Время идёт быстро.
И этот долгожданный день наступил. Сегодня Володя не работал, взял отгул. Проснулся рано, вернее, не спал совсем. Болело сердце. Но всё объяснимо, а потому не так страшно.
— Вов, не спишь? — жена, как всегда, тонко чувствовала его состояние.
— Не спится, Ксю.
— Не волнуйся, уже совсем скоро обнимешь Даньку.
— Вот и не сплю в ожидании.
— Лена опять звонила?
— Да каждый день. И всё одно и потому. Она из-за меня теряет сына. Почему теряет, погостить человек едет. С Ричардом говорил. Он считает, что парень взрослый и имеет право на самоопределение. Только в университет ни в какой документы не подавал, это плохо. А так всё в порядке. Ты мне скажи, что с Олежкой? Вчера пробовал с ним говорить, в глазах слёзы и молчит как партизан. Сашка тоже. Ревность это? Как думаешь?
— Олег боится, что ты его разлюбишь. Да, всё время боится, как узнал, что ты не его отец. А тут сын твой приезжает. Явно любимый.
— Нет, ну вы даёте! Ксю, как я могу разлюбить сына?
— Ты про которого?
— Да про всех. Они отличаются? Чем?
— Вова, ну у Олега всё время комплексы, из-за внешности, из-за того, что не родной.
— Вот как можно глупость эту из головы вытравить? Пойду к нему.
— А я?
— Ты тоже боишься?
— Боюсь, вдруг я ему не понравлюсь.
— Сумасшедший дом. Ей-богу! И как я с вами живу? Вы же в моё отсутствие разнокалиберных тараканов выращиваете. Дурашки вы мои.
Он поднялся с кровати и направился в комнату сына. Сашка мирно спал, скинув на пол махровую простынь, которой укрывался. Олежка же наоборот укутался и всхлипывал в подушку.
Володя сел на край кровати и погладил его по спине.
— Сынок, что случилось?
— Ничего, пап.
— Без ничего слёз не бывает. Рассказывай.
Мальчик сел на кровати. Растёр по щекам ладошками слёзы и смотрел прямо в глаза отцу, пытаясь прочитать там ответы на все свои невысказанные вопросы.
— Что же ты расстраиваешься, а, родной ты мой дурилка?
— Папа, ты меня не разлюбишь?
— Сына нельзя разлюбить. Так что это не грозит ни тебе, ни Сашке.
— Точно?
— Ты ещё спрашиваешь? Вот смотри, Даня уехал совсем маленьким, и его не было почти восемь лет, но я же его не разлюбил.
— Нет, но ты его совсем не знаешь. Не знаешь его привычек, даже пристрастий в еде и то не знаешь. Мама бабуле говорила, что волнуется, вдруг её еда ему не понравится. И я могу не понравиться. Ты же понимаешь, что по скайпу одно, а в жизни другое. Приедет, скажет, — мой папа, а ты чужой, белобрысый.
— Вот так и скажет?
— Да! Все так говорят. Спрашивают — и в кого я такой непохожий. Папа, знаешь, как это грустно?
— Олежа, а у меня, когда я маленький был, спрашивали, где мой отец. А я рассказывал, что он геройски в войну погиб. Врал всё. Меня потом моя мама отругала. Сказала, что гордиться надо не выдумками, а тем, что имеешь на самом деле. Мой отец был хорошим человеком, но не героем, и не воевал никогда.
— Ты его не помнишь?
— Нет, он умер, когда я был совсем маленький. У меня от него только фамилия и отчество остались. Но им можно было гордиться, хотя бы потому, что моя мама любила только его всю жизнь. Значит, он того стоил.
— Я тоже горжусь тобой, вот был бы я хоть капелюшечку на тебя похож. Как Сашка хотя бы.
— Мне нравится, что у меня такой особенный сын, как ты. Ты красивый, Олежек, и душой, и внешне.
— Значит, не разлюбишь?
— Никогда!
— Ты возьмёшь меня Даньку встречать?
— А как же. Конечно, все вместе поедем. Только прилетит Данька и спросит: «Почему у Олежки глаза красные и нос картошкой?»
— А я отвечу: «Потому что я альбинос». Нет, пап, не отвечу так, волнуюсь я просто!
***
В аэропорт прибыли за час до прилёта самолёта. Мальчишки тихие такие вдруг оказались, только перешёптывались всё время. Настасья же бегала по залу и норовила забраться под сиденья, Оксана за ней следом — вытаскивала её откуда только можно и нельзя.
Когда в дверях появился Данил, Володе показалось, что ноги сами собой приросли к полу. Он только позавчера видел сына в скайпе, но живьём — совсем другое дело.
Володя растерялся. Столько мечтал об этой минуте, и вот, ни звука. Даже шевельнуться не мог.
Данька подошёл к нему сам, скинул на пол две сумки и рюкзак.
— Ну, здравствуй, папа.
Сколько они простояли в обнимку, сказать трудно. Настасью унесло куда-то в очередной раз, а вслед за ней и Оксану. А Олежка с Сашкой рыдали за спиной отца.
— Ну что брательники, ревёте-то зачем? — спросил их Даня, сам утирая слёзы. — Давайте знакомиться вживую. Я точно знаю, что ты Олежек, а ты Саша. И вы самые лучшие братья на свете. Я так с вами встретиться хотел.
— А мы тебя знаешь, как ждали! — Олежка даже не заметил, как был поднят в воздух высоченным братом.
А Сашка вслед за ним.
***
После ужина, во время которого Даня не забывал нахваливать Оксанины кулинарные способности, Володя со старшим сыном остались вдвоём.
— Дань, я понимаю, что вопрос о планах вот так сходу глупый, но всё же. Где и как ты собираешься учиться дальше?
— Мама так и сказала, что вопрос о моём образовании у тебя будет первым. Отвечаю — я собираюсь работать год, снимать квартиру, заработать на учёбу и выбрать университет.
— Почему работать и где?
— Папа, я работал на заправке, чтобы купить билет сюда. Стеснять тебя с семьёй я не намерен. Ты ещё не понял? У меня билет был в один конец. Я насовсем к тебе вернулся. Ну что ты так улыбаешься? Не рад, что ли? Это обдуманное решение. Поступать буду в медицинский, я школу заканчивал с биологическим уклоном. Но сначала мне нужно заработать на обучение.
— Всё сказал?
— Всё.
— А теперь отца послушай. Съёмную квартиру не потянешь ни ты сам, ни я. Живи здесь, с нами. И надо поступать. Завтра же всё узнаем. Незачем год терять.
— А работать где можно? С тобой хотелось бы?
— Надо с Семёнычем поговорить. Давай спать. Завтра трудный день.
