Два слова о скверных историях

Лес кончился неожиданно. Здесь не было ни мелкого подлесья, состоящего из невысокого кустарника, ни каких-либо других предвестников того, что деревья закончились. Мы просто, проломившись сквозь очередной бурелом, оказались перед залитым лунным светом полем. Я остановился, вглядываясь в раскинувшуюся перед нами ночную роскошь. Ну и что дальше? Рубен настороженно замер, я эту настороженность почувствовал мгновенно, ощущая, как закаменело под моей рукой его тело. Он, прищурившись, разглядывал поле, а после чуть слышно вздохнул и снова поднял взгляд к небу. — Если я не ошибаюсь, до ближайшего поселения нам осталось хромать не больше хорны. — Зачем соваться туда, где нас могут поджидать враги? — спросил я, действительно не понимая. Понятия не имею, что за ребята охотились на Аррохадо, но кем бы они ни были, даже идиоту понятно, что хромого беглеца следует в первую очередь искать в прилежащих к лесу деревнях. — В деревне можно нарваться на засаду, а ты сейчас не в лучшей форме для ближнего боя, — меня это отчего-то волновало куда сильнее, чем перспектива не добраться до дома. Но время для психоанализа сейчас было не слишком подходящее. — Ну… — Рубен привычно усмехнулся, — я же не один. Они, если, конечно, нас кто-то ждёт, не могут знать о том, что я нахожусь под охраной самого герцога Надорского. Обидеться на это замечание я не успел, так как Аррохадо спросил: — Ты же прилично владеешь шпагой? Я не спешил с ответом. Признаться, что владею довольно скверно, было как-то неловко, герцог всё же… Фехтованию моё сиятельство обучал капитан Рут. Старик старался, как мог, однако меня больше интересовали совершенно другие вещи, например, хорошенькая кухаркина дочка Агнес, которая завела привычку приходить на задний двор во время моих уроков и, если этого никто не замечал, восторженно и мечтательно пялиться на своего тана, одаривая его томными и многообещающими взглядами. Я тогда красовался, как дурак хорохорился, принимая, на мой взгляд, самые эффектные позы, но плевать хотел на то, что мне говорил старый Рут. Потому фехтовальщик из меня вышел ещё тот. Впрочем, будь по-другому, вряд ли четверым негодяям удалось бы меня так легко захватить. В общем… — Что? Неужели нет? — Рубен оторвался от неба и перевёл на меня взгляд. Хорошо, что было темно, и он не мог видеть, как вспыхнуло моё лицо. — Тогда, может, ты ловко управляешься с кинжалом? Пистолета, к сожалению, у меня не имеется. — Я, что б ты знал, весьма недурно умею бросать каштаны, — с раздражением отозвался я. Он рассмеялся, растревожив ночную темень, так, что с ветвей стоящего позади нас дерева в страхе сорвалась и упорхнула в темноту какая-то мелкая пичуга. — Боюсь, это умение нам вряд ли чем-то поможет, — произнёс кэналлиец, отсмеявшись. — Впрочем, о чём это я? Ты же сын Окделла – вот уж где владение шпагой было более чем посредственное. Бесстрашный воин, устрашающий одним своим видом, но в кавалерии. Конституция вашего рода не позволяет виртуозно владеть шпагой, слишком тяжеловесны. Твоему батюшке в руки бы вложить старинный меч, то было бы дело. Я насупился, до конца не понимая, смеётся он или говорит серьёзно. Кроме того, я не представлял, каков мой отец был в бою, не имел счастья видеть, в отличие от Рубена. А то, что я увалень бесталанный, так в том была лишь собственная вина. Если верить оприходованным мною девицам, я блестяще владел совершенно иным клинком, так как проявлял в этом деле не виданное ни в каких других старание. Но это умение тоже, как изволил заметить Аррохадо, мало чем нам могло пригодиться. — Ладно, будем пробиваться тем, что имеем в наличии. — Вот я о том и говорю, — демонстративно огорчился я, — куда мы суёмся, представляя собой лёгкую добычу? Ты ранен, а я – неумеха надорская. — Ну, я не стал бы так сильно умалять наши способности, — улыбнулся темноте Рубен, я этого не видел, но отчётливо уловил эту улыбку в его голосе, — не настолько уж я сильно ранен, шпагу в руке удержу. А что до тебя, уверен, что и метко брошенный каштан иногда может отыграть очков в пользу выигранного боя. — Издеваешься? — Ничуть. Кроме того, совершенно необязательно, что именно в той деревушке, куда мы забредём, нас будут подстерегать неприятности. Кто знает, достало ли отваги у этих шавок меня преследовать в этом лесу? По бабкиным россказням, в этих местах обитает разная нечисть закатная. Но мы, как видишь, ничего похожего не повстречали. Я, услышав про бабкины россказни, опасливо поёжился и готов был возблагодарить своего спутника за то, что он не обмолвился об этом раньше, в противном случае, идти по лесу мне было бы не настолько приятно. От нечисти я предпочитаю держаться подальше. И всё же вопрос нашего похода в деревню я считал для себя открытым. — Зачем нам вообще туда идти? — слова Рубена меня не успокоили, вот ничуть. — Нужно раздобыть лошадей и хорошо бы найти чего-нибудь съестного. Не знаю, как ты, но я уже готов сожрать живого ызарга, не потроша его. А кроме того, я изнываю от желания поглядеть на тебя в человеческом виде и избавиться наконец от этих твоих смердящих обносков. В конце концов, герцог ты или где? Нет, он точно издевается… Размышлять о последней его фразе я себе запретил. Зато позволил в очередной раз пробухтеть, что глупо соваться в довольно вероятную ловушку. Я в этот момент совершенно не думал о том, что выкравшие меня уроды тоже могут рыскать по лесу, чтобы вернуть себя ускользнувшего пленника, о себе я не переживал вообще. Отчего-то я иррационально тревожился о своём спутнике, таком непонятном, сильном и в то же время так уязвимо опиравшемся на моё плечо. Аррохадо же всеми силами стремился куда-то и для чего-то, и знать мне о том не полагалось. И лишь сейчас, стоя на краю кошкиного леса, я понял, отчего не желаю двигаться дальше, пусть бы лес этот хоть весь кишит тварями из самого Заката. Не преследователей я боялся, отнюдь… Где-то глубоко внутри уже оформилась и проклёвывалась наружу мысль о том, что, как только Рубен доберётся до своей цели, нам с ним придётся расстаться. Он отправится вперёд, навстречу приключениям, я – назад, в родной затхлый Надор. Этот Рубен неожиданно стал для меня неким подобием глотка свежего воздуха. Мне, выкормышу глухого и неотёсанного севера, такие люди прежде не встречались, а потому очень не хотелось его терять. Впрочем, о чём это я? Как можно потерять то, что тебе никогда не принадлежало? Я почувствовал, как моя рука, словно среагировав на крутившиеся в дурной голове паскудные и тоскливые мысли, самовольно сильнее вцепилась в Аррохадо. — Кто не рискует, тот не пьёт кэналлийского, — спокойно выдал Рубен, отвечая на моё бухтение, и, к счастью, совершенно не подозревая о том, что творится у меня внутри. — Вперёд, Рикардо.