Предатель Крови (Blood Traitor)

— Я скучаю по нему, — призналась Гермиона Джинни и Луне. Джинни обозвала брата идиотом и заставила Гарри присмотреть за ним. Она повела Гермиону и Луну в их с Гермионой спальню, не дожидаясь больше идиотских комментариев. — На него приятно посмотреть, — сказала Луна. Гермиона все еще не знала, как разговаривать с Луной. Иногда та могла сказать что-то настолько ошеломляющее, что у неё не было слов. А иногда Луна говорила что-то невероятно мудрое и заставляла посмотреть на нее другими глазами. — Он заставляет меня смеяться, — тихо сказала Гермиона. — Ну, знаете, он ведь такой остроумный. — Я люблю Гарри и Рона, — добавила Джинни, — но остроумие никогда не было их сильной стороной. — Они более простые, — согласилась Гермиона. — Что видят, то и говорят. Им никогда не приходилось прятать свои чувства, чтобы защитить себя. — Кстати, ты делаешь это, — задумчиво сказала Луна. — Даже странно, как много у вас двоих общего. — Его сложно узнавать, — призналась Гермиона. — Как только беседа касается чего-нибудь важного, он начинает ухмыляться и отпускать оскорбительные комментарии. — Защитный механизм, — сказала Джинни. — На самом деле, он никогда не поменяется. Но до тех пор, пока он открывается тебе наедине, не думаю, что это проблема. — Я так привыкла к тому, что люди просто говорят, что думают, — сказала Гермиона, слегка улыбнувшись. — Никогда не думала, что буду ценить прямолинейность наших мальчишек. — Мальчики Равенкло умели быть деликатными, когда хотели, — добавила Луна. — Оказалось, что пряча мою обувь, они пытались флиртовать. — Может быть, это только у гриффиндорских мальчишек деликатность, как у бешеного гиппогрифа? — спросила Джинни. — В конце концов, ты будешь единственным человеком, кто будет видеть его насквозь, — вздохнула Луна. — Хотя готова поспорить, уйдут годы на то, чтобы запомнить все эти мимические подсказки, указывающие на то, что он врёт. — Сомневаюсь, что мне понадобятся годы, — уверенно сказала Гермиона. — Я чувствую эхо его эмоций, а он чувствует мои. — И что он чувствует сейчас? — спросила Джинни. Гермиона уставилась на стену позади Джинни, пытаясь сконцентрироваться. — Тревогу, смущение и немного вины. — Он, наверное, думает, что ты на него злишься, — предположила Луна. — Я не злюсь. Он должен это почувствовать. — Ты же злилась на Рона, — напомнила Джинни. — Как Малфой может узнать, на кого направлен твой гнев? — Отлично, — недовольно сказала Гермиона. — Наверное, он теперь сидит и наказывает себя. — Так глупо, — согласилась Луна. — Рон бы с удовольствием сделал это за него. У него какая-то странная тяга к насилию, когда Драко рядом.

***

— Почему ты не хочешь сходить к Целителю Ума? — непринуждённо спросила Андромеда у Драко. Он пожал плечами. — Я не хочу говорить об этом. — Рассказать о проблеме, значит наполовину решить её, — продолжила она. — У Теда ушли месяцы на то, чтобы убедить меня поговорить с кем-то после изгнания из семьи. У меня годами были ночные кошмары и приступы депрессии, но, разобравшись с болью, я смогла контролировать её. — Если я буду говорить об этом, мне придётся признать, что это реально, — сдавленно сказал Драко. — Это и так реально, — мягко ответила Андромеда. — Прячась от этих воспоминаний, ты лишь даешь им больше власти над собой. Драко хотел сказать что-нибудь грубое, чтобы оттолкнуть её. Но, к его сожалению, она слишком сильно напоминала ему мать. — Я подумаю об этом, — угрюмо сказал он. — Ты очень похож на отца внешне, но твоя личность в основном унаследована со стороны Блэков, — сказала Андромеда. — Мы можем быть упрямыми и категоричными, но, по крайней мере, с нами никогда не бывает скучно. Драко не мог сказать про своего отца, что с ним когда-либо было скучно. Когда он был ребёнком, Люциус вызывал ужас, а когда он стал подростком, тот был безжалостным и требовал уважения. Сейчас же он был лишь тенью прежнего себя. — Мы называли твоего отца «человек-губка», — сказала Андромеда. — Когда мы проводили вечера все вместе, он прямо-таки впитывал мнение других. Очень жаль, что он был окружен одними засранцами. Как и Люциус, Драко научился соответствовать ожиданиям других людей много лет назад. Он всегда считал, что это полезный навык, и он определённо не раз спасал ему жизнь в прошлом. Время, проведённое с Гермионой, смягчило его реакцию на незнакомые ситуации. Даже Поттера можно было терпеть большую часть дня. Уизли все еще раздражал, но больше не вызывал желание прибить его. Драко всегда хотел быть как его отец, пока не вернулся Волдеморт. Было нелегко видеть, как некогда гордый глава семейства Малфоев кланяется перед кем-то, как его пытают. Драко было пятнадцать, когда он осознал, что больше не хочет быть похожим на Люциуса. Но в конечном счёте он все равно ступил на дорожку Пожирателей Смерти. Страх заставил его поступать не лучше, чем любой другой, пресмыкающийся перед сильнейшим, в попытках избежать пыток и ранней смерти. — У него тоже никогда не было выбора, — печально сказал Драко. — Его отец швырнул его к волкам так же, как он сделал со мной. — И замкнутый круг страха продолжился в другом поколении, — согласилась Андромеда. — Я рада, что становлюсь свидетелем того, как ты выходишь из их тени. Боль в его груди была гораздо легче, чем когда Гермиона покидала Нору. Драко задумался, было ли это следствием его попыток контролировать ощущения, или ему было лучше, потому что на этот раз ушел он. Андромеда убрала руку с его плеча, но то, как легко она касалась его, не причиняло дискомфорта. После его матери, Гермиона была первым человеком, которому он позволял касаться себя. Прикосновения его отца всегда ассоциировались с болью. — Когда ты задумываешься, у тебя лицо становится как у матери, — сказала Андромеда. — Форма рта и эти морщинки между бровей делают тебя в точности похожим на неё. Драко хотел спросить у нее кое-что, но сомневался, не будет ли это слишком грубым. Гермиона предпочитала прямой подход, хотя он не был уверен, было ли это присуще всем женщинам, или только гриффиндоркам. — Когда ты начала встречаться со своим мужем, — аккуратно начал Драко. Он не заметил, чтобы она содрогнулась при упоминании о её покойном муже, так что он закончил свой вопрос. — Был ли он удивлён тем, что ты говоришь и делаешь? Андромеда кивнула. — Постоянно. Он не мог понять, почему я отдергивала руку, когда он пытался коснуться меня. Он так обижался, что мне пришлось объяснить, что мои родители касались меня только когда наказывали. Он счел это невероятно печальным. — Конечно, — сказал Драко, его голос становился все более уверенным. — Молли и Артур обнимают своих детей постоянно. Почему у нас не могло быть также? — Сложно было осознать, как сильно ты завидуешь семье Уизли? Драко уставился на неё на несколько долгих секунд. Ему не нравилось, что она так легко читала его. — Еще как сложно. Как-то раз мне врезали по лицу, и ощущения были довольны схожими. — Это определённо чувство юмора твоей матери, — с улыбкой сказала Андромеда. — Люциус бы усмехнулся и сказал что-то вроде «Малфой никогда не будет завидовать Уизли». — Он сволочь, — вздохнул Драко. — Но я всё равно хочу, чтобы он гордился мной. Я безнадёжен. — Это абсолютно нормально, Драко, — возразила Андромеда. — Все хотят, чтобы их родители гордились ими. Даже понимая умом, что большую часть времени его мнение ничего не стоит, часть тебя всегда будет желать его одобрения. — У тебя было также? — Определённо. Большинство моих визитов к Целителю Ума были из-за моего чувства вины за то, что я подвела родителей, несмотря на то, что они были отвратительными людьми. — Я уже не помню, когда отец начал странно на меня поглядывать, — задумчиво вспомнил Драко. — Они с матерью явно подозревали, что я стану Вейлой, задолго до того, как сказали мне. Его лекции о том, чтобы выбрать чистокровную невесту, становились все длиннее после того, как мне исполнилось четырнадцать. Неужели он на самом деле думал, что сможет повлиять на решение, над которым у меня нет власти? — Он хватался за соломинку, — объяснила Андромемда. — Несмотря на то, как ему нравится идеология чистокровных, она не выдерживает никакой критики. — Ну, кто бы он ни был, он никогда не был идиотом. Могу только догадываться, сколько усилий он прилагал, чтобы так долго игнорировать правду, — сказал Драко. — Люциус всегда был упрямым, — сказала Андромеда. — Он продолжал пренебрежительно отзываться о Гермионе после того как узнал, что она твоя пара? — Не при мне, — проворчал Драко. — Хотя я уверен, что пару раз я прерывал их беседу на эту тему. Внезапное молчание немного выдавало их. — Может быть, они обсуждали Волдеморта? Драко сомневался в этом. Люциус всегда старался не втягивать Нарциссу в важные беседы. Рёв камина отвлёк их. Гермиона вышла из него, а за ней последовали Луна и Уизлетта. Драко взглянул на встревоженное лицо своей пары и захотел провалиться сквозь землю. Он не догадался, что его собственные беспокойство и тоска не дали ему ощутить, что она чувствует то же самое. — Вот видишь? — сказала Уизлетта Гермионе. — Он в порядке. И хватит стрессовать, а то у тебя будут морщинки. Гермиона вцепилась пальцами в край своей рубашки и нервно мяла его. Она прикусила нижнюю губу и выглядела при этом очень сексуально. — Ты не вернулся, — тихо сказала Гермиона. Тот факт, что в комнате кроме них было ещё трое человек, они с лёгкостью проигнорировали. С тем же успехом они могли бы оказаться в Антарктиде, и Драко бы не заметил. — Прости, — извинился Драко. — Я думал, ты злишься на меня. Я заслуживаю этого. Гермиона фыркнула. — Ты почувствовал мою злость, когда прибыл сюда? Драко кивнул. Уизлетта закатила глаза, глядя на них. — Я рассердилась на Рона, — объяснила Гермиона. — Он сказал очередную чушь. Хотя Луна смогла довольно эффектно заткнуть его. — Заклинание молчания? — попытался угадать Драко. — Спрутные мухи летают в обратном направлении вокруг твоей головы, — ответила Луна. — Спорим, теперь у тебя чешется другой локоть. Андромеда встала и, приобняла молодых ведьм, приветствуя их. Драко же смотрел только на Гермиону. — Рон был несправедлив, — сказала Уизлетта Андромеде. — Луна рассказала, как Драко пытался помочь ей, когда она была пленницей в Мэноре. — Малфой Мэнор не был тюрьмой, — сказала Луна. — К тому же, истории о том, как здорово было там расти, помогали мне пережить то время. Драко с удивлением уставился на неё. — Истории? Луна улыбнулась ему. — Моей бабушки, Элларии Лавгуд. Её девичья фамилия была Малфой. Они с братом, Абраксасом, играли в рыцаря и принцессу, которую нужно было спасти из подземелья. Она была изгнана из семьи, когда вышла за маглорождённого. Если бы Драко уже не сидел, он бы точно упал. У его деда, Абраксаса Малфоя, была сестра? А Полоумная Лавгуд была его троюродной сестрой? — Ты не знал? — догадалась Уизлетта. — Интересно, кто ещё в Хогвартсе может оказаться твоим родственником? — После изгнания из семьи об этом человеке больше никогда не заговаривали, — объяснила Андромеда. — Я не удивлена, что тебе не рассказывали об этой связи. — Твой отец похож на моего, — добавила Луна, — кроме того, что твой отец немного сумасбродный. Он ест достаточно клетчатки? Уизлетта захихикала, и даже Гермиона улыбнулась. Андромеда убедила Джинни и Луну пойти с ней на кухню. — Я скучал по тебе, — просто сказал Драко, когда они с Гермионой остались наедине. Гермиона не стала отвечать. Она чувствовала это, и ей не нравилось это ощущение нехватки чего-то жизненно необходимого.