Дорога, ведущая вдаль

      — Не помешаю? Я только чаю налью, — Лена вошла на кухню, когда все завтракали.       Конечно, заметила, как Володя обнял Оксану на глазах у детей, и смущение на лице женщины.       «Господи, откуда она такая взялась, как вообще обратила его внимание на себя?» Лена задавала этот вопрос снова и снова, сравнивала, анализировала, пыталась понять. Володя любил Оксану. Нет, не так, как её когда-то — бурно, сгорая от ревности и желания. Любил тихо, но очень бережно. Он пылинки сдувал с нынешней жены.       Если с ней когда-то была любовь-страсть, то с Оксаной — любовь-благодарность, любовь–доверие.       А у неё любви так и не случилось. Она отдавалась сначала одному, затем другому, но не любила. Ричарда тоже никогда не любила, он был способом выезда из страны, потом донором жизни, и когда начал осознавать, что семьи-то практически нет, она родила ему ребёнка. Того самого, которого он просил всю их совместную жизнь.       Признаться в этом она не могла никому, даже себе. А оттого злилась на эту «замарашку», Оксану — она, в отличие от Лены, была счастлива.       «Замарашка». Лене очень, просто очень нравилось прозвище, которое она дала Оксане. И вовсе не потому, что та была грязной, она просто из другого сословия, по Лениным меркам. Такие в прислуги годятся.       Но сегодня все амбиции надо было оставить. Она погорячилась вчера, и сын, ради которого она приехала, ради которого жила все годы, оказался в противоположном лагере. Его надо вернуть, любыми средствами. Придётся склонить голову и пойти на уступки. Она мать — женщина, которую боготворит каждый ребёнок. Любовь к матери безусловна. И её Даня должен любить её, и любит, и переживает из-за ссоры. Она-то уж знает своего сына. А потому готова действовать и терпеть.       Итак, семья собралась на кухне, завтракают. И Володя на глазах у всех обнимает жену. Бесстыдство какое. Она спросила, можно ли ей налить чаю. А Володя Оксану не отпустил. Даже слова не произнёс, кивнул молча.       Она поставила на плиту греть чайник, продлевая время своего присутствия на кухне. Володя поцеловал жену в щёку.       — Ксю, я сегодня весь день в суде. Ты помнишь?       — Костюм, рубашка, галстук всё готово. Давай в душ и одеваться.       Он взял её за руку, и они скрылись за дверьми ванной комнаты.       Лена злилась. Разве можно вот так: не скрывая своих отношений! Ей казалось, что это слишком, она бы никогда на глазах у детей не стала бы уединяться с мужем. Так она и не стала — никогда.        Налила чай и пошла в комнату, которую занимала.       — Дэн, у тебя есть занятия? — спросила уже на пороге кухни.       — Да, мама, я до обеда в институте, потом на работе.       Она подавила злость и раздражение, возникшие на бывшего мужа. Всё складывалось, в принципе, наилучшим образом. Всё в её пользу. Ещё бы этот Семёныч, которого она видела мельком вчера вечером, свалил куда-нибудь. Уж больно он близок к семье Володи. Вот кто внушал ей опасения.       Но! Есть большое НО! Сына надо спасать! Спасать от отца, негативно на него влияющего, от мачехи с её выводком, и, самое главное, от Татьяны — взрослой тётки, так нагло пользующейся наивностью и неискушённостью её мальчика.       Лена снова и снова не могла понять саму себя: как она так опрометчиво допустила общение Дэна с Володей, причём из жалости же допустила. Думала как-то облегчить бывшему мужу жизнь. Жалко ей его было, неплохой человек ведь. И несчастной она с ним в браке не была. Просто, при всём своём желании, он не мог ей дать то, чего она так хотела, а Ричард мог, а потом ещё эта авария.       Она дождалась полной тишины в квартире. Мальчишки отправились в школу — последние деньки перед каникулами, Володя с Оксаной и Дэном уехали. Бабушка собрала внучку на какие-то развивающие занятия.       Лена накрасилась, приоделась, долго разглядывала себя в зеркало, сравнивая свой облик с обликом Оксаны. Она была краше. Невольно вспомнила сказку — «Свет мой зеркальце, скажи…». Конечно, она краше. Однозначно краше, и умнее в тысячу раз.       Вызвала такси. Уже на выходе из квартиры пришло смс от Марины, та предлагала встретиться. Лена пообещала, как только уладит все свои дела.       Остановилась в холле бюро перед стендом с фотографиями сотрудников. Внимательно смотрела на карточку бывшего мужа. Душу щемило.       Спросила у проходившего мимо лаборанта, где ординаторская, и поднялась на второй этаж. Дверь оказалась закрытой на ключ. Постучала в лаборантскую.       И так ей всё-таки везло — Татьяна на вскрытии, но судя по доставленному в лабораторию материалу, скоро освободится. Заведующий в горздраве на совещании.        Ждать пришлось долго, почти час.       — Татьяна!       — Да.       — Я хотела поговорить.       — О чём?       — Вы же понимаете, что ни о чём, а о ком. О моём сыне, Дэне.       — О чём конкретно вы хотите поговорить?       — Вы должны убедить его вернуться вместе со мной в Америку. Не надо округлять глаза! Не надо смотреть на меня, как на привидение. Вы же любите его. Я вижу и я знаю. А любовь должна быть жертвенной. Вы должны понимать, что лучше для Дэна. Его приезд — это порыв, ему казалось, что он совершает благородный поступок, возвращаясь к отцу. А потом он завяз в странных и неудобных для себя самого отношениях.       — Со мной?       — Ну почему же, не только с вами, в первую очередь с Володей, с его женой и её детьми. Он играет роль старшего брата, сына, понимаете? Он играет роль, но ему самому от неё плохо. Я не зря приехала, я не могла перенести всё это. Я мать, вы понимаете. У вас у самой есть сын, и вы на моём месте поступили бы точно так же. Первостепенная задача матери — оградить дитя от всего негативного и мешающего его жизни и развитию. Вы, как женщина, неравнодушная к Дэну, должны поспособствовать его счастью и помочь мне.       — А если я не настолько благородна? Если я эгоистична и хочу иметь то, что имею? Почему любовь должна быть жертвенной? Кто это сказал?       — Таковы правила любви, вы заботитесь о том, кого любите, жертвуя собой. Вы делаете для него так, как ему будет лучше. Если бы он был несколько старше, он и к вам отнёсся бы так же. То есть позволил бы вам создать семью, вступить в какие-то серьёзные отношения, не мешая, не препятствуя, а только лишь заботясь.       — А-а-а, вот оно что! Спасибо большое, я подумаю. Хорошо?       — Некогда думать. Просто некогда, осталось два дня до моего отъезда, и я должна увезти Дэна.       — Почему Дэна? Вы всё время называете его на английский манер. Когда он родился, вы же давали ему не английское имя?       — Володя назвал его Данилом. Но за годы, прожитые в Америке…       — Имя претерпело коренную реконструкцию. Понятно. А материнская любовь должна быть жертвенной? Или этим вопросом вы не задавались?       — Я знаю, что нужно моему сыну! Всегда знала! Вы не хотите идти на диалог.       — У вас странное понятие о диалоге. Диалог — это разговор двоих, спор, поиски истины и компромиссов. По вашим же представлением, диалог, когда говорите только вы, а ваш собеседник должен слушать и повиноваться.       — Отпустите Дэна!       — Я его не держу. Я люблю его. Но предоставляю ему свободу выбора.       — Я сотрясаю воздух. Вы, умудрённая опытом женщина, просто используете его.       — Для чего? Как я его использую?       — Вы же поиграете, и вам надоест. Вам нужен солидный мужчина.       — Прекратите, пожалуйста. Вот интересно, когда Владимир Александрович говорил со мной на эту тему, я его понимала и слышала. Он был искренен в своих опасениях и переживаниях. Вы же хитрите. Вам нет дела до меня, но вы взываете к моей совести, вы ждёте жертвенной любви, о которой понятия не имеете. Единственное, чему я верю, так это тому, что вы любите сына. И желаете ему добра. Только очень своеобразного. Такого, которое вы ему навязываете. Простите, я не переношу, когда меня так пытаются использовать. Мне надо работать. Извините.       Татьяна вошла в ординаторскую. Налила себе чай и посмотрела на часы. До прихода на работу Дани оставалось около двух часов. Говорить ему о матери или нет, она ещё не решила. Да и зачем? Только раздражать парня.       Жертвенная любовь. Господи, глупость-то какая. Слова красивые, и всё.       Лена покинула здание бюро, набрала номер Марины и отправилась к ней домой.