Между любовью и любовью

       Оглядывается по сторонам, не понимая почему его привели в пустынное помещение какого-то заброшенного дома. Вспоминает, кому мог сам ненароком перейти дорогу и в голове всплывает лишь образ ревнивого мужа — Клауса Майклсон. Оглядывается назад на двух статных убийц, чуть за сорок, в руках держа автомат и направляя их в его голову. Кроткая улыбка им в ответ на приставленное оружие и смертельно-долгое ожидание встречи с заказчиком. Видимо, Майклсон всё разузнал, и даже потеря связей с Хейли на пару месяцев не принесла нужных плодов.        Именно этого момента Хейли и он, чего уж скрывать, боялись. Но нет, Стефан не будет молить о прощенье на коленях, как это делали десятки, нет, сотни других на этом самом месте. Он оставит свою гордость при себе. Оглядывается назад, понимает, что эти парни ждут своего Босса, значит Майклсон хочет разобраться с ним лично. Кладёт руку ему на плечо, прихлопывая, прося встать на колени его самостоятельно. Отрицательно качает головой в ответ, понимая, что сейчас будет.        Таким как он — особо гордым. Прямо перед самой смертью простреливают колени, срезая кожу, дабы они особо помучились. Такое проворачивал и его отец с неуместными ему людьми, чаще — деловыми партнёрами по бизнесу, которые не желали подписывать документы. Эти воспоминания отдаются болью где-то под сердцем и тихим шёпотом матери, ругающей за то, что спустился в запрещенное место. — Отставить. — Курок пистолета уже направлен на одну из его коленных чашечек, те парни даже шутят, спрашивая какую именно ногу ему стоит пристрелить. Но они отходят назад, во тьму, когда перед ними появляется Клаус и его громогласный приказ. — Прошу прощение, Стефан, Джордан и Морти на столько верные и преданные, что исполняют моё любое пожелание в особо изощренной форме.        Ему даже не стоит поворачивать голову, их громкие шаги из-за тяжёлых ботинок, всё дальше отдаляются от них. — Верность и преданность, обычны должны идти в ногу с мозгами, а не мышцами. Иначе, дело, что вы хотите им поручить, на половину будет провально. Не стоит поручать им все ваши дела. Так и до ЦРУ скатиться не далеко. — Но ты же находишься сейчас здесь, — Клаус добродушно усмехается, не стоит обманываться, врёт, на самом деле каждой клеточкой тело показывает, кто здесь главный. — А значит с минимальными поручениями, они справляются. А для большего — у меня есть специально обученные люди.        Клаус встаёт к откосу стены, месту для вставки окна, любуясь прохладной ночью Чикаго. Стефан подходит к нему ближе, ближе к стене. Лететь с третьего этажа вниз будет быстро, но сломанные кости срастаться будут месяца три. Если ещё сможет убежать от пули в лоб. Ревнивые мужья изощренны на месть, Стефан спасал старшего брата сотни раз от таких. Но никогда не думал, что сам попадётся на его место. — Вы что-то от меня хотите? Если да, то могли позвонить по телефону, а не вытаскивать из собственной кровати в двенадцать ночи. — Да, я бы хотел бы нанять тебя на работу. Думаю, вы помните мою жену с выставки одних картин и фотографий. Быть телохранителем, Королевы, по моему даже очень почётно. — Поворачивает голову, считывая малейшую мимику. Стефан этому крайне удивлён. — Думаю, из последних новостей, вы в курсе, что она сейчас является мишенью. И хоть мы пытались сделать видимость, что она мне не интересна. — вспоминает ту самую ночь в отеле и жёлтые газетёнки, кричащие об этом ещё добрую неделю, едва заметно улыбается. — Но угроза ещё существует. А откуда мы сами не знаем.        Едва заметно сглатывает. Он ехал сюда в багажнике с мешком на голове за запретные чувства к запретной женщине и за написание её красоты на холстах, ожидая собственное убийство. А сейчас, ему предлагают работать на него, охраняя её? Если это сон, то у его подсознания крайне хреновое чувство юмора. — Почему я? — Потому что моя жена не терпит никого, рядом с собой долгое время. Она ненавидит, когда за ней следят даже из-за её собственной безопасности. А так как я не могу её на целый год запереть в доме, — по его выражению было видно, что ему жаль, — То нам приходится искать компромиссы. Единственный, на кого она была согласна — Тайлер Локвуд, но сейчас, я не доверяю даже ему. А ты, в городе новая личность, значит ещё не успел встать ни на чью сторону, я предлагаю тебе занять нашу. — Я был бы с радостью, не поймите меня неправильно, но я не хочу занимать ни чью сторону, за войну территорий. Я уехал из Вирджинии ни для того, чтобы окунуться вновь в это дерьмо. Мой брат согласиться встать на вашу сторону с радостью.        Клаус читал о нём подробный отчёт. Интересуется искусством, много читает, его не волнует политика городов, хоть иногда и встревает с братом в опасные авантюры, но в большей части они безобидны. Великолепный кандидат в доверенные лица его семьи. Правда, детская рана от потери матери в нежном возрасте ещё кровоточит. С ним нужно аккуратнее. — Если мне будет нужен твой брат, то я пришлю за ним, а не за тобой. В этом дерьме, как ты назвал нашу реальность, мы все живём. И мы не уйдём от грехов наших родителей, как бы сильно мы этого не желали. — Клаус переходит на шепот. — Поверь мне, даже я пытался сбежать из этих оков, но ничего, кроме загубленной жизни, в итоге не вышло. — Вы не ответили на вопрос, мистер Майклсон. Почему я? — Потому что вы нашли общий язык с моей женой, Стефан Сальваторе. А ещё, у меня такое чувство, что я могу вам доверять. В любом случае, подумайте над моим предложением, я не думаю, что вы хотите такой же участи моей жене, которая произошла с вашей матерью.        Давит на больное, не стесняясь этого. Стефан поворачивается к нему слишком резко, выдавая свои чувства. Нет, он слышал, что Клаус Майклсон превосходный манипулятор, но чтобы на столько… С ним явно нужно быть осторожнее. — Защищать её жизнь любой ценой — это всё, что от меня будет требоваться? — Почти, — Клаус ухмыляется, смотрит на его спокойное лицо, а потом снова отворачивается к окну. — Одна незначительная деталь, скажем так, услуга, за которую я тебе буду должен. Ты мне найдёшь и скажешь имя художника.        Стефан отворачивается, направляясь к выходу, стараясь успокоить своё сердце, принимая решение на ходу. Если он не согласится на эту работу — это место займёт кто-то другой, и ему точно будет плевать до такой мелочи, как жизнь художника. — Я согласен.

~

       Клаус старается пройти в спальню тихо, но спотыкается ещё в коридоре об какую-то коробку, чудом не наворачиваясь. Чертыхается, включая свет. В коридоре ещё десяток таких коробок, он вспоминает, что Хейли говорила про разбор чердака и уютное место. Осматривает ту самую коробку, усмехаясь. В этой коробке хранится то самое, чем он больше не смог заниматься. Печальная улыбка касается его лица, когда он открывает её, рассматривая мольберты и почти новые тюбики с краской. — Не знала, что ты рисовал. — Хейли появляется за его спиной бесшумно, Клаус даже не вздрагивает. Жена обнимает его со спины, нежно целуя в шею. Поддаётся назад и только сейчас чувствует весь груз, скопившийся усталости за прошедший день. Мягко массирует плечи, постепенно их расслабляя. — Рисовал картины лишь твой Художничек, — ехидничает, Хейли даже не берёт это в расчёт, улыбаясь. Майклсон продолжает со вздохом. — А я писал их, будто бы это было в прошлой жизни. В той беззаботной жизни, где мне не нужно было трястись по поводу жизни близких, когда даже Хенрик был жив. — Ты… Не хочешь попробовать? Снова. — Мне страшно.        Смотрит на него с надеждой, с верой, с такой гордостью, что Клаусу иногда не по себе становится. Переходит к нему вперед, всё так же, обнимая за шею и кивая головой, будто бы разделяет эти страхи. В него верят. Он нужен. Разве не это ли счастливая семья? Эхом раздаётся по всему организму, пробуждая тепло во всех органах. — Если вдруг захочешь писать их, то скажи мне. Я поддержу тебя в этом начинании. — целует в губы, шепча. — В любом. — Спокойной ночи, жёнушка. Возможно, я тебя удивлю с утра. — Она вторит ему, поднимаясь на второй этаж по лестнице.        Мужчина раскладывает кисти в особом порядке на столе, снимая с себя пиджак. Испачканная белая рубашка — допустимая плата за написанную картину. Клаус в этом уверен. Находит чистый мольберт в следующей коробке, уже зная, что он будет рисовать. Точнее не что, а кого.        Завтра утром у их кровати будет стоять законченный портрет с их семьёй, а рядом в кровати спать один очень довольный, но разукрашенный муж, ведь масляные краски так просто не смываются. Хейли, хоть угрюмо и поворчит про себя — какая наглость пачкать белые шелковые простыни — но растает от мягкой улыбки её счастливого спящего мужа. Всё-таки, она бы продала все шелка в мире, за картину на которой она с Клаусом держит смеющуюся Хоуп. И продала бы все деньги, что у них есть, за один беззаботный выходной.        Где-то без дела и вдохновения скитается один безнадёжно влюблённый художник.