Два слова о скверных историях

Наше временное укрытие оказалось несколько более тесным, чем выглядело снаружи. Я прыгнул в дыру первым, осмотрелся, а после помог спуститься Рубену. Тот двигался осторожно, стараясь не ступать на больную, освобождённую от сапога ногу, и мне пришлось буквально подхватывать его, дабы Аррохадо не повредил её ещё больше. За свою браваду мне пришлось заплатить довольно болезненным падением. — Благодарю вас, герцог, — сказал он, выскальзывая из моих рук и делая очевидный насмешливый акцент на моем титуле. — Кто бы мог подумать, что птица столь высокого и Честного полёта не погнушается оказать помощь беглому кэналлийцу. Вот ведь… Тварь неблагодарная. Как далеко он ускакал бы на своей одной ноге без моей помощи? Может, хватит уже молчать? — Если вас, сударь, не устраивает моё общество, — спокойно ответил я ему, глядя, как он устраивается на дне дыры, — я без труда и особого сожаления могу оставить вас в покое. То, конечно, была наглая ложь: я не имел ни малейшего понятия, куда мне двигаться дальше, чтобы хотя бы обнаружить желанное мне направление. Кроме того, я не имел для путешествия домой никаких средств. Он, насмешливый, язвительный и хромой, был мне нужен. Однако сносить ничем не обоснованные нападки я не желал даже от такого красивого засранца. Тоже мне — петух кэналлийский! — Счастливо оставаться! — вякнул я, поднимаясь на ноги и нарочно не глядя в его сторону, чтобы не выдать себя, фыркая и отчаянно надеясь, что он остановит меня, предпринял попытку выбраться. — Какой обидчивый! — рассмеялся кэналлиец. — Теперь я ясно вижу в вас, юноша, истинного Окделла. — Вас послушать, так можно подумать, что вы много Окделлов на своём веку встречали, — голос мой зло задрожал, пугая и удивляя меня самого: кривовато приплясывая, выползла семейная гордость. Неужто и во мне такая водилась? Я остановился и смерил его полным высокомерия взглядом (копируя фирменный взгляд матушки на пришедшую с прошениями чернь). А пусть не нарывается! Я ничего дурного ему не сделал, напротив, тащил его тушу на себе, твари знают сколько времени. — Доводилось встречать, — отозвался Рубен на мой вопрос уже без насмешки, — я имел счастье как-то сталкиваться с вашим покойным батюшкой. Наверное, удивление очень явно проявилось на моём лице, потому что он, глядя на меня, рассмеялся и несколько примирительно сказал: — Ты же не думаешь, что я так легко поверил бы в твои россказни о том, что ты герцог, если бы не отметил с самого начала твою схожесть с благородным мучеником Эгмонтом? — А вы поверили? — я, не показывая своего облегчения от того, что появилась причина не уходить, остановился и сердито на него уставился. — Это было достаточно просто, фамильные черты не в состоянии уничтожить даже измождённый и до безобразия замызганный вид. В краю родовых носов и ушей спрятать свою сущность сложно даже за таким замысловатым гримом. Облик мой он, конечно, описал совершенно верно, но в том, при каких обстоятельствах этот павлин умудрился свести знакомство с моим батюшкой, ещё предстояло разобраться. И правда, герцог Окделл почивал уже пять лет, но даже когда отец был жив, он вряд ли часто якшался с кэналлийцами. Мы, Окделлы, вообще были не в ладу с этим народом, тем более после того, как их (слово-то какое дурацкое) соберано на дуэли порешил нашего герцога. Наверное, я оказался единственным из своего рода, кто по воле случая или по собственной дурости взялся помочь попавшему в беду подданному негодяя Алвы. Впрочем, даже если бы я убил сейчас дразнившую меня синеглазую тварь, отца это вряд ли бы вернуло. Да и вообще, не стоило врать хотя бы себе: издевавшийся надо мной хромой индюк мне даже чем-то нравился, а потому я ни капли не жалел об оказанной ему помощи. Так что как бы вы ни тужились, господин Аррохадо, меня так просто не проймёшь. Тем временем вышеуказанный индюк снова насмешливо дёрнул губами, а потом вдруг как-то неожиданно мягко произнёс: — Тебя сейчас отлично видно снаружи. Будь добр, пригнись и вообще прекращай строить из себя доблестного стожильного героя, а лучше иди сюда. Пока я обвыкался с новым тоном и раздумывал, что ответить, Рубен похлопал ладонью по земле рядом с собой и, некуртуазно зевая, добавил: — Нам обоим нужно поспать, дабы, когда снова стемнеет, у нас были силы для того, чтоб двигаться дальше. Я нехотя опустился в указанное мне место и подтянул колени к груди, сцепляя вокруг них руки. Спать отчего-то не хотелось. А ещё… — При каких обстоятельствах вам довелось узнать моего отца? — тихо спросил я, уверенный, что он непременно услышит и, даже больше того, что он ожидает этого вопроса. А кто виноват? Я его за язык не тянул. — На войне… — ещё раз сладко зевая, легкомысленно отозвался Рубен, устраиваясь удобнее и, очевидно, готовясь ко сну. — Когда именно? — я же, напротив, напрягся, желая вытянуть из него подробности. — Я служил в Торке под началом фок Варзова, был тогда совсем мальчишкой вроде тебя сейчас, — Аррохадо прикрыл глаза и улыбнулся так, словно мысль о войне навевала на него приятные воспоминания. И в этот момент он был настолько хорош собой, что я снова невольно залип, любуясь чётко очерченным профилем. — Славные времена… А твой батюшка был героем, самоотверженным, бесстрашным, благородным. Разве ж такого забудешь? Я неопределённо хмыкнул, не зная, как реагировать на услышанное. Он же, не открывая глаз, продолжал: — Спустя какое-то время я снова встретил твоего отца. Во время подавления поднятого им мятежа, и тогда он уже не выглядел героем, он был… Впрочем, к чему мне рассказывать? Ты, наверное, и сам всё знаешь. — Вы воевали на стороне Алвы? — я всё так же не отводил от него взгляда и был не готов к тому, что прикрытые густыми чёрными ресницами глаза вдруг распахнутся, и Аррохадо уставится прямо на меня. Он смотрел задумчиво и без какого-либо явного выражения. — Разумеется, — просто ответил он, снова прикрывая глаза. — Алва — убийца! — не удержался и выдал-таки ему я. — Герцог Алва исполнял приказ своего короля, — так же спокойно и, как могло показаться, даже безразлично проговорил он, но я, всё ещё не сводивший с него глаз, заметил, как затрепетала маленькая венка у него на шее, демонстрируя участившийся пульс. Нет, не так уж он был безразличен к этому вопросу, как хотел казаться. Я, растревоженный вспыхнувшей детской обидой за отца, решил его дожать, вывести из этого притворного спокойствия, вспоминая старые разговоры о том, что кэналлийцы все до одного горло порвут за грубость в адрес своего ненаглядного соберано. Стало интересно: этот таков? — Он бесчестно убил хромого калеку, — теперь я почти шипел. А ведь эта злость где-то гнездилась в глубине меня все эти годы! Несмотря на легкомысленность и дурь, я тосковал по отцу, пряча чувства на самое дно, прикрыв тоску наносным безразличием. Рубен же всё это умудрился смахнуть. Одним безжалостным движением, парой слов. Гад! — Это была линия, юноша, — в бархатном голосе кэналлийца звякнула сталь. Не всё равно ему было, это точно… Я хотел снова выступить с чем-нибудь веским и обличительным, когда до меня дошёл смысл сказанного Рубеном… Святой Алан (вот и предка помянул всуе)! — Линия? — Она самая. — Вы… — я плюхнулся рядом, приблизив к нему лицо, заглянул прямо в бесстыжие синие глаза, — вы можете поклясться в своих словах? — И ты поверишь клятве стоявшего под знамёнами врага? — Не знаю, но всё же попробуйте, — внутри меня всё дрожало от… Да я и сам толком понять не мог, от чего. — Ну что ж, попробую. Я был там и видел всё своими глазами, — Рубен поморщился, чуть отстраняясь. — Я клянусь вам, Ричард Окделл, что ваш отец герцог Эгмонт Окделл погиб от руки Рокэ Алвы, стоя на линии, и имея на победу равные с герцогом Алвой шансы. Сказать, что после этих слов мир стал рушиться у меня на глазах, я, конечно, не мог, но пошатнулся тот точно. Меня затрясло, потому как я теперь верил не моей благочестивой и набожной матушке, неоднократно рассказывавшей о том, как геройски и мученически пал её муж и мой отец, а этому непонятному и странному чужаку, которого я знал не более пяти часов.