***
— Ты звал, Аники? — Такахиро устало повернул голову, чтобы увидеть, кто вошёл в эту тёмную, холодную комнату. Он проспал всего несколько часов — один-два максимум — прежде чем его осторожно вытряхнул из бессознательного состояния этот преспокойный Ямашита Тору. Сначала он не хотел вставать, не хотел расставаться с мягким, божественным матрацем — который на деле был совершенно испорчен, потому что это было то самое место, где его трахали почти до рассвета, именно эти простыни он пачкал своей спермой в течение долгой, бесконечной ночи — снова и снова. Но якудза наклонился к нему, чтобы прошептать, что ему пора собираться домой, и Така мгновенно поднялся, голова кружилась и задница пиздецки болела. Ямашита — потому что я лучше умру, чем буду звать его по имени — усмехнулся, как усмехающийся ублюдок, прежде чем поддержать его качающееся тело. — Не нужно спешить, Такахиро, — прошептал он, наклонив голову, чтобы встретить эти сверкающие глаза. — Я подготовлю тебя, хорошо? Така хотел бы уебать себе за мысль о том, что под «подготовить его» Ямашита имел в виду сорвать с него белую футболку, в которой он был, и просто… снова войти в него. Поэтому представьте его удивление, когда якудза внезапно сел позади него и начал одевать его в водолазку с длинными рукавами — которая пахла и ощущалась дорогой и совершенно новой — и спортивные штаны. У него кружилась голова, его тело пошатывалось от истощения — заставляя его, неохотно, прижиматься спиной к тёплой, обнажённой груди позади него, чтобы не упасть лицом в пол — когда он отчаянно пытался осмыслить текущую ситуацию. Якудза одевал его — аккуратно и терпеливо — как маленького мальчика. Названный якудза — это Ямашита Тору — и на основании того, что Така видел и пережил — лично — прошлой ночью, он был смертельно опасным и при этом невероятно могущественным парнем, который мог убить людей из-за прихоти и… и… И это был тот же самый человек, что стоял на коленях перед ним и застёгивал его куртку. Какого хера. Даже Томоя выглядел сбитым с толку, его лохматые зелёные волосы подпрыгивали из стороны в сторону, когда он переглядывался между ним и своим боссом, стоящим на полу на коленях. Выражение абсолютного шока и ужаса, застывшее на его лице, заставило Таку поверить, что якудза никогда прежде не делал подобных вещей, таких как… ну, понимаете, как одевать какого-то случайного парнишку, которого он трахал несколько часов назад. Ямашита утвердительно хмыкнул, заставив Томою сдвинуться со своего места. — Подготовь машину и отвези его домой. Он останется с братом на несколько дней— Он мгновенно повернулся после этих слов, со злостью глядя в лицо красноволосого. Он говорит так, будто владеет мной! Он говорит так, будто распоряжается моей свободой! Однако, несмотря на растущее желание просто ударить головой этого самодовольного уёбка, сейчас Така решил забить на это. Он устал и не хотел разрушить возможность наконец-то вернуться домой всего лишь из-за этого унизительного замечания. —…но он вернётся до конца этой недели, — сказал мужчина, встречаясь с обжигающим взглядом своим прохладным. Така слышал, как Томоя сказал что-то в подтверждение— — Хай, Аники. —прежде чем мужчина бесстыдно оставил мягкие, мимолётные прикосновения на его лице, странные ощущения расцветали в Такахиро, когда он терялся в этих тёмных глазах. О чём он думает? Почему он делает это? Почему он такой грубый, агрессивный, властный и жестокий, когда они в постели? Почему он нежный и заботливый, когда дело сделано, почему он относится к Таке, как какому-то драгоценному фарфору, как сейчас? Така нахмурился в смятении. Непредсказуемые действия мужчины, его нечитаемое лицо действовали на нервы, заставляя насторожиться, потому что в этом больном, испорченном сознании наверняка происходило что-то куда более зловещее, но…, но в тоже время… Ты относишься так к каждому человеку, которого трахал…? — Ешь побольше, — шепнул Ямашита, его длинные пальцы подцепили его подбородок, прежде чем оставить на нём лёгкий, невинный поцелуй. Он не был похож на те страстные, обжигающие — от которых Така задыхался, когда мужчина безжалостно исследовал его рот — что были прошлой ночью. Этот поцелуй был мимолётным, как трепетание крыльев бабочки, и от этого что-то доселе незнакомое больно кольнуло в его груди. Какого чёрта?! В чём смысл этого… этого…? — Я пришлю тебе больше вещей и ты примешь их, — его глаза сузились, тут же выводя Таку из растерянного оцепенения. — Даже если мне придётся силой запихнуть их в твою квартиру— — Ты не сделаешь это— Он ухмыльнулся. Така осел на кровать, признавая своё поражение. Конечно, он сможет сделать это. Он может, что угодно, может получить всё, что хочет, и Така просто идиот, если действительно думает, что он может контролировать мысли и действия этого мужчины.***
После этого его отпустили, Така смотрел вниз всё время, что они ехали на лифте. Он не мог заставить себя оторвать взгляд от пола, даже после попытки Томои заговорить с ним, потому что он снова чувствовал себя как шлюха. Его трахали всю ночь, потом смыли с его тела все следы, и вот теперь он спешит убраться из квартиры мужчины до восхода солнца. Лифт выглядел ужасно гладким и роскошным, весь стеклянный и металлический с тяжёлым ковром — и всё же Така не мог заставить себя поднять глаза и увидеть ужасное отражение в зеркале напротив себя. Он не хотел бы видеть себя сейчас, или никогда. Он не хотел видеть, как низко он пал прошлой ночью. Он просто хотел домой, туда, где безопасно, где тепло, где Хиро — где он мог наконец-то выплакать и выкричать всё, что мучило его ночью. Я хочу домой…***
— Можешь высадить меня здесь, — сказал он хрипло после долгого молчания, что царило между ним и водорослеголовым. Томоя взглянул на него через зеркало заднего вида, нахмурившись — от чего? Беспокойства? Жалости? Хах, если бы! Така бы посмеялся над этим. Ему было интересно, что эти мужчины, прислуживающие этому ублюдку, чувствуют, когда видят Таку. Ему было интересно, что почувствовал Томоя, увидев его ранее, когда его трепетно прижимал к себе во всём остальном жестокий лидер, его тело, всё покрытое следами, доказательствами той жестокой встречи, что произошла прошлой ночью. Ему было интересно, испытывали ли они вину за то, что принесли его в руки своего Босса? За то, что практически подали его на серебряном блюдце? Интересно, они слышали все его крики, рыдания и мольбы; интересно, могли ли они слышать, как он умолял о свободе; интересно, могли ли они слышать все непристойные звуки, исходящие от него и его тела — ему было интересно, что они чувствовали, снова и снова заставляя его ложиться под их начальника. Они беспокоились? Раскаивались? Им было стыдно? Или эти события — Ямашита тащил к себе какую-то бедную душу, а может и нет, потому что люди готовы были вставать перед ним на колени, лишь бы разделить постель с этим ублюдком — были настолько нормальными, такими обычными, что они уже стали невосприимчивы к этому? Может быть… может быть именно поэтому они не скажут ни слова, ничего не сделают, даже будучи прекрасно осведомлёнными о том, что их босс делал неприличного с ним в машине прошлой ночью или в своей спальне, бог знает как долго…? Така почувствовал, как болезненный ком подступает к горлу, особенно, когда Томоя просто смотрел на него теперь спокойным взглядом. Казалось, будто он оценивал, стоила ли его просьба очередного спора и криков. Спустя пару минут парень с водорослями вздохнул, покачав головой, и остановил машину в нескольких метрах от его многоквартирного дома. — Аники оторвёт мне голову за это…— сказал он с сожалением, прежде чем повернуться, чтобы взглянуть на него. — Я просто провожу тебя до твоей квартиры, так будет лучше, нэ? Така нахмурился, но всё же кивнул. Не то чтобы у него был выбор, и не похоже, что он мог сбежать от этого подхалима — они якудза, чёрт возьми — и Така был слишком измотан, настолько, что если бы Томоя предложил понести его на спине, он мог бы с радостью просто запрыгнуть на неё. … Акцент на слове «мог бы». Во всяком случае, он не заметил, что якудза уже вышел из машины и теперь открывал дверь для него, как прилежный дворецкий. Така вскрикнул, едва не ударившись головой об асфальт — ну, он же почти лежал на двери, помните?! — если бы Томоя не поймал его за плечо и не удержал его тело в вертикальном положении. — Гхаа! — завопил Томоя. — Какого чёрта, Така-чан! Аники убьет меня, если с тобой хоть что-то случится! Така поднял глаза, смерив его «да-ты-что-блять-шутишь-надо-мной» взглядом. — Ты считаешь, что мне не насрать?! — прошипел он, отодвигаясь, чтобы нормально выйти из чёртовой машины. — Ямашита может снести твою башку с водорослями, мне-то что! Кроме того, это твой босс всегда причиняет мне боль! Он надулся, поправляя на себе новую одежду — я покромсаю её на мелкие кусочки, как только окажусь дома — и направился в сторону дома. Томоя что-то бормотал позади него. Лицо обдавало свежим прохладным воздухом, когда он шёл по дорожке, снова видеть знакомую территорию его дома, деревья и другие сооружения вокруг него было невыносимо больно. Здесь всё ещё было тихо, люди обычно начинали просыпаться через час после восхода, чтобы заниматься своими делами. Дорога хрустела под его ногами, когда его шаги становились всё быстрее, шире — вместе с непреодолимым желанием скорей вернуться домой и забыть всё, что происходило сегодня ночью. Это казалось вечностью, серьёзно. Как будто его держали в клетке и пытали несколько дней, когда на деле это были всего несколько часов. Он чувствовал себя так, будто кричал неделями, его горло саднило и болело, и после всех произошедших с ним событий, Така был уверен, что сможет проспать целую неделю, чтобы восстановиться. Чтобы вернуться к прежнему себе. Чтобы вернуться к своей работе. Вернуться к своей обычной жизни. «—но он вернётся до конца этой недели…» Така остановился, когда глубокий голос Ямашиты прокрался в его сознание. Якудза будет ожидать его на этой неделе… и его снова будут использовать… против воли, против его принципов — до тех пор, пока не выбросят, как тряпку. Он уставился на закрытую дверь перед собой. Он с таким волнением ждал возвращения домой, что даже не заметил, как уже оказался перед ним, всего в шаге от своей квартиры. Как бесполезную игрушку… Что-то больно кольнуло в его груди от этого, неприятный комок образовался в горле, когда он смотрел на старый, покрытый сколами и царапинами, кусок дерева. Хироки был за этой дверью; его утешение находилось прямо за этой дверью, но…, но вспомнив всё то дерьмо, через которое ему пришлось пройти прошлой ночью — он внезапно почувствовал, что больше не заслуживает быть здесь. Зачем беспокоиться о том, чтобы спасти себя, когда он просто разрушит всё снова и снова? Он такой грязный — порочный — испорченный до неузнаваемости, и это всё из-за него—него— …из-за этого ёбанного сукиного сына! Этого жестокого, высокомерного, эгоистичного, извращённого, больного ублюдка! Я… я так его ненавижу! Я, блять, ненавижу его— — Он… — начал Така, даже не оглянувшись, чтобы посмотреть, стоял ли по-прежнему водорослеголовый позади него или нет. — Он всегда такой в своих… своих с-связях? — спросил он, выдавливая из себя застревающие в горле слова. — Нет, — тут же прозвучал ответ за его спиной, и Така хотел метаться, рыдать и биться головой о стены из-за той незнакомой резкой боли, что вновь возникла в его сердце — сводящая с ума, удушающая, усиливающаяся и, ко всему прочему, сбивающая с толку его и без того слабеющее сознание. — Он всегда выгонял их из своей постели— Така смутно помнил, как мужчина бережно распутывал его от простыней, как тёплые руки скользили по его телу, когда он осторожно поднимал его с постели и молча нёс в шикарную ванную— —…и они всегда одевались и уходили из квартиры после этого— Така чувствовал тёплую, крепкую грудь за своей спиной. Тёплая вода плескалась вокруг них, убаюкивая его и без того утомлённое сознание, нежные руки творили чудеса с его волосами и головой, когда якудза аккуратно купал его— —… и они никогда больше не покажут своих лиц перед Аники~! — поспешно закончил Томоя. — Поэтому нет, он такой не со всеми. Только с тобой, Така-чан, он такой только с тобой— Я ненавижу тебя, я ненавижу тебя так, блять, сильно— Така крепко зажмурил глаза, пытаясь заставить себя осмыслить услышанное, его грудь грозилась взорваться в любой момент от этих неопределённых чувств. — Они… его любовники, — прохрипел он, зарабатывая вопросительное хмыканье от водорослеголового. — Они все всё ещё живы…? Он так боялся ответа, но часть его нуждалась в нём — нуждалась в том факте, что он мог бы стать таким же, как только лидер устанет от него, он мог быть одним из этих безликих людей — небрежно выброшенных, легко заменённых по щелчку пальцев — забытых, замолчавших. Ему нужно было это… чтобы сказать себе не сдаваться, не надеяться, не верить, блять, потому что в конечном счёте… в конечном счёте… Не важно, насколько нежны были эти прикосновения, не важно, насколько невинны были эти поцелуи… Не важно, насколько ласковыми, насколько успокаивающими и утешительными были его слова после его деяний… В конечном счёте… — Нет, — Така вздрогнул от этой суровой правды, его руки похолодели, сжимая ручку так сильно, что костяшки побелели. — Но тебе не нужно бояться, пока что, Така-чан~! Пока что. Така хотел смеяться от этого. Пока что. Как насчёт следующей недели? Как насчёт следующего месяца? Будет ли он всё ещё в безопасности? Будет ли Хироки всё ещё в безопасности? Или его судьба будет похожа на судьбу тех безликих людей, использованных и убитых после всего? Така прикусил губу, пробормотав что-то вроде «иди на хуй», прежде чем открыть дверь— В конечном счёте, ты всё ещё безумный, бессердечный монстр…***
Тору наблюдал, как тянулась вверх струйка дыма от его сигареты, огонёк от зажжённого конца казался маяком в этой тёмной комнате, которая была такой тёплой, такой душной, такой оживлённой всего несколько часов назад. Солнце медленно поднималось над горизонтом, заливая весь Токио белоснежным, мягким светом. Он задавался вопросом, понравилось ли бы Такахиро наблюдать за этим видом из панорамных окон его квартиры… Но судя по тому, как он скулил о том, чтобы пойти домой сразу после того, как его от души выебали… может и нет… Он взглянул на телефон в своей руке, его пальцы скользнули по гладкому экрану, набрав знакомый номер, принадлежавший человеку, с которым, на самом деле, он совсем не хотел видеться в эти дни, прежде чем поднести его к уху. Прозвучал один гудок, второй, пока, наконец, этот кто-то не ответил. — Ярэ, ярэ…— раздался снисходительный тон с другой линии. — Ты так редко звонишь мне, Тору. Неужели тебя прижали к стенке или ещё чего? Тору скривился, удивляясь, почему он вообще позвонил этому кретину. Разговаривать с ним, представляя его вечно улыбающееся лицо — за которым скрывались тайны, ненайденные тела и херова туча заговоров и преступлений — было невыносимо, и Тору хотел просто швырнуть телефон в окно перед собой. — Нет, — грубо ответил он, прежде чем сделать затяжку. — На этот раз это не для меня. Он мог себе представить, как лицо его собеседника вытянулось в замешательстве, а его длинная каштанового цвета чёлка съехала на лицо. — Ох-хо-хо? — спросил он, спустя минуту тишины. — Великий Ямашита Тору делает что-то для кого-то? Насколько мила эта девушка в этот раз? Уголки губ Тору поднялись в ухмылке. Девушка? Такеру определённо удивится, когда узнает, что человек, о котором они говорили — парень. — Хмммммм… милее я ещё не видел, — пробормотал он, образ Такахиро, бесцельно смотревшего на него стеклянными глазами, вспыхнул в его сознании — его горящие щёки и полураскрытые губы. — Ты увидишь при встрече в конце этой недели. — Хннн…— другой якудза утвердительно хмыкнул, прежде чем щёлкнуть языком. — Хорошо, я с тобой. Но это… не важно, кого ты хочешь, чтобы я вскрыл, этого будет достаточно, чтобы назвать недавние проблемы между нашими семьями решёнными, нэ? Тору коротко хмыкнул. — Что угодно, — прежде чем закончить звонок, игнорируя раздающееся на заднем плане «и не забудь привести свою девочку!» от Сато Такеру. Он швырнул свой телефон на кровать. Прошло всего несколько часов с тех пор, как он отпустил Такахиро, и всё же его руки, его тело, всё его существо уже тосковало, уже жаждало его, уже желало наслаждаться им снова и снова. Тору облизал губы. К концу этой сделки, Мориучи Такахиро станет его — сознанием, телом и душой.