Дорога, ведущая вдаль

      — Ну рассказывай, как дошла до такой жизни, — Мария Юрьевна внимательно смотрела на Лену. Думала: «Чего же этой здоровой и красивой бабе не хватает? Почему в своих бедах винит кого-то, просто так? А есть ли у неё эти беды? Или, может, просто она и не знает, что такое — беда?» Но обещала выслушать и понять, вот и выслушает, чтобы понять, что связывало её любимого зятя с этой женщиной.       — Как дошла — не знаю. Я с самого начала начну, с института. Мы с Маринкой вместе поступили. В школе дружили, и родители наши дружили. Не скажу, чтобы я любила её, сестрой там считала, но привыкла и не могла без неё. А она со мной везде, как нитка за иголкой. Вы не подумайте, я про Маринку не зря говорю. Она в моей жизни многое решила. Даже не то что она сама, а просто факт её существования, наличия.       Мне всегда всё давалось легко: и учёба, я первой в классе слыла, и пела я лучше всех, и в самодеятельности участвовала. А Марина брала задницей. Сидела, пыхтела, учила, ну, чтобы не отстать. Я у лиц противоположного пола котировалась всегда. Блондинка от природы, красивая, умная, начитанная, умеющая себя вести. Английским свободно владею. Представляете, да?       И вот мы с Маринкой попадаем в одну группу с Володей. В группе три парня, Володя после школы, как и мы, и два других постарше, после армии. И взгляды всех девочек устремлены на него. А что? Он видный, высокий, красивый. Я сейчас периодически на Даньку смотрю и Вову в молодости вспоминаю. Они один в один. Понимаю, почему тогда случилось то, что случилось. Всем нужен был Вова. Всем, кроме меня. И не потому, что он мне не нравился, просто я животное не стадное, и то, что нужно всем — безразлично мне. Зато Маринка влюбилась. Сон и покой потеряла. Я смеялась над ней, прикалывалась. Наши девочки чего только не выдумывали, чтобы внимание его на себя обратить. Но ему были все и всё по барабану. С ребятами он не сблизился, они не понимали его, а он их. Он пришёл учиться, не любовь крутить, не романы, а учиться, вот и учился. Честно, без халтуры.       Может быть, этим он меня и заинтересовал. Мы конкурировали. Спорили, доказывали свою правоту. Остальные до нас не дотягивали. Кому-то было всё равно, кто-то понимал, что ему просто не дано. Марина зубрила. По дороге домой ныла, спрашивала и переспрашивала, посмотрел он на неё или не посмотрел. Заметил, как она отвечала, или не заметил. Мне смешно было. Такие глупости из-за парня придумывать! А она на полном серьёзе, аж до слёз. Время шло. Мы ходили вместе втроём везде, на лекциях вместе сидели, в анатомке вместе, в библиотеке. А это — время с самого утра и до позднего вечера. Время сближает. Оно общим жизнь саму делает. Через какое-то время Вова мне знаки внимания оказывать стал. Всё по мелочи, но явно мне, не Марине.        Потом и в выходные встречаться стали. Всё так же втроём. Но Маринку ревность замучила, а меня — интерес. Как оно там, с мужчиной. Не помню, как что произошло. Помню, где — дома у него. Меня тогда квартира поразила и библиотека. Мы чай пили, вот как у вас, с пирожками. Мама его сделала. Мама находилась у бабушки, та болела, но ещё жива была.       Маринка увидела, как мы целовались в ванной комнате, и ушла, назвав меня стервой. А я решила пойти дальше. Отдалась. Затем как с цепи сорвались, дело молодое. Темперамента хоть отбавляй. Мне завидовали. А он любил. Я понимала, принимала его любовь, вот только ответить взаимностью не могла. Меня больше возбуждали Маринкины ревнивые слёзы, чем его чувства. Но разве я в этом виновата? Моё тело принадлежало ему, а душа — мне. Только мне, одной мне!        Познакомилась с его мамой. Он настоял. Она предлагала оформить отношения. Он сам замуж звал. А я не хотела. Тогда и изменять — не изменяла, он у меня был один, но и в клетку не стремилась. Если бы можно было оставить отношения на уровне секса, у нас всё сложилось бы.       Мои родители на браке настаивали. Им нравился Вова, и внешне и по характеру. И нравилось его приданое. Я могла быть королевой, не скитаться по съёмным квартирам, не думать, где и как обустраивать свой очаг. У него было всё. Четырёхкомнатная квартира с огромной квадратурой, с отдельной комнатой под библиотеку и маленькой для прислуги. Квартира его отца. Тот был много старше матери. И умер, не успев вырастить сына. Бабушка тоже подарила квартиру Вове. Считала, что наследник всё равно один, так зачем дважды переоформлять жилплощадь. Вовина мать съехала к бабушке и ухаживала за ней до самой её смерти. Так что Вова был из женихов завидных.       На шестом курсе я залетела. Не специально, нет. Так получилось. Но все обрадовались. И Вова с его мамашей, и мои родители. Ребёнок мне стоил диссертации. Я не могла отдавать науке времени больше, чем сыну. А потом поняла, что сын и есть тот единственный мужчина, которого можно любить всем сердцем.       Несмотря на это, становиться домохозяйкой я не собиралась. Я слишком тщеславна. Родители решили проблему. Даньку забирали то мои, то свекровь. А Вова перестал быть интересен совсем. Он устроился работать на «скорую». Представляете? Перспективы —ноль. Но и Марина пошла туда же за ним. Подлая баба не оставляла надежды прибрать к рукам чужого мужа.        Он считал, что там, на «скорой», можно заработать. Работал не на одну ставку. Приходил уставший, вымотанный, никакой. Ему было не до моих проблем и не до моей науки. Да и я стала сдавать свои позиции. Мне для развития нужен был он, его мозги, его конкуренция. Я впала в депрессию. Почти ненавидела его. Спали раздельно, я не готовила принципиально, не стирала. Он молча занимался этим сам. Начались скандалы. Я пыталась ему доказать, что нельзя стоять на месте, что нужно развиваться, идти вперёд. Что его мозги просто высохнут на той работе. А он открыто смеялся мне в лицо, утверждая, что каждый хорош на своём месте.        Вы не поверите, но мне казалось, что его там держит Марина. Я ревновала, бесилась, но от этого становилось только хуже.       А потом появился Ричард. Приехал по обмену. Он был конкурентом мне. Я ожила, я смогла снова стать собой, развиваться, работать как прежде. Писала статьи, спорила с ним, общалась на разные темы. Ждала встреч. Жила им и только им.       А он приезжал, уезжал и отношения становились письмами.       Как-то в очередной приезд я отдалась ему. Было страшно и неприятно на душе. Но только в первый раз. Потом появился драйв. Азарт. Меня тянуло к Ричарду и физически тоже.        Осуждаете? Понимаю. Я тоже себя осуждала. На одной чаше весов была семья. Вова, суперположительный человек, и сын, которого мы оба безумно любили. А на другой — мои чувства, моя любовь. Моя жизнь.       Так прошли три года. Я понимала, что надо что-то решать. Что дальше продолжаться это всё не может. А Вова не замечал всего происходящего, или не хотел замечать. Вот свекровь — другое дело. Шипела, как змея. Причём наедине, при сыне лапочка лапочкой. Я спросила её, почему она меня ненавидит. Знаете, что она ответила? «Ты плохая жена моему сыну». Вот так вот.       Я тогда познакомила Даньку с Ричардом. Мы уже говорили об отъезде. Он хотел получше узнать моего ребёнка. Даже усыновить его хотел, но Вова бы никогда не позволил, да и не отпустил бы Даню. А сын ничего отцу не рассказывал. Ничего. Хотя болтун ужасный всегда, а тут ни-ни. Перед отъездом сюда сказал, что у него язык не поворачивался, что боялся отца расстроить.       Но вернёмся к тем событиям. Я на развод подала в одностороннем порядке. Речь подготовила, как Вове объяснить, что Америку с нашим Мухосранском сравнивать нельзя. Я была почти готова к его реакции, к истерикам, скандалам. Но ничего не случилось. Произошла авария.       А за ней — неизвестность, страх, что он может умереть. Ночи под дверью реанимации. А потом приговор. Он не будет ходить. Свекровь ещё похоронила. Она не пережила трагедии с сыном. Я даже злилась на неё. Ей не надо таскать его, здорового тяжеленного мужика, и менять памперсы. Ей легче — умерла и забыла.        Я тогда сказала Ричарду, что не могу уехать, что должна с Вовой, что обещала — и в горе, и в радости. А он образумил. Нельзя себя хоронить. Надо жить ради сына. Есть социальные службы, они Вову не оставят.       Сам Вова тоже изменился. Злой стал. А тут ещё Марина ему о заявлении на развод сказала. Пришлось объясниться. Я никогда его глаза не забуду, когда он всю правду узнал. Прогнал меня. Позвонил через неделю. Просил привести сына.       Данечка так плакал потом.       А я жила из последних сил. Ричард поддерживал. А потом наступил день, когда Вова подписал все бумаги на развод, на продажу квартиры, разрешение на выезд сына.       Марина говорила, что надо место в доме инвалидов выкупить, там уход за Володей будет. Я поехала, посмотрела — это не то место, где он бы жить смог. Да и врач говорил, что умственно он сохранён, что сможет передвигаться на коляске. Я тогда ему купила квартиру вот эту, ремонт сделала, перевезла вещи, библиотеку. Он читать любил, ему книги саму жизнь заменяли. Счёт открыла, тоже туда часть денег положила. Просила Марину проконтролировать, может, сиделку ему нанять.       Я не бросала Володю до самого отъезда. А он впадал в депрессию всё больше и больше. Я Даню перестала приводить к нему. Боялась за ребёнка. А Володя не понимал, обижался.       Мне трудно объяснить, это пережить надо. Это такой ад!       Вы не представляете, какой это ад. Я даже смерти ему желала, она бы выходом для него была.       Ревела всю дорогу в Америку. А потом обживалась, начинала новую жизнь. Ричард делал для нас с Даней всё. Он пытался сыну моему отца заменить. Не получилось. У нас с Ричардом общий сын есть, ему два с половиной года. У меня хорошо в семье. Только Даня вырос и уехал. Он сердце мне разбил. Хоть бы рядом, хоть бы, чтобы приезжать иногда. Так ведь нет. Совсем, и туда, откуда я его выдернула для лучшей жизни.       Осуждаете? Ваше право. Только жизнь без любви — не жизнь, даже если рядом самый достойный человек. По крайней мере, я так думаю.