном столе. Он оперировал, я стояла рядом. Впервые смерть предстала передо мной во всём своём реальном обличье. Неприглядном вовсе. Реанимационные мероприятия без эффекта, все усилия напрасны. И жуткий холод в душе. Я не помню более мерзкого состояния. Занятия закончились, рабочий день тоже. Я увидела его на улице. Он был пьян. Просто не держался на ногах. Меня, естественно, не узнал, но я и не стремилась. Самое ужасное, что в таком виде он пытался сесть за руль. Конечно, я не позволила. Спросила адрес, загрузила его на пассажирское сидение и привезла к нему домой. Я понимала, что завтра рабочий день, и он должен быть трезв. Я сделала всё возможное. Наутро ему на свою работу, а я — на пары... Мы пришли вместе. И я опять за рулём его машины. Вот так наступило наше время, которое продлилось три месяца. Ровно до того момента, как я поняла, что уже не одна. Тут-то и выяснилось, что ни я, ни мой ребёнок в его планы не входим. Он предложил мне денег на аборт и дальнейшее совместное проживание. Нет, не замуж, а именно проживание. Для меня это был шок, не знаю, мне было плохо. Я любила, но при этом наивно полагала, что и меня любят. Я не заметила его полное нежелание знакомиться с моими родителями. Я не говорила кто они, зачем? Я для него была простой студенткой. Неделю после сообщения о беременности он со мной не разговаривал, затем снова предложил денег на аборт и съехать с его квартиры. Вот и всё.